Золотой дождь

В зале человек пятьдесят, а то и меньше. Много подростков, хотя фильм относится к категории "R" – то есть подросткам моложе 17 лет доступ на него ограничен. Они сидят в первых рядах, гогоча и хихикая в ответ на каждое скабрезное словечко. Последний ряд пустует.

Келли входит несколько минут спустя и усаживается по соседству со мной. Закидывает ногу на ногу, и юбка задирается, на несколько дюймов обнажая её ножки над коленями. Я не могу отвести от них глаз.

– Ты часто здесь бываешь? – спрашивает Келли, и я невольно смеюсь. Она держится как ни в чем не бывало. Меня же просто колотит.

– Здесь мы в безопасности? – спрашиваю я.

– От кого?

– От твоего мужа.

– Да, сегодня у них мальчишник.

– Опять за ворот закладывает?

– Да.

Меня охватывают тревожные предчувствия.

– Но не так уж много, – добавляет Келли после некоторого раздумья.

– Так он не…

– Нет. Давай о чем-нибудь другом поговорим.

– Извини. Просто я за тебя волнуюсь.

– С какой стати?

– Да потому что ты у меня из головы не выходишь. Все время о тебе думаю. А ты хоть иногда меня вспоминаешь?

Мы смотрим на экран, но ничего не видим.

– Постоянно, – шепчет Келли, и сердце мое замирает.

Тем временем на экране какие-то парень и девчонка вдруг начинают срывать друг с друга одежду. Они опрокидываются на постель, подушки и нижнее белье разлетаются во все стороны, и вся кровать начинает трястись и подпрыгивать. Любовники сливаются в объятиях, а Келли тесно прижимается ко мне, её рука проникает под мою. Пока длится сцена на экране, мы сидим ни живы, ни мертвы. Только потом я вновь обретаю дыхание.

– И когда ты вышла на службу? – спрашиваю я.

– Две недели назад. Нужно подзаработать к Рождеству.

Бьюсь об заклад, что к Рождеству она успеет заработать куда больше, чем я.

– И он позволяет тебе работать?

– Давай не будем о нем вспоминать.

– А о чем бы ты хотела поговорить?

– Расскажи, что на адвокатском фронте творится.

– Сам черт ногу сломит. В феврале у меня крупный процесс.

– Значит дела в гору идут?

– Жизнь непростая, но мы на месте не стоим. У нашего брата все время так – то густо, то пусто. Многие адвокаты голодают, ожидая пока счастье не улыбнется.

– А если оно так и не улыбается?

– Тогда они продолжают голодать. Но мне не хочется это обсуждать.

– Ну и ладно. Клифф хочет, чтобы мы завели ребенка.

– И чего он этим добьется?

– Понятия не имею.

– Не иди у него на поводу, Келли, – прошу вдруг я с неожиданной страстью. Мы смотрим друг другу в глаза, пальцы наших рук переплетаются и сжимаются.

И почему я сижу в темном кинозале, держа за руку замужнюю женщину? Это вопрос вопросов. А вдруг заявится Клифф и застукает нас на месте преступления? Интересно, кого он прикончит в первую очередь?

– Он запретил мне принимать противозачаточные таблетки.

– И ты послушалась?

– Нет. Но мне боязно, что может случиться, если срок выйдет, а я так и не забеременею. Прежде, если помнишь, он был крут на расправу.

– Тебе решать – речь о твоем теле идет.

– Да, и оно привлекает его все чаще и чаще. Клифф просто обезумел – каждую свободную минуту тащит меня в постель.

– Послушай, м-мм, давай, если не возражаешь, сменим тему.

– Хорошо. Скоро нам уже будет не о чем разговаривать.

– Это точно.

Мы разжимаем ладони и несколько минут сосредоточенно пялимся на экран. Затем Келли медленно поворачивается, опираясь на подлокотник. Наши лица разделяют считанные дюймы.

– Мне так хотелось увидеть тебя, Руди, – шепчет она.

– Ты счастлива? – спрашиваю я, легонько прикасаясь к её щеке. Ерунда – разве может она быть счастлива?

Келли мотает головой.

– Нет, я бы так не сказала.

– Чем я могу тебе помочь?

– Ничем. – Она закусывает губку, и мне кажется, что глаза её увлажняются.

– Ты должна принять решение, – говорю я.

– Какое?

– Забыть меня, или подать на развод.

– Я думала, ты мой друг.

– Я тоже одно время так думал. Но это неправда. Это уже не дружба, и мы оба это понимаем.

Мы вновь таращимся на экран.

– Мне пора идти, – говорит наконец Келли. – Обеденный перерыв заканчивается. Прости, что отняла у тебя столько времени.

– Ты его вовсе не отняла, как раз наоборот. Я очень рад тебя видеть. Но впредь я не хочу встречаться с тобой, урывками. Либо ты подаешь на развод, либо обо мне забываешь.

– Я не могу тебя забыть.

– Тогда давай подадим на развод. Прямо завтра. Я помогу тебе избавиться от этого мерзавца, и вот тогда нам никто больше не помешает.

Келли наклоняется, чмокает меня в щеку и исчезает.

* * *

Не посоветовавшись со мной, Дек умыкает свой телефонный аппарат из конторы и несет его Мяснику, который в свою очередь показывает телефон своему знакомому из какой-то полувоенной организации. По словам этого знакомого, подслушивающие устройства, установленные у нас, разительно отличаются от «жучков», которые находятся на вооружении у ФБР и других секретных служб. Изготовлен «жучок» в Чехословакии, чувствительность и качество у него довольно невысокие, а приемник должен располагаться поблизости. Одним словом, полиция и федеральные агенты не имеют к этим микрофонам никакого отношения.

Все это Дек докладывает мне за чашкой кофе, когда до Дня благодарения [7] остается всего неделя.

– Кто-то другой нас подслушивает, – нервно поеживаясь, бормочет Дек.

Я слишком ошеломлен, чтобы хоть как-то прокомментировать его слова.

– Но – кто? – любопытствует Мясник.

– Откуда мне знать? – кипячусь я. А чего этот тип сует нос в чужие дела? Пусть только он оставит нас одних, и я устрою Деку разнос – какого черта он доверился этому головорезу! Я буравлю своего компаньона свирепым взглядом, а Дек отворачивается и нервно озирается по сторонам, словно боясь, что из углов повылезают подосланные убийцы.

7

Ежегодно отмечается в США в четвертый четверг октября.

– В общем, это не феды, – констатирует Мясник.

– Благодарю покорно.

Мы расплачиваемся за кофе и возвращаемся в контору. Мясник снова проверяет телефонные аппараты, просто так, на всякий случай. «Жучки» на месте, ничего не изменилось.

Вопрос лишь в том, кто все-таки нас прослушивает?

Я уединяюсь в своем кабинете, запираю дверь и убиваю время в ожидании, пока Мясник уйдет. Тем временем в голове моей созревает гениальный план. Вскоре Дек стучит в дверь – негромко, чтобы услышал только я.