Золотой дождь
Шрифт:
– Ну да, он будет все отрицать с пеной у рта.
– Вот именно. И что тогда делать Киплеру? Не станет же он голословно обвинять этого проходимца. Разве что приструнит ещё пару раз при свидетелях.
– Драммонд уже привык получать по мозгам.
– А на суде ничего из этого не выйдет. Не станем же мы жаловаться жюри присяжных, что мистер Драммонд и его клиенты вели во время следствия грязную игру.
Мы оба задумчиво таращимся на магнитофон и ломаем головы, пытаясь придумать выход из положения. В прошлогоднем курсе лекций по этике нам приводили пример адвоката, который осмелился тайком записать на магнитофон телефонный разговор с одним из своих коллег и был жестоко наказан. Да, пусть я не прав, но моя вина не идет ни в какое сравнение с гнусным поступком Драммонда. Вдобавок
Нам никогда этого не узнать. Да и по большому счету это не так уж важно. Главное – Драммонд в курсе дела.
– Мы можем извлечь из этого выгоду, – заключаю я.
– И я так думаю, – кивает Дек.
– Но мы должны соблюдать осторожность, чтобы они ничего не заподозрили.
– Да, и я предлагаю вести игру до самого суда. А уж там мы улучим подходящий момент, чтобы утереть им нос.
И мы с Деком медленно расплываемся до ушей.
По прошествии двух дней я звоню Драммонду и передаю ему печальную весть: моя клиентка не хочет брать его грязные деньги. И ещё я доверительно признаюсь ему: Дот ведет себя очень странно. То при одной мысли о судебном процессе у неё все поджилки трясутся, то она ждет не дождется, пока он начнется. Сейчас, например, она снова настроена дать бой.
Драммонду и в голову не приходит, что его водят за нос. Он принимает мою болтовню за чистую монету и начинает угрожать – никаких денег нам, мол, тогда не видать как своих ушей, а на суде нас ждет кровавая бойня. Уверен: для тех парней в Кливленде, по приказу которых нас подслушивают, слова его звучат как музыка. Не знаю только, скоро ли они их услышат.
Конечно, деньги стоило бы взять. На долю Дот с Бадди достанется сто тысяч с гаком – им за всю жизнь столько не истратить. Да и адвокат их получит почти шестьдесят тысяч – целое состояние. Впрочем, для Блейков деньги это почти пустой звук. Отсутствие денег их никогда не заботило, да и теперь они о богатстве не мечтают. Дот хочет лишь одного: изобличить страховую компанию; все должны знать, как она обошлась с Донни Рэем. И ещё Дот хочет услышать вердикт: Донни Рэй умер не своей смертью – его убила компания «Прекрасный дар жизни».
Что же касается меня, то я даже поражаюсь тому, насколько спокойно отношусь к перспективе лишиться этих денег. Сумма, конечно, весьма соблазнительная, но я как-нибудь выживу и без нее. Не голодаю все-таки. К тому же я молод, и это не последнее мое дело.
И ещё я твердо убежден: коль скоро парни из «Прекрасного дара жизни» настолько перепуганы, чтобы прослушивать мой телефон, значит у них и верно рыльце в пушку. Поэтому, несмотря на все волнения и опасения, я ловлю себя на том, что начинаю потихоньку предвкушать судебный процесс.
В День благодарения Букер и Чарлин приглашают меня на семейный обед. Бабушка Букера живет в Южном Мемфисе в небольшом домике и, судя по всему, готовилась к торжеству целую неделю. На улице холодно, промозгло и ветрено, поэтому весь день мы почти не вылезаем из теплого дома. Здесь набилось человек пятьдесят, в возрасте от шести месяцев до восьмидесяти лет, причем белым цветом кожи среди всей компании могу похвастать лишь я. Мы поглощаем тонны закусок, мужчины торчат в гостиной вокруг телевизора, смотря одну спортивную программу за другой. Мы с Букером уединяемся в гараже, где, то и дело поеживаясь от холода, обмениваемся свежими сплетнями за ореховым тортом и кофе. Букер спрашивает, как у меня обстоят дела на любовном фронте, и я признаюсь, что пока, мол, полное затишье. Зато работы по горло. Букер тоже вкалывает без сна и отдыха. Чарлин мечтает о том, чтобы завести ещё одного ребенка, однако это невозможно чисто физически – дома Букер появляется лишь урывками.
Вот она – жизнь занятого адвоката.
Глава 39
Чек отправлен
по нашему адресу, и нас об этом своевременно известили, но о том, что он пришел с сегодняшней почтой, я догадался по утяжелившейся поступи Дека. Мгновение спустя он врывается в мой кабинет, размахивая конвертом.– Вот он! Вот! Мы – богачи!
Он вскрывает конверт, осторожно извлекает чек и бережно кладет на мой стол. Мы восхищенно любуемся. Двадцать пять тысяч долларов от «Стейт Фарм»! Настоящий подарок к Рождеству.
Поскольку Деррик Доуген все ещё ковыляет на костылях, мы стремглав летим к нему домой. Он послушно подписывает там, где мы ему велим. Мы делим добычу. Доугену достается ровно 16667 долларов, а наша доля составляет 8333 доллара. Дек хотел ещё выставить ему счет за всякую мелочевку – ксерокопирование, переписку, телефонные переговоры и прочую ерунду, за которую большинство адвокатов пытаются содрать лишние деньги со своих клиентов, – но я отказался.
Мы прощаемся с Доугеном, желаем ему скорейшего выздоровления и отчаянно пытаемся сохранить сочувственную мину. Это крайне сложно.
Из общей суммы мы с Деком решаем взять себе по три тысячи долларов, а остальное оставить для фирмы на черный день. Фирма угощает нас аппетитным обедом в одном из лучших ресторанов Восточного Мемфиса. Фирма уже обзавелась золотой кредитной карточкой, которую выдал один отчаянный банк, прельстившись моим адвокатским званием. Заполняя анкету, я аккуратно обошел вопросы о прошлых банкротствах. Мы с Деком дали друг другу торжественную клятву не пользоваться карточкой без взаимного согласия.
На свои три тысячи баксов я покупаю машину. Не новую, конечно, но ту самую, о которой я мечтал с тех самых пор, как только миф о выплате доугенской страховки стал походить на реальность. Это прекрасно сохранившаяся синяя «вольво-DL» 1984 года с пробегом всего в сто двадцать тысяч миль. Для «вольво» это сущие пустяки. Банкир, её единственный предыдущий владелец, лично следил за сохранностью автомобиля.
Я, конечно, рассматривал мысль о покупке новой машины, но уж больно мне не хочется залезать в долги.
Это первая машина, которую я приобретаю, оказавшись в адвокатской шкуре. А за триста долларов, вырученных от продажи старенькой «тойоты», я обзавожусь мобильным телефоном. Руди Бейлор начинает медленное восхождение к вершине.
Я ещё месяц назад решил, что проведу Рождество за городом. Слишком до сих пор свежи прошлогодние раны. Разделить мне праздник не с кем, и будет проще, если я уеду. Дек как-то раз вскользь обронил, что неплохо бы встретить Рождество вместе, но уточнять ничего не стал. Я сказал ему, что скорее всего поеду к матери.
Когда мать и Хэнк не путешествуют в своем трейлере «Уиннебейго», они оставляют его во дворе своего дома в Толидо. Ни дома их, ни трейлера я и в глаза не видел, но одно знаю точно: с Хэнком я встречать рождество не намерен. После Дня благодарения мать позвонила мне и – не слишком, правда, настойчиво – пригласила провести Рождество у них. Я отказался, сославшись на занятость. Взамен пошлю поздравительную открытку.
Нет, не подумайте, что я недолюбливаю собственную мамашу. Просто нам стало не о чем говорить. Охлаждение в наших отношениях наступило постепенно, не было у нас бурных сцен и ссор, сопровождавшихся резкими словами, которые не стираются из памяти за много лет.
Если верить Деку, юристы в стране берут каникулы с 15 декабря до самого Нового года. Судьи не ведут процессы и не участвуют в предварительных разбирательствах. Адвокаты и адвокатские конторы заняты вечеринками и торжествами для персонала. Идеальное время, чтобы сбежать из города.
Я загружаю в багажник своего сияющего «вольво» коробки с материалами по делу Блейков, кидаю кое-какую одежду, и – качу куда глаза глядят. Бесцельно рулю по узким проселочным дорогам, пока не попадаю в заснеженный Канзас, а оттуда перебираюсь в Небраску. Ночую в дешевых мотелях, питаюсь в закусочных «Макдоналдс» и с любопытством глазею на все, что подворачивается. Северные равнинные штаты занесены снегом по самые уши. Вдоль автомагистралей высятся гигантские сугробы. Заснеженные прерии кажутся устланными упавшими на землю облаками.