Золотой характер

— Ты что это хулиганишь? — торопливо и совсем не строго спросила Нина Николаевна.

— Я не хулиганю. Это вы, тетя, нарушаете правила и ходите по газонам. Вот вам лопата и вскопайте, пожалуйста, дорожку, где вы прошли.

Нина Николаевна даже поперхнулась.

— Что-о-о?.. Этого еще не хватало!

И она попыталась отодвинуть мальчишку со своей дороги.

— Гражданочка, требования мальчика вполне справедливы. — У витрины магазина, в тенечке под тентом, стоял молодой с веселым взглядом милиционер и рядом с ним несколько мальчишек и девочек, ровесниц ее Галочки, с лопатами.

— Но я тороплюсь!..

— Это же не дает вам права ходить по газонам. Чем быстрее вы вскопаете, тем быстрее и освободитесь.

Нина Николаевна возмутилась беспредельно, но что поделать — за ними сила и правота!.. И Нина Николаевна, поплевав на ладони, взялась за лопату. Каблуки-«шпильки» мешали, и, опасливо оглянувшись по сторонам, она сняла туфли. Вот теперь как будто удобнее. Земля была твердая и неподатливая, словно бетон. «Надо же так утрамбовать! Безобразие!» — возмутилась было Нина Николаевна и тут же про себя улыбнулась: «А сколько раз сама-то здесь прошла?» Солнце пекло прямо в спину, пот и краска с ресниц ели глаза, к лицу липли растрепавшиеся волосы, но Нина Николаевна не прекращала копать: словно чувствовала спиной — на нее смотрят. А чего бы и не посмотреть? Не часто такое увидишь. (А жаль!!)

Заболело в пояснице. Работа двигалась медленно. И почему-то вспомнилось, как в 1941 году, еще девчонкой, она целый месяц копала под Москвой противотанковые рвы.

Оставалась еще половина дорожки, когда к лопате потянулась маленькая рука.

— С вас, тетя, хватит. Не ходите больше по газонам.

Нина Николаевна облегченно вздохнула, разогнула спину, подняла сумку, туфли и босиком направилась в тень, под тент. Только сейчас она заметила, что там, кроме милиционера и детей, стоят еще и несколько смеющихся женщин. Одна из них взяла из рук Нины Николаевич сумку и незлобиво подтрунила:

— Тоже окрестили? Поделом… Впрочем, не огорчайтесь, мы тоже свое откопали.

Нина Николаевна хотела еще сердиться, но уже не могла.

А через несколько минут, приведя себя в порядок, она вместе с женщинами, милиционером и ребятишками потешалась над очередными «жертвами». Две нарядно одетые молоденькие девушки прошли по вскопанной наполовину «гипотенузе», а теперь неумело и бестолково ковыряли лопатами ее — твердую и утрамбованную их же ногами

Дм. Федоров РЕЛИКТ

К берегу Тихого океана подошла корова, ткнулась влажными губами в пену морского прибоя и недовольно отвернулась: вода была горько-соленая.

Нет, так начинать нельзя. Так уже кто-то начинал.

…Наша машина мчалась по дороге, подпрыгивая на ухабах, и…

Впрочем, так начинать тоже нельзя. К тому же, мы отъехали от побережья почти на сто километров, и сейчас машина отнюдь не мчалась. Она стояла на трех колесах и одном домкрате на совершенно ровном шоссе.

Когда баллон слабо выстрелил и затем, выпуская воздух, зашуршал по гравию, шофер выключил мотор, вылез из автобуса, осмотрел переднее колесо и обреченно заявил:

— Все. Приехали. Закуривай, товарищи.

— А может, еще поедем? — осторожно, с надеждой спросил человек со скрипящим протезом.

— Не-ет! — убежденно ответил шофер. — Загорать будем, пока запаску не доставят.

Тогда на шоссе вышло все население сверкающего никелем автобуса: едущий на курорт инвалид, механик МТС, пасечник, командированный за искусственной вощиной, молодожены-студенты, бабка, беспрестанно разъезжающая в гости к многочисленным замужним дочерям…

Только один пассажир остался в автобусе. Он сидел, зажав коленями мешок и сложив на нем руки. Уже было известно, что он, Сопиков, с женой недавно переселился сюда в колхоз, затем ушел на рудник ковырять касситерит, а сейчас едет куда-то устраиваться на шпалорезку.

— Бросай-ка ты свой сидор, выходи воздухом дышать, — крикнул ему шофер.

— И долго мы будем эту запаску ждать? — поинтересовался инвалид.

Шофер недоуменно посмотрел на инвалида и вдохновенно выпалил:

— Зачем ждать? Сейчас я ее, собаку, завулканизирую и — р-р-р!

Из-за поворота вырвалась огромная машина на восьми колесах и остановилась возле автобуса.

Из кабины выскочил сияющий шофер, золотисто-рыжий, с шелушащимся носом. На его груди сквозь голубую шелковую майку упрямо пробивались волосы цвета меди.

Он подошел к автобусу чечеточным шагом, размахивая пушистыми руками и напевая:

От этой невиданной боли Всю ночь, как безумный, рыдал. К утру, потеряв силу воли, К зубному врачу побежал…

— Прохудилась? — радостно спросил он водителя автобуса.

— Прохудилась…

— Вот собака! — восхищенно сказал рыжий водитель. — На, держи, — прибавил он, протягивая горсть тыквенных семечек.

Движимый неизменным у водителей чувством братства, он отнял у нашего шофера камеру и стал зачищать ее шкуркой.

— На Чикигопчики жму, Вася. Там у Акопяна после дождей наводнение — во! Продукты смыло, оборудование смыло, все смыло. Наверное, подметки сейчас жуют.

— Не свисти, — ответил Вася, — в Чикигопчики еще никто на машине не добирался.

— Да мне в Чикигопчики и ни к чему. Я до второй речки доеду, а дальше Санька на вертолете аварийный груз доставит.

И, вспыхнув серыми глазами и червонного золота волосами, добавил:

— Ты знаешь, какой Санька вертолетчик? На любую плешь сядет!

Его, очевидно, радовало все: и то, что у Акопяна смыло продукты и оборудование, и что он везет туда аварийный груз, и Санька-вертолетчик, и прохудившаяся камера. Сердце его было переполнено чувствами, голова — радужными мыслями, карманы — тыквенными семечками.

Пока шоферы чинили камеру, студент-молодожен рассказывал о таежных растениях.

— Что такое тайга? Деревья, кустарники, лианы и обыкновенная трава?

Оказывается, не так.

Растения, как и люди, имеют имена, принадлежат к родам и семействам. Обычно растения называют просто: аралия, володушка или просто пупырник. Но в науке, где даже о себе принято говорить не я, а мы, растения называют по имени, отчеству, фамилии и притом по-латыни: Осмориза амурензис семейства Умбеллифере, Брахиботрис паридиформис семейства Боррагинацее. Простой помидор именуется Ликоперсикум эскулентум. Даже обыкновенный лопух величают, как какого-нибудь графа, — Арктиум лаппа семейства Композитус.

А чаще растения называют, как добрых знакомых, по имени-отчеству: Кассиопея вересковидная или Клопогол борщелистный.

Эти имена и отчества говорят о чем-нибудь значительном во внешности или судьбе растения.

А судьбы бывают разные.

Стоит пройтись вдоль речки или озера по иловатым или песчаным отмелям, пересечь луг, подняться по горным склонам, скалистым утесам или угрюмым гольцам и можно встретить обездоленных горемык.

Вот Вероника странница держится вблизи Симфиллокарпуса изгнанника, рядом стоит Очиток бледный и Первоцвет поникающий, на лесных склонах виднеется Карпезий печальный, а там, на гольцах, где не растет даже Сосна могильная, обреченно склонилась Полынь жертвенная.