Золотой шар

На Острове о них никто не тужил. Прошло с месяц, и Нильс-Мартин получил уведомление о том, что господин Хокбиен-старший и его племянник господин Вторус Хокбиен открыли в столице собственную контору. Они всегда к его услугам и шлют наилучшие пожелания.

«В их услугах я больше не нуждаюсь, — сказал Нильс-Мартин. — Уж больно они пронырливы. А так-то женихи были хоть куда». И, повстречав Майю-Стину возле пасторовой усадьбы, ущипнул ее за щеку.

Глава шестнадцатая

Свадьба и похороны

Ну а теперь, Майя-Стина, пора нам выдавать тебя замуж. Иначе Сказание прервется — ведь держится оно на тебе. Остальные появляются от случая к случаю. Они мелькают на ободе колеса, которое знай себе крутится. Кого вынесет наверх, тот и на свету. Колесо крутится. Из темноты выныривает фигурка. Едва успев взмахнуть руками, она исчезает, а вослед ей выкатываются другая и третья. Имена разные, а лица схожи, или, наоборот, — имена одинаковые, а лица хоть чем-то да разнятся. Колесо крутится все быстрей и быстрей, у меня даже рябит в глазах.

Но Сказание держится на тебе, Майя-Стина. И теперь пришла пора выдать тебя за Томаса.

Томас, старший сын пастора, тот самый, которого не вписали в приходскую книгу и который воспитывался в столице у сестры Анны-Регице, воротился на Остров. Он выучился лесному делу и благодаря новому фогту (а старый фогт умер, и его похоронили с почестями, только мы не будем их здесь расписывать) был назначен к обязанностям лесного смотрителя: ему предстояло пустить в дело свои познания и по науке насадить на Острове лес, дабы воспрепятствовать песчаным заносам. Наружностью Томас походил на мать — светловолосый, высокий и статный, и нрав у него был, как говорится, легкий. Отец встретил его с прохладцей, однако же отвел ему в своем доме комнатку. Томас влюбился в Майю-Стину.

Поначалу ей это было и невдомек. Она относилась к нему точно так же, как к младшим его братьям и сестрам, которые стали совсем уже взрослыми: была с ним ласкова, иной раз над ним подтрунивала. А вот о деревьях и травах она слушала с интересом — чего он только о них не знал! Когда Майя-Стина приходила к пастору, Томас частенько наведывался на кухню: сядет, бывало, на табурет, раскачивается и смотрит, как она управляется с кипящими горшками или, закатав рукава, вымешивает своими пухлыми ручками тесто. Раз летним вечером он предложил: а не прогуляться ли им после того, как она вернется на Гору и обиходит Йоханну?

Они встретились на закате. Солнце медленно садилось за море. В вышине сгущались лиловые сумерки и, опускаясь, гасили золотистые облака, отороченные понизу ярко-синей каймой. Пока они брели по дюнам, солнце село, облака погасли, а синяя кайма вспламенилась. Они вышли на пустошь, к молодому лесочку. В ветвях тихо шелестел ветер, сами же деревца молчали. «Здесь ольха, береза и тополь, — сказал Майе-Стине Томас — А еще я хочу высадить дуб. Он растет долго, но без него эта мелюзга песок не одолеет. А за дюнами будет сосняк».

В ноздри Майе-Стине тотчас ударил запах смолы и хвои. Ей представилось, будто она идет по тропинке, усыпанной шишками и бурыми иглами. Она идет, а тропинке не видно конца. По обеим сторонам черной стеной — низкие сосенки.

«Ты о чем задумалась? — спросил Томас — Ты сейчас где-то далеко-далеко».

Ветер посвежел, Майе-Стине стало зябко, и она легонько прижалась к Томасу. Тело его грело даже через рубашку. На нее пахнуло юностью и чистотой.

«Ясень и береза куда красивее, — сказала она. — Ты их тоже сажай».

«Я посажу все, что ты хочешь. — Он нерешительно взял ее за руку и качнул раз-другой. — Все, что хочешь».

Рука ее было дернулась. А потом ладонь раскрылась, и пальцы их переплелись. Ее мизинец тихонько поглаживал его запястье. Томас знал, Майя-Стина старше его. Но разве это имеет значение? Она такая маленькая и нежная. Ему вдруг захотелось упасть на колени и зарыться лицом в подол ее платья.

«Ясени, — повторила Майя-Стина, — не такие кряжистые, как дуб, зато у них сильные корни. Хоть они и тянутся к небу, а за землю держатся крепко».

Весть о том, что Майя-Стина выходит за пасторова Томаса, кое-кого в городке раздосадовала. Многие помнили ее еще сопливой девчонкой, — она только-только нанялась к новому пастору. Правда, тех, кто доподлинно знал ее возраст, можно было пересчитать по пальцам, но уж Малене-то память пока не отшибло: когда Томас появился на свет, Майя-Стина была около роженицы.

Ну а Нильс-Мартин несказанно обрадовался и пообещал, что устроит пир на весь мир.

В новом доме Нильса-Мартина справляют свадьбу. На почетном месте в удобном кресле сидит в окружении женщин Йоханна. Рядышком — попугай в золоченой клетке. Это одно красочное пятно. А вот и другое: Руфус в красной куртке с золотыми пуговицами; он появляется с подносом, уставленным кофейными чашками. В целом же царит черный цвет. На пасторовой кузине — шелковое черное платье, до самого пояса свешиваются три нитки черного жемчуга. Майя-Стина тоже в черном платье, его оживляет лишь белый, с острыми концами, кружевной воротник. Праздничные одежды топорщатся.

Картина первая. По правую и левую руку от жениха и невесты за овальным столом восседают на мягких стульях женщины и именитые гости. Стол покрыт белоснежной скатертью, вся она состоит из квадратиков, соединенных кружевными прошвами. Из-под скатерти выглядывают толстые, выгнутые, навощенные ножки стола, а из-под черных суконных юбок и из черных же суконных штанин выглядывают ноги гостей. Одна нога в растерянности выбивает дробь. А над столом снуют руки. Они подносят чашки к жующим ртам. Они тянутся к тарелям с печеньями и пирожным. Чашки позвякивают. Неожиданно настает тишина. Глаза встречаются. Глаза опускаются долу. Пошлинник и пастор дружно прокашливаются. «А варенье это варится так…» — произносит пасторова кузина, повернувшись к Малене: в обществе принято поддерживать беседу.

Картина вторая. Гости оживленно переговариваются. Руфус в красной куртке направляется в противоположный конец залы, где за длинным столом расселись мужчины. Они поторапливают его криками — на подносе у него бутылки и стопки. Дым от трубок струйками плывет по зале. В распахнутые окна впорхнул ветерок и теребит белые занавеси. По простенкам кучками стоит молодежь — ждет, когда же начнутся танцы.

«Вот варенье и готово», — заключает, обмахиваясь рукой, пасторова кузина. Малене выпрямляет спину, а руки складывает на коленях. Все это время она не спускала глаз с длинного стола. Она боится, как бы Нильс-Олав опять не выставил себя на посмешище. Она бы подсела к нему, да нельзя. Ее место — здесь, за овальным столом.

Вечереет. Появляется музыкант и настраивает скрипку. Занавеси, посеревшие в сумерках, пляшут уже вовсю — то метнутся к музыканту, то опадут. У мужчин, сидящих за длинным столом, багровеют лица. Нильс-Анерс вытаскивает колоду и кости. Нильс-Мартин косится на пастора и его кузину. Ну да ведь хозяин-то он! Приличиям дань уже отдана, пускай его гости повеселятся.

Фьюить! Вот теперь скрипка запела внятно. Девушки жмутся к стенке, хихикают и нетерпеливо поглядывают на парней, а те переминаются с ноги на ногу и подталкивают один другого. Томас подымается из-за стола и выводит Майю-Стину на середину залы. Они медленно кружатся, приноравливаясь друг к дружке. Скрипка заиграла быстрее. Майя-Стина спотыкается, вскидывает глаза на Томаса и смеется, он же покрепче обхватывает ее за талию.