Золотой убегает песок…

– Ты позволишь мне наконец войти?

– Нет. Я хочу, чтобы вы ушли.

Я вижу его автомобиль на подъездной дорожке. Новый серебристый вольво выделяется не только на фоне моего старого ржавого пикапа, но и всеобщего запустения в целом, что лишь подчёркивает контраст между нашими жизнями. Всё это мне совсем не нужно. Чтобы кто-то вдруг увидел столь дорогущий и блестящий даже в пасмурную погоду транспорт и, не дай Бог, сделал с ним нечто ужасное. Здесь живут всего лишь около четырёхсот человек. Все, кто мог, уже давно побросали свои дома и уехали отсюда прочь, а всем оставшимся тут крохам людей просто некуда и незачем податься. Они, конечно, очень дружелюбны и полны искренности и внимания к приезжающим, особенно в связи с тем, что здесь много грунтовых дорог, разбитых техникой, по которым захочет ездить далеко не каждый предполагаемый турист, но мало ли что. Если с его машиной что-то случится, я никогда не выплачу этот чёртов ущерб. И нет, меня не волнует, что расстояние между Теллурайдом и моим нынешним местом жительства даже Олдриджу с её техническими характеристиками не преодолеть за какой-то там час. Всем потребуется гораздо больше времени, чем шестьдесят минут. И на цель, которую он себе придумал и вообразил, мне также плевать. Не знай я, что он коп, и как ему наверняка легко было меня найти, учитывая, что я и не скрываюсь, я бы чувствовала лишь безразличие и к тому, откуда он здесь взялся.

– Мэл.

– Оставьте меня в покое. Какого хрена вам так трудно понять, что я хочу быть одна?

Внезапно сдавшись, я ухожу на кухню, лишь бы не дать ему увидеть всё-таки просочившуюся в мои глаза влажность. Мне нет ни малейшего дела до оставшейся открытой двери, когда Олдриджу уже ничто не помешает войти внутрь и чувствовать себя так, словно он тут хозяин. Я одета в достаточно тёплые легинсы и длинный нежно-розовый свитер, а мои ступни надёжно согревают носки. Однако из-за этого нежеланного вторжения мне становится почти зябко и холодно. Дрожь сотрясает моё исхудавшее и эмоционально высосанное тело. Оно опустошено и испугано. И не знает, зачем вообще просыпается по утрам. Иногда я жалею, что не оказалась беременной. Так у меня, по крайней мере, кто-то бы был. Многие люди придумывают для своих детей разные легенды об их отцах, и ничего. Я бы тоже сказала что угодно.

– По дороге сюда я наткнулся на булочную и купил сэндвичи и домашнее печенье. Подумал, что вдруг ты голодная и вообще редко ешь.

– Я и сама могла бы туда сходить. Не стоило проделывать весь этот чёртов путь. У вас что, своих дел нет?

– В Теллурайде сейчас спокойно. Вряд ли я буду там ещё долго нужен. Постоянный детектив в таких небольших городах – это напрасная трата денег налогоплательщиков. С мелочёвкой справится и любой местный сержант. Например, ты. Зачем тебе здесь оставаться?

– А зачем здесь вы, мистер Олдридж?

Я поворачиваюсь к нему спустя всё это время и вижу распахнутое тёплое пальто чёрного цвета с костюмом под ним, как будто он на работе и хочет выглядеть профессионально, и опять-таки знакомые ботинки. Он поднимает на меня свои глаза, стоя в некотором отдалении около обеденного стола, на котором я замечаю бумажный бежевый пакет с эмблемой единственной в городе пекарни.

– Я не умею извиняться. Но ты, вероятно, обиделась, поэтому я…

– Я не маленькая девочка, которую дёрнули за косу, и та тут же побежала жаловаться маме, – перебиваю его я, потому что всё это просто нелепо и наивно. Мой жених не был мне верен и убил женщину, о существовании которой непосредственно в наших с ним жизнях я и не подозревала, и никакие обидные нравоучения этого не затмят. Как бы неприятно и скверно мне от них не было. Услышать их это не самое большое несчастье в моей тридцатилетней жизни. – Я переживу. Не стоило из-за такой ерунды отправляться в многочасовую поездку через половину штата. И мне не нужна ваша должность. Спасибо, конечно, но я больше не хочу её. Ни её, ни что-то подобное вообще. Я всё сказала ещё в тот день.

– Мне уйти?

– Да.

– Ладно.

Вопреки этому Олдридж подходит ближе к моим носкам, хотя на нём ведь уличная обувь, чего я будто бы и не замечаю, и прикасается ко мне. К кончикам волос и моему левому плечу. Это слишком для меня, слишком непрофессионально, в то время как всё и всегда было иначе. Я словно застываю и не могу сдвинуться с места, не могу даже просто пошевелиться и нахожусь не в состоянии что-либо сказать. Просто, склонив голову, смотрю за его рукой на моём теле, пока она не приподнимает моё лицо, чтобы я видела движение, момент, идеально гладкий подбородок, переход цвета в глазах и губы прежде, чем они прикасаются к моей щеке. Я не успеваю ничего прочувствовать, как всё уже заканчивается. Мужчина отступает от меня, оставляя мне лишь отголоски стихающего вдали урчания мотора на улице и смятение непосредственно внутри моего тела и сознания. Я провожу рукой по коже, ещё хранящей это короткое, но продолжающее длиться в моей голове прикосновение, и пытаюсь понять, что только что здесь произошло. Между нами. С ним. Со мной. Как я могла стоять, словно истукан или скульптура? Ничего не сказать? Не возмутиться неснятыми у входа ботинками? Позволить произойти этому… этому… поцелую? Меня никто и никогда не целовал не в губы. Не то чтобы я была с кем-то, кроме Гленна, но… Вряд ли с ним это было бы столь одновременно платонически и чувственно, с без слов высказанным обещанием… обещанием большего? Но мне нельзя. Невозможно. Я не могу. Не при данных обстоятельствах. Не тогда, когда Гленна только что… И к тому же это Олдридж. С его стороны это не может быть… Не является тем самым. Наверняка всё не так. Должно быть, всё совершенно иначе. Это просто часть извинения, которое он бессилен выразить словами. Скорее всего, он больше здесь не появится. Тем лучше для его безукоризненной машины, которой страшно касаться. И для меня, конечно, тоже.

Покидая кухню, чтобы запереть дверь, я не забываю прихватить с собой пакет, так и оставшийся стоять в центре деревянного стола и источающий приятные запахи свежей выпечки.

Глава 3. Апероль

Вечером следующего дня, выходя из публичной библиотеки с новыми книгами в руках, я решаю прогуляться до мэрии и обратно и возвращаюсь на центральную улицу городка. Около бара я перехожу на другую сторону дороги и уже почти миную здание отеля, носящего то же название, что и сам город, когда, открываясь, двери являют мне того, кто, как я думала, уже давно находится в Теллурайде. Это Дэвид Олдридж собственной персоной, который зачем-то остался здесь дольше, чем на сутки. Первый мой порыв это развернуться, пока, занятый поднятием воротника пальто, он ещё не успел увидеть меня. Но его голова поворачивается налево быстрее, чем я могла предположить. Словно в нём есть что-то такое, что распознаёт моё присутствие в непосредственной близости в мгновение ока. Он кивает мне, но сразу после отводит взгляд и подходит к своей машине, припаркованной чуть дальше около обочины. Он собирается в путь?

– Вы не говорили, что останетесь тут на ночь.

Нас разделяет его автомобиль, когда ноги сами приводят меня к нему. Переместив все книги в правую руку, перестав держать их около тела, я наблюдаю, как мой бывший начальник открывает дверцу водительского сидения.

– Я решил внезапно. Узнал, что у вас тут проводят экскурсии на карьер открытого типа по добыче золотой руды и захотел посмотреть. Пришлось задержаться. Но не тревожься, я уже уезжаю.

– Но уже поздно. В смысле темно.

– Ничего. У автомобиля есть фары. Я не побеспокою тебя…

– Хотите выпить? – что-то во мне не позволяет ему договорить, закончить свою мысль и обрывает её на полуслове, на что Олдридж поднимает на меня свои глаза, и я вижу в них зарождающийся отказ. Отказ, который не хочу принимать. От одной мысли о нём почему-то мгновенно становится больно и жутко. – В отеле есть бар. Или мы можем пойти в ресторан. Тут недалеко.

Я почти жду, когда он всё-таки отклонит моё предложение и сядет в автомобиль со словами, что я не пью, ведь это то, что он точно знает обо мне. Но он захлопывает дверь и огибает его спереди. Протягивает руку и забирает мои книжки, будто говоря, что сегодня они мне уже не понадобятся. Я не знаю, что делаю. Но пытаюсь об этом не думать.

– Учти, у него горьковатый вкус, – передо мной стоит фужер с жидкостью оранжево-красного цвета. На мой взгляд, в ней плавает слишком большое количество льда, вряд ли необходимое в таком количестве. Сам ободок украшен долькой апельсина, и это то, что заказал нам обоим Олдридж, одновременно упомянув нотки трав, ароматических приправ и того самого фрукта, что делает картинку красивой. – Апероль ещё и является основой для коктейлей, так что можем заказать, например, спритц. Даже если здесь не знают, как его делать, я просто скажу, что необходимо смешать. Белое вино, минеральную воду и опять же апероль со льдом.

– Это всё равно всё аперитив. Но я не голодна.

Я не думала, что будет что-то сложное. Предполагала, что мы ограничимся пивом. Его я, по крайней мере, пробовала. И с отцом, и с Гленном. Мне незачем то, что предшествует принятию пищи, пусть прямо здесь можно заказать и её. Я поела прежде, чем отправиться в библиотеку. Если только Олдридж не хочет, чтобы я… Если только он уже не думает или даже знает, что именно мне бы действительно хотелось ощутить. Или же он просто считает меня излишне напряжённой внутри, с чем сможет справиться только что-то крепкое. Но неужели я, и правда, такая? Такая… отчаявшаяся, хоть и не осознающая ничего лично? Настолько, что это так же очевидно, как чёрный текст книги, написанный на белом фоне? По крайней мере, для него? Но, даже если вдруг, я бы хотела остаться трезвой.

– Тогда я думаю, что ты не станешь возражать против того, чтобы я выпил ещё и твой.

Не дожидаясь моего ответа, каким бы он ни был, Олдридж опустошает мой фужер и с тихим стуком стекла о дерево возвращает его на барную стойку, смотря исключительно на свои руки. Его часы на правом запястье, не на левом, как это вроде бы принято и предписывается неизвестно кем придуманными правилами, выглядывают из-под рукава рубашки и пальто, которое он не снял так же, как и я свой пуховик, и словно говорят мне, что время не вечно. На самом деле время не ограничено никакими границами. Оно существовало и отмеряло свой ход и до нас, и ничего не изменит и наша смерть. Оно как шло, так и будет продолжать идти, отсчитывая секунды, минуты и часы, складывая из них дни, недели и года. Но сейчас… Сейчас оно кажется мне чем-то, что скоро закончится, подобно песку, когда он заканчивает перетекать из одной половины песочных часов в другую.