Золотые земли. Совиная башня

– Иди, друг, а то тебя прикончат, – посоветовал гнусаво Длугош будто бы с сочувствием.

Издалека они вчетвером наблюдали, как трясущийся от страха мужик медленно, как на плаху, пошёл к идолу. Стражник подкрался с той стороны, где холодный камень был гладким и глаза идола не могли его заметить, но никто не был уверен, что опасны только глаза. Чары Змеиных царей были незнакомы никому в Рдзении.

– Нашёл бы Пшемыслава, который притащил эту дрянь в город, – убил бы, – процедил Гжегож.

– Где ж его теперь найдёшь? – хмыкнул Длугош, шевеля длинным носом. – Может, его ошмётки перед этой самой мордой теперь и гниют. После пожара леший разберет, кто куда делся, а там уже целая гора мяса скопилась.

– Эт-то сколько ж там человек полегло? – задумчиво почесал подбородок Толстяк.

– Десять? Двадцать? – пожал плечами Длугош. – Их на такие мелкие куски разорвало, что и не поймёшь.

Стражник тем временем почти добрался до каменной морды.

– Ща его разнесёт на кусочки, – буркнул Толстяк.

– Не разнесёт, – не так уж и уверенно возразил Длугош, зализывая сальные волосы назад. – Морда не умеет назад смотреть. Как она его заметит?

– Разорвёт на гуляш, – упрямо возразил Толстяк. – Пиво с меня, если нет.

Гжегож лишь усмехнулся нехорошо, наблюдая за стражником.

А тот вдруг сорвался в отчаянии с места, завизжал, как перепуганная баба, накинул на морду покрывало и дал дёру.

Толстяк и Длугош замерли в предвкушении, ожидая, что морда сожжёт убегающего стражника, но тот уже успел преодолеть половину пути назад, и Длугош зашёлся безудержным смехом:

– С тебя пиво.

Толстяк недовольно поморщился и начал насмехаться над перепуганным до смерти стражником:

– Что, боец, штаны, небось, промочил?

Гжегож обернулся к Ежи, улыбнулся едва заметно.

– Кажется, работает, – сказал он с одобрением. – Молодец.

Ежи неловко пожал плечами, покосившись на покрытую покрывалом морду и дальше, на дом Стжежимира.

Сколько дней прошло после пожара? И как давно Ежи пил своё снадобье? Последнего он никак не мог вспомнить, зато чувствовал, как с каждым новым выдохом сильнее сжимались лёгкие, как царапал воздух горло и в глазах начинали мелькать чёрные точки.

А дом целителя был так близко. Обойди каменную морду – и окажешься на крыльце у знакомой двери.

Под сапогами смешивались зола и снег, словно мука и яйца под руками матери. Одежда и руки Ежи тоже сделались серыми, пальцы скрючились от холода. Всё вокруг окрасилось в цвета тумана и дождя, и Ежи слился с окружающим миром.

– Чего какой дёрганый? – с недобрым прищуром спросил Гжегож.

Всё в нём было кошачьим, переменчивым. Гжегож глядел с равнодушным презрением, подмечая каждое движение, оставался лениво медлительным, выжидая момент для нападения. Протяни руку – он зашипит, выгнет спину и прыгнет, раздерёт лицо когтями.

Ежи до сих пор не знал, кем был Гжегож, отчего держал его в замковых подземельях, к чему расспрашивал про Стжежимира и Милоша, почему бил стражника так, будто знал наверняка, что ничего ему за это не будет. Ежи сомневался, что стоило рассказывать о своей болезни, это могло дать Гжегожу ещё больше власти над ним. Но, если подумать, и без того судьбу Ежи отныне крепко держал в своих мозолистых руках дознаватель из подземелий королевского замка.

– Я хотел бы зайти домой, если это возможно, – признался Ежи неохотно. – Поискать уцелевшие вещи.

Глаза-угольки пронзали его насквозь.

– Валяй, – выплюнул Гжегож безразлично. – Но побыстрее. Ждать тебя никто не будет.

Ежи не сразу поверил своему счастью, сделал первый шаг к дому и споткнулся, вжал голову в плечи, будто ожидая удара. Он пленник, так отчего его отпускают одного? Мелькнула бешеная мысль о побеге, но страх ступал за ним по пятам, и Ежи ясно представил, как его нагоняет Толстяк, как легко сильные руки ломают шею.

Но никто не пошёл за ним. Кажется, идола по-прежнему боялись и решили проверить, насколько он опасен, на Ежи.

Дом Стжежимира непросто было теперь узнать. Обвалилась крыша, прогорел весь второй этаж, почернели каменные стены. Входная дверь накренилась, и Ежи так и не смог её открыть. Он обошёл дом, нашёл окошко на кухню. Слюда стала совсем чёрной, и стоило продавить её рукой, как она легко порвалась.

Отныне в этих стенах Ежи стал чужаком. Он долго разглядывал кухню, где так часто хлопотала днями напролёт мать, но почти не верил, что это был его дом. Его дом был опрятным и чистым, в нём пахло хлебом и жареным мясом, а в развалинах лежал снег и гулял ветер, и пахло гарью и смертью. Лестницу завалило, да и крыша обвалилась, погребла под собой спальню Ежи, где хранилось лекарство.

Но, быть может, среди запасов королевского целителя осталось что-то? Ежи смог бы опознать своё снадобье просто по запаху, так привык он за годы жизни к горьковатому вкусу, щекотавшему ноздри.

Странным был пожар, странным и его пламя. Чародейским. Огонь почти целиком уничтожил дом целителя, но не тронул мастерскую. Или было что-то, о чём не знал Ежи? Быть может, Стжежимир использовал чары, чтобы защитить свои вещи? Сундуки и ящички, полки со склянками и мешочки, полные трав и порошков, остались нетронуты. Огонь не погубил мастерскую, и Ежи смог порыться в каждом уголке запретной прежде комнаты, заглянуть в каждый мешок и не быть за то наказанным.

Первым делом он проверил полки, где стояли бутыльки с готовыми снадобьями. Если Стжежимир заранее заготовил лекарство, то должен был оставить его там. Ни одна записка, прикреплённая к бутылькам, не помогла. Каждое снадобье носило своё название, чаще на троутоском, которого Ежи почти не знал, да и названия своего лекарства он никогда не спрашивал, ни к чему это было. Поэтому пришлось открыть каждый бутылёк и понюхать содержимое.

Ежи перепробовал все бутыльки, полез в отчаянии по сундукам и ящикам, но не нашёл ничего, кроме книг и запасов трав и порошков.

– Ежи! – раздался голос снаружи. – Ежи, давай сюда.

Крик заставил вздрогнуть, очнуться, словно от страшного сна. На лбу выступила испарина. Пока не было найдено лекарство, нельзя было уходить. Быть может, стоило попробовать пробраться в спальню? Там точно что-то оставалось…

– Ежи! – нетерпеливо позвал Длугош. – Шустрее!

Ослушаться своих тюремщиков Ежи не мог, но и остаться без лекарства тоже. И то и другое равносильно смерти.

Он торопился изо всех сил. С силой Ежи толкнул дверь мастерской, взметнулся пепел, закружил чёрным облаком, забился в ноздри и в горло, и юноша закашлялся ещё сильнее.