Зомби Апокалипсис

Я дернулась. Я так дернулась, что потянула спину, что мне совершенно ни к чему, – и застыла, ошеломленная и перепуганная. Что она бросит? Зачем?

– Я вернусь днем. Около полудня, если у вас есть работающие часы. Когда солнце будет прямо над головой.

И все. Я услышала ее легкую удаляющуюся поступь.

Я присела на корточки, съежилась, а минут через пять что-то стукнуло снаружи, за окном, с которого я еще не сняла ставни, – мне хватало света свечи, на которой я готовила чай.

Я услышала, как упала на мой балкон эта вещь, но не вышла посмотреть. Однако через полчаса мне пришлось открыть окно.

Снаружи, возле холодильника, лежали две плитки шоколада. От Грина и Блэка [36] . Мой любимый.

Я стояла, глядя на шоколадки, разинув рот, потом распахнула балконную дверь и схватила их.

А потом я сидела, держа плитки на коленях, и плакала. Я плакала над двумя шоколадками. Словно только что нашла двух заблудившихся котят или потерявшегося ребенка, которого никогда не хотела и не пыталась завести.

36

«Грин энд Блэк» – британская компания, производитель шоколада.

Но я же говорила, кто я, верно? Рут, противоестественная сумасшедшая.

– Спасибо за шоколадки, – сказала я, когда она появилась снаружи, сразу после 12 по старым механическим часам Кена, которые он отчего-то оставил, уходя, и которые все еще тикали. – Ты можешь себе позволить дарить их?

Ну конечно. Я подумала, они вам понравятся.

– Могу ли я предложить тебе что-нибудь взамен? – спросила я. – Но только на этот раз. У меня не так уж много запасов.

– Ну что вы, – сказала она. – Я же не для этого...

– А для чего ? – Я стояла у холодильника на коленях, подложив под них диванную подушку, а она, на этот раз сидя, смотрела на меня через брешь поверх оставшихся кирпичей.

– Ох, просто так. – Она качнула головой так спокойно – тебе бы понравилось. Даже ее профиль походил на мой, до того как мой нос заострился, а подбородок избороздили морщины. – Правда, пахнет свежестью? – сказала она. – Воздух такой чистый. Экологически безвредный. – Она коротко напряженно хохотнула. – Как вас зовут, миссис Соседка?

– Рут.

– Привет, Рут. Мамаша назвала меня Гизеллой, но я сократила это имечко до Джи, – объяснила она с мрачным видом.

– Слушай, – сказала я, – Джи, здесь, наверное, не самое лучшее место, чтобы отсиживаться.

Возможно, тебе следовало бы попытаться выбраться из Лондона. Не знаю, но не думаю, что тут безопасно.

Я не видела – никого из них, но, ммм, о безопасности и речи быть не может, так? И нам все еще неизвестно, как она передается – инфекция. «Погибель». Чем бы она ни быта. Но вы все молоды и здоровы, значит...

– Все в порядке, – сказала она. И ослепила меня лучезарной улыбкой. Ее улыбка гораздо привлекательнее моей. И к тому же отличные зубы. И она симпатичнее, чем была я. Она как лучшая из близняшек. Или как дочка. Новая улучшенная модель, Рут-2.

– Уэйн говорит, что за городом ничего хорошего. У него приятели в Кенте, у моря. Там плохо. Здесь хорошо.

В любом случае все образуется. Когда все начнется снова.

Слепая вера. Как в раннем христианстве. О, ничего страшного, если лев сожрет меня заживо. Пять секунд спустя я уже буду на небесах, по правую руку Господа.

– У нас есть радио на батарейках. Мы включаем его дважды в день, для проверки. Когда начнутся трансляции, мы узнаем.

– А что будет, когда батарейки разрядятся? – услышала я собственный вопрос и тут же подумала – заткнулась бы ты, злая старая корова.

– Стью говорит, у нас батареек хватит еще на год. А к тому времени все устаканится.

Да, подумала я, устаканится.

Я спросила:

– А Стью или Уэйн в курсе, что ты дала мне шоколад?

– Нет. Это из моей доли. Я принесу вам еще что-нибудь, когда смогу.

– Это очень мило, но спасибо, не надо. Сохрани для себя.

– Вам меня не остановить, – кокетливо заявила она. Так обычно говорила ты, Лаура, когда обещала, что да-да, мы располовиним счет за обед. А потом платила сама.

Я вздохнула. Нет, мне тебя не остановить, девочка. И я не хочу портить твою честную игру и твою веру: конечно, если все еще будет хорошо, ты можешь себе позволить быть щедрой.

– Вчера ночью, – сказала я, – ваша музыка...

– Извините, мы вас разбудили?

– Нет-нет, все в порядке. Только это может привлечь внимание, Джи. Как отчаявшихся людей, которым нужна еда и которым плевать, каким способом добыть ее, так и...

– Они не слышат музыки. Они зомби. Слово это, конечно, клише, но, сколько в него вложено презрения.

– Мы не знаем, способны ли они слышать – или же рассуждать. Но, возможно, способны. Пусть это даже остаточная способность. Видят-то они определенно.

Вы зажигаете огонь или еще что-то после заката? Если да, вы должны находиться в замкнутом пространстве, с плотно заделанными щелями и затемненными окнами.

– Тони, – сказала она, – присматривает за этим. Тревожно, ох как мне тревожно от беспечной уверенности ее голоса. По крайней мере, трое упрямых мальчишек, молодых, несомненно. Для них все забава. Да любой немертвый кретин заткнет их за пояс.

Мы посидели немного, не говоря ни слова. Зачем она разыскала меня? Я нужна ей как замена матери? Нет. Несчастная обезглавленная «мамаша», по меньшей мере, лет на двадцать – хотя на самом деле наверняка больше – моложе меня.

Но мне хотелось побыть с ней. Смотреть на ее лицо, так похожее на мое в ее возрасте, хотя ее жизнь совершенно не похожа на мою тогдашнюю, не похожа на жизнь кого бы то ни было из прежних времен. За исключением, быть может, годов Второй мировой войны. Но даже тогда самое отвратительное, самое ужасное зло было порождением человека. То зло можно было хотя бы уразуметь.

Но я уже устала. Слишком давно я ни с кем не разговаривала.

– Теперь мне нужно идти. Джи. Еще раз спасибо за шоколад. Я очень люблю его и растяну надолго. Пожалуйста, прошу – будь осторожна, береги себя.