«Зона свободы» (дневники мотоциклистки)

— Это что за мухомор? — агрессивно спросил Алексей.

— Редактор… — промямлила я, — редактор твоего любимого «Мотора»…

— Правда? — вдруг воодушевленно спросил Алексей.

Я отвела глаза. Видно, не одна я дура…

Скоро, впрочем, в самом деле, появился молодой человек, нагруженный фотоаппаратурой, и сфотографировал меня с бутылкой пива у мотоцикла. Нашел, с чем фотографировать женщину!

А потом мы забыли об этом происшествии и побежали смотреть программу дальше, потому что после всех конкурсов должно было начаться шоу каскадеров. А это было гораздо интереснее скучных постаревших мужиков, пусть они даже и были главными редакторами.

Нас немало позабавило, что местных жителей пускали сюда исключительно по билетам, которые стоили то ли сотню, то ли полторы. Если учесть, что средняя зарплата на заводе была восемьсот-девятьсот рублей, то для большинства горожан это были бешеные деньги! Тем не менее, поляна была забита до отказа. Мне понравилась сама организация праздника: заводчане позаботились и о безопасности байкеров, и о безопасности зрителей, — от мотоциклистов зрителей отделяла полоса безопасности и даже шесты, на которых висело ограждение, были высокими, такими, чтобы упавший мотоциклист не мог «наколоться» на них, как бабочка на иголку. Короткие паузы заполнялись танцами девушек-финалисток местного конкурса красоты или просто остроумными шутками Полковника. Не знаю, был ли он байкером, потому что я видела, как он катался на заводском «Волке» — он не производил впечатление бывалого мотоциклиста и тормозил враскоряку, еле удерживая тяжелый оппозит ногами, но он был умелым конферансье. Когда нам надоело шоу, мы сорвались купаться в реке — народу в теплой воде было немного, и мы с Алексеем вдосталь наплавались и нанырялись. А когда вернулись к сцене, то обнаружили, что каскадеры уже закончили, а на сцене появилась группа «Чайф», со своим бессменным солистом Шахриным…

Дух свободы, праздника, единства, витающий над турбазой вторые сутки, в этот момент был силен, как никогда. Электрическая, молодая, бесовская, но, тем не менее, положительная энергия захлестнула в этот момент всех — и гостей, и участников, и горожан. Мы все были — словно один человек, мы стояли плечом к плечу и, чуть раскачиваясь, подпевали:

«— Ой-йо-оо!.. Ой-йо-оо!.. никто не услышит…Ой-йо-оо!.. Ой-йо-оо!.. никто не услышит…»

А потом были:

«— Какая боль… Какая боль…Аргентина- Ямайка: пять — ноль!»

И еще:

«…Тебе семнадцать,Тебе опять семнадцать лет..Каждый твой день рожденияХочет прибавить,А я скажу: нет!»

И уже совсем под конец:

«— Да не спеши ты нам в спину стрелять,Да это никогда не поздно успеть.А лучше дай нам дотанцевать,А лучше дай ты нам песню допеть…»

…А потом, уже в темноте, на сцену вышли другие музыканты, но это уже было неважно, потому что пришла пора неспешных разговоров, бесед под настоечку «Красный Франкенштейн», которая оказалась в загашнике у Виктора, пора байкерских и просто туристических баек.

«Средняя Азия, год одна тысяча девятьсот лохматый… Темно уже, едем, везде аулы, арыки, остановиться негде… Смотрим — вроде рощица саксауловая. Ставим палатки.

Утром просыпаемся… Тамошние аксакалы посадили возле сельсовета три дерева, возле этих деревьев мы и стоим. Аксакалы сидят рядом и терпеливо ждут, когда мы проснемся… …Пустыня, воды нет, подъезжаем к колодцу, зачерпываем воду… В котелке дохлый суслик. Что делать? До ближайшего колодца триста километров… Суслика выкидываем, воду обеззараживаем и кипятим. Пьем, куда деваться?»

На свет нашего костерка из темноты пришел некто волосатый и юный. Он был настолько пьян, что не видел, кто у костра. Он сел рядом и смотрел на нас счастливыми глазами, а потом просто ткнулся в землю, упав вперед. Виктор сходил, нашел владельцев тела, и они забрали бесчувственного товарища к своему костру.

Из темноты неслась какофония, мелькали какие-то тени, кто-то визжал, кто-то пел, кто-то бесконечно ездил в темноте. Виктор махнул рукой.

— Не обращайте внимания. Сколько я бывал на мотошоу, всегда такое вот примерно сопровождение.

А потом стало совсем темно, и мы пошли спать… …Все хорошее заканчивается быстро. В воздухе витала грусть. Она проникала в сонные палатки, смешивалась в воздухе с горьковатым дымом костров, и даже мотоциклы сегодня заводились как будто неохотнее. Сегодня было закрытие.

Победителям вручали призы, все дружно горланили, поздравляя друзей и подруг, но меня уже гложила тоска расставания и ничего с этим нельзя было поделать… Нужно было уезжать.

Узнав, что мы уезжаем сегодня, чтобы переночевать перед Тюменью и с утра загрузить мотоцикл в контейнер, Виктор тоже как-то закручинился, запечалился да и ушел куда-то в сторону, и мы не видели его до самого нашего отъезда. Алексей обиделся.

— Ну что он так? Хоть бы попрощался по-человечески…

Я не стала ничего говорить, но мне кажется, я поняла Виктора.

Весь день мы ехали до Тюмени, — у нас ломался мотоцикл, который не хотел уезжать из родных мест, в шлем Алексею залетела оса и ужалила его, поесть было негде, а искупаться — некогда. Мы остановились в сосновом бору, который выглядел раем, пока мы не поставили палатку. За это время кровопийцы со всего леса успели слететься на ужин. Нас просто заперло в палатке их страшное гудение. Никогда я еще не слышала, чтобы комары с таким зловещим воем ломились в палатку! Поздним вечером над нами разразилась еще одна гроза. Мы надеялись, что после неё жара спадет, но, оказалось, зря…

А ночью я услышала странные звуки, от которых подскочила на месте и больше уже не уснула: было полное ощущение, что кто-то сидел-сидел на сосне, уснул, да и свалился с неё, во всяком случае, мое горячечное воображение рисовало мне именно это, да что там, я явственно слышала шум упавшего тела! Я прислушалась, но было тихо, я постаралась снова уснуть, но в тот самый момент, когда мои веки стали смежаться, звук повторился, но уже в другой стороне леса. Я не выдержала и разбудила Алексея.

— Дай мне нож!

— На фига? — сонно спросил он.

— Ну, дай!

Он пошарил в темноте и достал нож.

Бух! — раздалось в отдалении. Алексей замер.

— Что это?

— Я не знаю, — сказала я, постукивая зубами.

Алексей с ножом молча вылез наружу, запустив при этом в палатку тучку летающих вурдалаков, посветил фонариком туда-сюда и вернулся.

— Да нету там ничего, — сказал он.

Бух! — прозвучало снаружи, «подтверждая» его слова. Он снова прислушался. Было тихо. Мы не шевелились довольно долго, но снаружи не было слышно ни звука.

Наконец, Алексей лег и начал шуршать спальником, устраиваясь поудобнее. Бух! — прозвучало совсем рядом. Я подпрыгнула.

— Леша! Леш… Ну все же дай мне нож, а? Мне страшно…

— Да на, только себя не зарежь!..

Он вскоре уснул, а я весь остаток ночи судорожно сжимала в руке нож, и то и дело вылазила наружу с фонариком. Но снаружи, кроме плотного облака комаров, никого не было…

Когда утром мы встали злые и не выспавшиеся (Алексей, конечно же, винил в этом меня), с опухшими от комариных укусов лицами, и стали собираться, Алексей отошел в сторонку по нужде, и вдруг захохотал, стоя за сосенкой.