Зона вечной мерзлоты

– Счас она вставит Колобку пистона, – ехидно заметил Чапа.

– Ему от него ни тепло, ни холодно, – угрюмо парировал Никита. – Колобок свое обещание выполнил – спилил деревья. Чтобы ему не мешали, сплавил на неделю Клюшку в лагерь. Хитро придумал.

– Дерика надо наказать, – Щука с прищуром посмотрел на Никитона. – Его надо сделать оботравшем!

Все недоуменно посмотрели на Командора. Быть оботравшем на Клюшке было редкое наказание, но самое страшное. Решение об этом принимал только Командор на туалетном собрании и назначал шестерку, которая должна была все сделать. От оботравша отворачивались все обитатели, он становился изгоем до самого выпуска. С ним нельзя было заговорить, сидеть за одним столом в столовой, партой в классе, даже койка его переносилась в другое место, поближе к двери. Администрация Клюшки, узнав, что воспитанника сделали оботравшем, оперативно принимала меры, чтобы несчастного перевести в другой детский дом, но нехорошая слава и туда доходила, от этого нельзя было скрыться. Это было как позорное клеймо на всю жизнь.

Сделать директора оботравшем – на такое на Клюшке за время ее существование еще никто не решался.

– Если вы трусите, то это я сделаю сам, – уверенно произнес Щука.

– Мы это сделаем вдвоем, – все посмотрели на Никитона, тот был спокоен, только немного бледноват.

– Мы сделаем Колобка Вонючкой, – уже, как свершившийся факт, заверил всех Щука, а нам было страшно, потому что каждый из нас понимал, какие после этого Клюшку ждут репрессии. Колобок такое никогда не простит.

– Еще было бы классно у него украсть печать, – неуверенно предложил я. – Моя усыновительница печать всегда носила с собой, боялась ее потерять.

– Аристарх, – восторженно воскликнул Комар, – не зря у тебя светлая голова.

– Идея не плохая, – поддержал Никита. – Мы с Максом опустим его ниже плинтуса, да еще пропажа печати – это будет полный аллес. Это будет здорово, – восторженно воскликнул Никитон.

– Но кто это сделает? – Комар беспокойно оглядел всех нас. – Печать же в кабинете и в сейфе?!

– Сига еще не такие замки открывал, – Щука широко улыбнулся. – Колобок сдуется, как проколотая шина.

Сигу в поселке знала каждая собака, в милиции на него собрали пухлый том бумажек, но ничего реально с ним сделать не могли, потому что Вальке было всего одиннадцать лет. Сига был невзрачен, как серая мышь, маленький, щупленький, вечно сопливый из-за хронического гайморита. Его квадратная, коротко стриженая голова была в шрамах. Родители Вальки вели пьяный образ жизни, и чтобы маленький Сига никуда не исчез в период их загулов, привязывали его за веревку к отопительной батарее. Когда он однажды сбежал, стали сажать на цепь в собачью будку. Поселок возмутился, требовал привлечь таких родителей к ответственности, но как только раскрылся талант Сиги к воровству, таких требований к участковому больше не поступало. Мать Сиги пропала, поехала с мужиками в лес, и больше никто ее не видел. Через полгода нашли какие-то обглоданные зверьем человеческие кости в лесу, но милиция особо не выясняла, кому они принадлежат. Отец Сиги сел в тюрьме за убийство.

На Клюшку Сига попал уже вором в авторитете. За год своего обитания он с удвоенной, утроенной энергией промышлял на новом месте по комнатам, складам, каптеркам. Вальку безжалостно избивали за воровство, он клялся больше не воровать, лил крокодильи слезы реками, но остановиться не мог, с увлечением брался за старое.

Небо нахмурилось, за стенами Клюшки протяжно завывал ветер, точно жаловался на что-то.

Через два дня парадная дверь кабинета Колобка была измазана толстым слоем дерьма. Проблем, где его взять не было, в свинарнике этого добра хватило бы на все двери Клюшки в метровый слой. Вонь на втором этаже стояла не выносимая. Клюшка от души потешалась над директором-оботравшем. «Колобок обдристался», – с нескрываемой насмешкой передавали друг другу обитатели и мчались на второй этаж, чтобы собственными глазами убедиться, что директора действительно сделали оботравшем. Его уже больше никогда не называли Папой или Колобком, презрительно только Вонючка.

После полдника Вонючка выглядел разъяренным, казалось, он еще больше раздулся в размерах. Вонючка построил Клюшку на хоккейной коробке и держал три часа, до самого ужина, допытываясь, кто из обитателей сделал паскудство с дверью. Щука выразился фееричней: «Папа ходил, как недоенный или стоял, как чир на пятке». Дерик грозно посмотрел на Щуку, его багровую физиономию исказила легкая судорога.

– Это все ты, Командор хренов, – начал он тоном, который прямо-таки дышал грубостью в каждом слоге.- Я знаю, что здесь не обошлось без тебя, – Папа грозно скрестил руки на груди и поджал губы, ожидая признаний от Командора. Его на повал сразила широкая, открытая улыбка Щуки.

– Что вы, Сергей Владимирович, – Щука честно и преданно смотрел в глаза Колобка. – Я на такую подлость не способен!

– Тогда назови, кто это сделал, – прошипел директор, казалось, он от напряга взорвется.

– Не знаю! – негодующе произнес Щука. – Убить такого гада мало! – добавил он гнева в своем голосе.

Обитатели, слушая Щуку, молчаливо давились смехом. В Командоре погиб артист.

– Это полный бедлам, – воскликнула сокрушенно Трехдюймовочка. У нее был чересчур огорченный вид.

Папа, окинув толпу обитателей не предвещающим ничего доброго взором, сообщил, что мы все его запомним на долго и, что он возьмется теперь за Клюшку ежовыми рукавицами. Мы не знали, что такое ежовые рукавицы, но понимали, что Папа начнет зверствовать. «Я из вас сделаю сынов полка», – грозно обещал Вонючка, проходя между нашими рядами.

На следующий день новое построение. Обнаружилась пропажа печати. Приехала милиция, допрашивали Щуку, Никиту, конкретно взяли в оборот Сигу. Бесполезно. Все клялись собственными матерями, их здоровьем, что ничего не знают. Вонючка обещал всех засадить в спецуху, но печать это не вернуло. Менты неприкаянно шарахались по детдому три дня и вынуждены были уехать, не солоно хлебавши. Клюшка же долго и с удовольствием вспоминала историю падения Великого Колобка от Педагогики.

Все педагоги делятся на две категории: мазохисты и садомазохисты. Мазохисты – это те, которые сами живут и другим дают, а садомазохисты – сами нормально не живут и другим не дают. Пенелопа относилась ко второй группе. После уроков она оставила всех еще на один дополнительный. Деваться было некуда – остались. Когда до конца урока оставалось минут десять, двери кабинета открылись, и в класс вошла Маркиза. Всем своим видом она демонстрировала важность.

– Я на минутку, – предупредила она Пенелопу, обвела всех взглядом, словно, проверяя, всем ли на месте. – Так, люди, – приказным тоном начала она, – смотрим на меня.

– Если мы люди, тогда это не класс, а людская, – не отрывая голову от журнала, с сарказмом заметила Пенелопа. – В девятнадцатом веке, так назывались прихожие у помещиков.

– Я учту ваши ценные замечания, Белла Ивановна, – едко процедила сквозь зубы Маркиза.

Пенелопа и бровью не повела. Все с тем же хмурым, скептическим выражением она вытащила из черной дамской сумки, лежащей на столе, сменные очки, сказав не громко в сумку:

– Казя, фу! – потом, как бы случайно взглянув на заучиху, извинилась, что перебила ее.

– На этой неделе приезжает большая комиссия, – значительно произнесла Маркиза, как будто объявила тайну государственной важности. – Проверять будут вас, – она рукой показала на нас. – Смотреть будут все, начиная от тетрадей заканчивая дневниками. Белла Ивановна, – теперь Маркиза повернулась к Пенелопе, – чтобы все оценки стояли в журнале и, чтобы ни одного неуспевающего, – тоном, исключающим любые возражения, потребовала Маркиза. – Сюрпризов мне не надо иначе на педсовете никого не пожалею, – грозно закончила она.

– То, что вы нам Екатерина Васильевна предлагаете, называется служебным подлогом и это уголовно наказуемое дело, – спокойным голосом заявила Пенелопа с места.

Маркиза замерла с выпученными глазами, краснота, идущая из шеи постепенно стала разливаться по всему лицу.

– Что вы себе позволяете, Белла Ивановна, – сдавленным голосом процедила Маркиза, возмущенная поведением Пенелопы. – Как вам не стыдно такое говорить при детях!

– Чего мне стыдиться? – Пенелопа пожала плечами. – Своей честности?! У меня ученик двойку не получает, он ее зарабатывает.