Зов пустоты
Шрифт:
Марк и Людивина представились и попросили уделить им несколько минут. Марк только что в ответ на свои запросы получил от ГУВБ новое уведомление. Три имени: бывшие соратники Фиссума, известные своими радикальными или строгими взглядами на ислам, но со временем отдалившиеся от имама. Первый сидел в тюрьме и должен был выйти через несколько месяцев. Второй явно отошел от радикального исламизма, встретив любовь: он строил жизнь заново, в гармонии с исламом и со своей родиной. Он жил на острове Реюньон, и ГУВБ установило за ним усиленное наблюдение на случай, если он полетит на материк. Третьим оказался занятный молодой человек тридцати лет, который прилежно учился, но впал в салафизм, поскольку это была идеология его времени, – так в семидесятые годы двадцатого века студенты бредили крайне левыми революционными идеями.
Автомобиль ГУВБ тайно припарковался у его дома, а Марк начал опрашивать его окружение. Очень быстро выяснилось, что подозреваемый мало с кем общался даже в университете; была пара приятелей-студентов, но настоящих друзей он не завел. Единственным человеком, который знал его чуть лучше, был преподаватель арабского языка господин Хасан.
– Имя Муса Бакрани вам о чем-нибудь говорит? – спросил Марк.
Преподаватель обеспокоенно кивнул:
– Конечно. Очень хороший студент. У него неприятности?
– Как вам кажется, его можно считать радикалом по убеждениям?
– Радикалом? – изумился Хасан и едва не рассмеялся – настолько невероятным показалось ему это предположение. – Нет. Конечно, он спорщик, у него есть четкие убеждения, но он не радикал. Он вступает в дискуссию всякий раз, когда речь заходит о стереотипах или когда мы обсуждаем те или иные понятия фундаментализма. Я веду курс по культуре стран Персидского залива, он на него тоже ходит. Он человек страстный, но умеренных взглядов, я в этом даже не сомневаюсь.
– Он говорит о религии на занятиях? – спросила Людивина.
– Да, конечно. Эта тема его явно интересует, но не то чтобы слишком.
– То есть, по вашему мнению, господин Бакрани вряд ли мог оказаться по другую сторону идеологического барьера?
– Поймите…
Внезапно в глазах профессора промелькнула тревожная мысль, и он словно утратил толику уверенности в себе.
– О чем вы думаете? – тут же уточнила Людивина.
– Мм… нет-нет, ни о чем, кое-что вспомнилось…
– Связанное с Бакрани? – не сдавался Марк.
– Да. Несколько месяцев назад мы обсуждали на занятиях теракты и роль ислама в них.
– И как? Он участвовал в разговоре?
– Я думаю, то был единственный раз, когда он вел себя довольно… как сказать? Закрыто. Да, именно так.
– Можете рассказать подробнее? – попросила Людивина.
– Я уже плохо помню, это был долгий разговор о последних терактах. Я говорил, что ислам не может снять с себя ответственность, заявив, что теракты – не его рук дело, потому что мусульмане так себя не ведут.
Марк оперся рукой на стол и внимательно слушал.
– Бакрани не согласился? – спросил он.
– Вначале он промолчал. Я продолжил объяснять. Террористы заявляют о том, что верят в Аллаха, любят Его, подчиняются Ему, а затем убивают. Фактически они используют свою веру для оправдания убийства. Не следует забывать про ИГИЛ и подобные структуры – «Аль-Каиду», АКИМ [28] и так далее, – которые действуют по Корану, оправдывая свои бесчинства вырванными из контекста сурами… Я счел недопустимым то, что мусульманская община отказывается видеть в этом проблему собственно ислама. По моему мнению, она должна осознать свою причастность и ответить перед обществом. Если я ничего не путаю, Муса тогда молчал на протяжении всей дискуссии. Обычно он горячо спорит, но в тот раз не стал вмешиваться. Это показалось мне странным.
28
АКИМ – «Аль-Каида в странах исламского Магриба». – Примеч. перев.
– Вы думаете, дело было именно в теме? В ответственности мусульман за теракты и за рост исламистских настроений?
– Я в этом уверен. Но почему вы задаете мне эти вопросы? Надеюсь, с ним ничего не случилось?
– У него хорошие оценки? – осведомилась Людивина.
– Да, прекрасные. Я начинаю беспокоиться. У него неприятности?
Людивина поморщилась
и шагнула к профессору:– Сколько вы его уже не видели?
– Неделю.
Марк выпрямился:
– Он часто пропускает занятия?
– За последний год он еще ничего не пропускал.
Марк и Людивина переглянулись: они думали об одном и том же.
В глубине души оба были уверены, что узнали имя террориста номер два.
Студенты бродили по коридорам университета, уткнувшись в мобильники, с которыми как будто срослись. Но ведь так и есть, осознала Людивина. Это отросток для общения. Все, что нельзя сказать в лицо, можно легко и быстро сообщить в соцсетях. Лайки, комментарии, репосты, фотографии – все эти повседневные ритуалы составляют язык параллельного мира. Интересно, сколько студентов предпочитают жить в интернете, а не в реальности, где есть тело и чувства.
– Не будем пороть горячку. Давай для начала проверим – вдруг у него бабушка заболела и он сейчас где-нибудь в глуши, – прервал ее размышления Марк.
– Согласись, что такое совпадение по времени вряд ли случайно.
– Соглашусь. Мы разузнаем о нем все, что сможем. Мне он кажется очень и очень подозрительным.
– Давай подведем итоги. Фиссум вербует людей, промывает им мозги, а когда понимает, что их уже не сбить с верного пути, отдаляет их от себя. Таков был первоначальный план, и он какое-то время придерживался его, когда вы на него вышли. Потом, пять месяцев назад, все ускорилось. Фиссум познакомился с Лораном Браком, и тот стал посредником. Брак – человек, за которым вы не следили, потому что ни в чем не подозревали. В это же время Фиссум встретил Антони Бриссона, у которого было совсем плохо с головой, и решил сделать его своим карманным головорезом. Возможно, Бриссона привели к имаму, когда тот метался между духовностью и желанием смерти. Имам указал ему путь, подыскал для него роль. Бриссон стал его чистильщиком. Два месяца назад Фиссум хотел выследить кого-то конкретного и попытался нанять хорошего сыщика. Удалось ли ему отыскать того человека? Возможно, да, и его труп нашли в саду у Бриссона. Затем мы выходим на финишную прямую: пора сжигать мосты. Фиссум велел убить Брака – тот выполнил свою задачу, какой бы она ни была, – а затем принес себя в жертву идее, пошел на смерть, чтобы мы не заставили его говорить, если поймаем.
– Да. Мы априори обнаружили двух членов ячейки. Абель Фремон и Муса Бакрани, два человека, которых радикализировал Фиссум. Затем они притворились, будто придерживаются умеренных взглядов, и сгинули черт знает куда.
– У тебя есть другие источники? Есть на кого еще надавить?
– Мы с тобой всех опросили, – ответил Марк и лишь затем заметил тон Людивины. – Думаешь, я себе слишком многое позволяю?
– Я все понимаю про обстоятельства и ставки. Но… Ты им всем угрожал – и Селиму в кебабной, и Ишаму, твоему главному источнику, и даже торговцу из Обервилье. Ты не думаешь, что подтверждаешь стереотипы о преследовании, которыми они оперируют, вербуя новую паству?
– Мы работаем в спешке, чем-то приходится жертвовать. Поверь, будь у меня иной, но столь же эффективный метод работы, я бы использовал его. Но у нас нет возможности спокойно все обсудить за чашкой чая.
– Но ведь ты мог бы поговорить с ними по-арабски, это бы как-то смягчило…
– Зачем? Чтобы они поняли, что я не расист? Чтобы решили, что я одержим мусульманами? Это моя работа, Людивина. Я преследую исламских фундаменталистов. Не фашистов в гитлеровской Германии. Не партизан из Красных бригад. Не марионеток из Еврейской бригады или других экстремистских движений. Нет! Моя задача исключительно в том, чтобы ловить исламистов, желающих убивать во имя Аллаха. Я не виноват, что мусульмане перевирают суры Корана и оправдывают ими свои бесчинства. Если через двадцать лет террористы, которыми кишит наша страна, станут убивать во имя Будды, я буду бороться с революционерами-буддистами, и плевать, если они решат, будто я расист, или подумают, что я мог бы обращаться с ними повежливее. Вопрос не в этом, и да, я действительно не всегда с ними нежен, но мне важен результат. Я не стану начинать каждый разговор с оправданий и уточнять, что десять лет прожил с мусульманкой, принял мусульманскую культуру, до сих пор люблю ее и ею восхищаюсь! Это было бы нелепо…