Зовите меня Роксолана. Пленница Великолепного века
Шрифт:
Н-да, тему секса лучше не затрагивать. Ведь наслаждение дозволено получать лишь мужчине…
– Даже если… Мехмед-паша еще способен стать отцом, то что будет с его детьми, когда он умрет? Все-таки у детей должен быть отец…
В этот раз Сулейман согласился почти сразу. Хюррем вздохнула с облегчением. Пускай Хатидже обладает дурным характером, пускай она «врагиня», но все-таки замуж за старика – такая судьба, которой не пожелаешь даже ей. Будем надеяться, что, обретя женское счастье, султанская сестра немного подуспокоится.
Через месяц состоялись грандиозные «проводы на пенсию» бывшего Великого визиря; султан обнимал «ближайшего соратника своего великого отца», «опору Великой Порты»,
Все это время Хюррем регулярно посещала болеющую валиде. В саму комнату не входила – знала, как та отреагировала на известие о роспуске гарема и понимала: появись она перед глазами у свекрови – с той может случиться и третий, уже смертельный инсульт.
Поэтому она просто заходила, интересовалась у служанок ее здоровьем и порой давала советы: подложить под спину валиде мешочки с мелкими зернами – чтобы не было пролежней. Регулярно поворачивать валиде то на один бок, то на другой. Уже появившиеся пролежни смазывать оливковым маслом, вскипяченным с луковицей, или гранатовым маслом. Не давать слишком жирной и слишком сладкой пищи.
Она могла только советовать, а вот выполнялись ли ее советы – это уже оставалось на совести сиделок. Впрочем, ей донесли, что все-таки посетивший лежащую мать Сулейман выслушал сиделок и отдал приказание выполнять все рекомендации хасеки Хюррем беспрекословно.
В это время ей в очередной раз довелось узнать, как появляются и распространяются слухи, как имеющие под собой хоть какую-то основу, так и не имеющие с действительностью ничего общего.
«Хасеки Хюррем – ведьма! Она приказала отравить валиде, мать султана с трудом удалось спасти! Теперь она не может разговаривать! Ее с трудом спас сам султан, в обмен на жизнь матери пообещав славянской ведьме избавиться от всех наложниц!»
«Хасеки Хюррем – малаика! [2] Несмотря на то что она видела, как старая змея подсыпает ей и ее детям в еду яд, когда старуху разбил паралич, она сама меняла ей постель и кормила из ложечки!»
«Все зеленоглазые бабы – ведьмы! Славянка околдовала нашего султана, с матерью его поссорила да еще и «на узел завязала», теперь у него детей – кроме тех, кто уже есть, – больше и не будет! Теперь Мустафу отравит, а потом и самого султана, а сама от имени своего ублюдка и править будет!»
2
Ангел в исламе.
«Старуха хотела задушить султаншу и ее детей, а та, несмотря на это, сама за ней ухаживает и даже своими белыми ручками грязные тряпки, обгаженные старухой, стирает».
Ну, это была вообще полная нелепость: она и после детей, и после себя «грязные тряпки» никогда не стирала: для этого в гареме имелся целый штат прачек. Но ей, признаться, было все равно, что сейчас говорят: взвинченное, нервное состояние не отпускало ее.
Хюррем похудела, стала дерганой. Убеждала себя саму, что успокоится тогда, когда Хатидже вместе с вещами навсегда покинет стены дворца. Что-то, какое-то беспокойство, сжигало ее изнутри. У нее ничего не болело, температура вроде бы тоже была в норме, но вес уменьшался, обтянулись скулы, глаза блестели лихорадочно.
Молоко почти пропало; маленькая Михримах поскуливала от голода и тоже начала худеть, пока до матери не дошло, что ребенок просто недоедает.Она потребовала кормилицу. Не попросила – именно потребовала, но Сулейман, понимающий, что с женой происходит что-то не то, не стал даже обращать внимания на ее тон, и во дворец была привезена дородная жена рыбака со своим уже годовалым карапузом и старшей дочкой, глазастой девчушкой двух с половиной лет. Хюррем настояла на том, чтобы девочку тоже забрали во дворец, представляя, какой ужас должна была бы испытывать мать, разлученная с такой крохой.
Дети были присмотрены и накормлены, никакого военного похода в ближайшем будущем не намечалось, валиде лежала, не способная связать двух слов, не то что заговоры плести, сторонники Пири Мехмеда были довольны, и даже ропота по поводу назначения френка на пост Великого визиря, на котором до сих пор всегда сидели лишь коренные османы, не было слышно. А ей было не по себе. Может быть, оттого, что вместо гремучей змеи Айше Хафсы она теперь получала под боком кобру Ибрагима?
Впервые ей не хотелось ни читать, ни писать, ни рисовать. Голова и тело стали такими легкими-легкими, казалось: открой окно и сделай шаг – и сможешь улететь далеко-далеко… под облака… и выше, прямиком к солнцу…
Часто она забывала поесть и все чаще выходила на балкон и смотрела вверх. Может, и вправду – сумеет улететь?
Один раз, отправив нянек с детьми в сад и оставшись в комнате одна, она вышла на балкон, сбросила туфли и влезла на узкие перила. Отсюда двор выглядел совсем по-другому. И мозаичные плиты внизу, и небольшой фонтанчик, и розы, и посаженные по ее приказанию странные лиловые цветы, названия которых она не знала – увидела один раз мельком, проезжая в закрытом экипаже (Сулейман разрешил жене «прогулку»), а потом долго не могла объяснить женщинам, какие именно цветы она имеет в виду.
Небо было белесое, словно выстиранная много раз тряпка – только присмотревшись, можно понять, что когда-то она была голубой… Она раскинула руки в стороны.
Что же ты, Стаська, многократно умиравшая и возрождавшаяся немного другой и с другим именем? Чего стоишь? Лети! Ведь осталось сделать всего только один шаг.
– Хюррем! Нет!
На звук она обернулась, нога соскользнула, и она полетела, но не вверх – а вниз.
Очнулась она от детского плача. Где-то далеко, на краю ее сознания, взахлеб плакал ребенок, а какой-то взрослый голос – она не могла понять, мужской или женский, – что-то бубнил, видимо успокаивая малыша.
Она открыла глаза.
Комната. Ее комната. Ребенок плачет – по соседству, но не здесь. Ильяс. Это плачет Ильяс. Что с ним? Его обижают? Она рванулась встать, но сил не было, и она снова упала на подушки.
Твердая холодная рука взяла ее за запястье.
– Лежите, милочка, лежите. Все будет хорошо.
Доктор. Доктор? А почему он говорит с ней по-итальянски?! И одет он как-то странно… по-европейски одет…
Ее осматривал доктор?! Но ведь посторонним мужчинам не то что султанских жен – даже наложниц не показывают! Рука из-за занавески – вот и весь осмотр!
– Доктор, вы кастрат?
Доктор захохотал – гулко, раскатисто; бритое лицо его с отвисшими, как у английского бульдога, брылями тряслось в такт увесистому животу, обтянутому темно-красным камзолом.
– Почему кастрат? – поинтересовался он басом. – С чего это вы так решили, милочка? Или у вас есть тайные причины желать мне такой судьбы?
– Потому что не кастратов сюда не пускают…
– Как видите, пустили. – Тон лекаря стал серьезным. – Ну, что же, соображаете вы неплохо. Осталось только выяснить: помните ли вы, что произошло?