Зубы дракона

– Минут через десять придет в себя, – пообещала Светлана.

– Хорошо, – Шатов проводил ее взглядом до угла и наклонился над лежащим парнем.

Странно все как-то получается, но как получается, так пусть и идет. А Светлана – девушка очень больших способностей. Очень.

Шатов схватил парня за руки и быстро потащил его в поле. Время идет. Еще очнется, чего доброго. Начнет орать, лучше, все-таки, оттащить его подальше. Ночью все звуки слышны далеко.

Шатов оглянулся на клуб.

Ладно, сойдет.

Теперь извлечь из брюк пострадавшего ремень и связать ему ноги за спиной. Хорошо. Теперь шнурки из кроссовок. Фирменных, кстати, кроссовок. Делаем нечто вроде удавочки и надеваем красавцу на шею.

А теперь похлопаем сонного красавца по щекам.

Жорик застонал.

– Очнулся, – в полголоса спросил Шатов.

– Ты кто? – парень попытался крикнуть, но петля натянулась, и крик застрял в горле.

– Это я – помнишь?

– Кто? – прохрипел Жорик.

– Мы с тобой не так давно познакомились. Вспоминай, – сказал Шатов. – Я тебе и твоему приятелю еще очень не понравился.

Жорик дернулся и засучил ногами.

– Вспомнил, – удовлетворенно сказал Шатов.

В темноте и с удавкой на шее, Жорик больше не был уверенным крутым парнем, с хорошо поставленным ударом ноги. У ног Шатова валялся испуганный мальчишка, пытающийся вжаться в землю, чтобы хоть как-то удалиться от страшного голоса.

– Вспомнил, – еще раз повторил Шатов.

– Ты чего? – выдавил мальчишка.

– Ничего, – ответил Шатов и пожалел, что Жорик не может видеть его лица.

Как Шатов не старался сдерживаться, но губы кривились, и отчего-то начала подергиваться уголок глаза. Дико раззуделся шрам.

– Поговорить с тобой решил, – тихонько сказал Шатов, сел в траву возле Жорика и похлопал того по щеке. – Сам знаешь, эти ночные, а, тем более, сельские клубы, очень располагают к теплым разговорам один на один. Ты с приятелем на днях со мной пообщался, я и подумал, что наше общение можно продолжить.

– Отпусти, – выдавил Жорик.

– Как только, так сразу, – пообещал Шатов.

– Что тебе от меня нужно?

– В общем – ничего. Общения. Нашему поколению так не хватает простого человеческого общения. Вот прислушайся – сверчки кричат. На звезды посмотри? Ты когда смотрел на звезды вот так, лежа на спине посреди степи?

Мальчишка завозился, то ли пытаясь отползти, то ли пробуя подняться.

– Ты не сучи ножками, – предупредил Шатов. – Я могу тебя сразу придушить, но, в принципе, предпочитаю поговорить с тобой. По душам. Ты готов поговорить со мной по душам?

– Пошел…

– А ты очень воспитанный мальчик, – похвалил Шатов. – И прошлый раз избегал нецензурщины, и сейчас. А это очень трудно – отказаться от крепких выражений в трудных условиях современной жизни. На твоем месте, я бы уже поминал ближних и дальних родственников собеседника.

Шатов говорил… Шатов пытался говорить спокойно, но голос дрожал. Как дрожала каждая клеточка тела. Вот тут, сейчас в полном распоряжении Шатова лежал убийца. Паренек, который на глазах у десятков своих сверстников медленно убивал ни в чем не повинную женщину.

Неторопливо двигается скальпель, капли крови сбегают к раю стола и тяжело падают в алые лужи на ослепительно белом полу. А в глазах женщины – боль и ужас.

– Я тебя сразу придушить хотел… – прошептал Шатов и вздрогнул, поняв, что действительно очень хотел убить этого мальчишку.

Придушить. Именно придушить – беспомощного, связанного, испуганного. Без внутреннего колебания или страха. Убить.

Правая рука Шатова как бы сама собой начала наматывать на кисть концы удавки. Медленно. Виток за витком.

– За что? – прохрипел Жорик.

– За что? – еще виток.

– Ты же сам на меня набросился… – голос мальчишки потерял всякое сходство с человеческим.

Так мог хрипеть продырявленный динамик, испытывающий боль.

Шатов открыл рот, чтобы ответить, но промолчал. Еще виток.

Тело на земле забилось, выгибаясь дугой, ноги отчаянно заколотились. Краем глаза Шатов заметил, как с правой ноги Жорика сорвался кроссовок и отлетел в сторону.

Шатов чуть отпустил шнурок.

Иногда люди истошно кричат. Семнадцатилетний мальчишка, снова получивший возможность вдохнуть, принялся истошно дышать.

– Продолжай, – сказал подрагивающим голосом Шатов.

– Ты… – мальчишка закашлялся.

– Говори – говори, – подбодрил Шатов.

– Ты набросился на меня, а потом на младших… И сломал одному руку. И мы вмешались…

– Вы – это кто?

– Я и Антон.

– Антон – это такой русый, с серыми глазами?

– Да.

– Тот, с которым вы убили женщину?

– Не убивал никто ни кого! – попытался выкрикнуть Жорик, но захрипел.

– И не резали женщину в операционной?

– Это был труп. Покойница это была! – простонал мальчишка.

Шатов помотал головой. Хрен вам, этого не может быть. Она была жива. Она была жива до тех пор, полка вы ее не убили.

– Я правду говорю, – простонал Жорик. – Правду. Мы проводили вскрытие, когда вы… когда вы разбили стекло и спрыгнули вниз.

– Чушь, – тихо сказал Шатов, наклоняясь к самому лицу мальчишки.

– Правда. Она была мертвая. Мертвая…

Рука Шатова напряглась.

Тело снова забилось, и Шатову понадобилось приложить все силы, чтобы заставить руку немного ослабить петлю.

Он врет. Понятное дело – он врет. Ему сказали то, что он должен… Его научили врать. Научили. Шатов точно это знает. Мальчишку заставили выучить эту ложь, чтобы Шатов поверил в свое безумие.

– Я не мог бить детей… – прошептал Шатов на ухо Жорику. – Не мог.

– Вы били. Вы именно били.