Звать меня Кузнецов. Я один

Весьма способный человек, но ещё не определивший точки приложения своих способностей. Сейчас он весь в исканиях и поисках, как тематических так и технических. Мыслит оригинально, по-своему. На семинарах выступает активно. Также заслуживает перевода на 3-й курс.

Сергей Наровчатов

4. IV.67

 Наровчатов Сергей Сергеевич (1919–1981) — поэт, литературовед и библиофил. Он был одним из самых образованных литераторов в своём поколении. Когда-то его считали надеждой русской поэзии. В 1960-е годы Наровчатов вёл свой семинар в Литинституте. Кузнецов был его студентом. Впоследствии поэт возглавил Московскую писательскую организацию, а в 1974 году стал главным редактором журнала «Новый мир», в котором сразу же начал часто публиковать своего талантливого ученика.
Уже в 1980 году Наровчатов подарил бывшему студенту свой однотомник «Избранное». На титуле он написал: «Отличному поэту Юрию Кузнецову. С. Наровчатов. 29/IX.80».
 К слову, за год до этого Наровчатову исполнилось 60 лет. Кузнецов посвятил тогда своему учителю стихотворение «На юбилей Сергея Наровчатова». Он писал:

Так напомни последним друзьям, Так поведай грядущим невеждам, Как ты шёл по зелёным дворам, Как ты шёл по опавшим надеждам, Как спросил у бегущего дня: — Чёрт ли там, молодой и безвестный? — И с опаскою вырвал меня, Словно грешного духа, из бездны.

Кузнецов Юрий Павлович [6] . Долгое время у него был как бы «бег на месте». Стихи получались вымученными и натужными. Трудно и тяжело мыслящий человек, он не мог нащупать того неуловимого, что превращает стихотворчество в поэзию. Недавнее обсуждение его стихов обнаружило резкий качественный скачок — наконец, строки стали не просто строками, а подлинной лирикой. Лирика эта не сердечная, не любовная, а исповедальная. Теперь я уверенно могу сказать о Кузнецове, что он человек не только способный, но талантливый. Творческий рост К. очевиден.

6

Так в книге. — Примеч. верстальщика.

Сергей Наровчатов

(Из характеристики, данной поэту после окончания третьего курса Литинститута 25 мая 1968 года).

Курсовая работа Ю. Кузнецова о поэзии Смелякова претенциозна, начиная с ложного тезиса, вынесенного в заглавие. Откуда такая недоброжелательная поза, такой эстетско-формалистический «пафос» разоблачения поэта? Для этого автору понадобилось взять цитаты из Флобера, Лессиняк [7] и Л. Толстого, чтобы ими (цитатами) доказать «внешний реализм» у автора поэмы «Строгая любовь» (о ней в рецензии ни слова!), у автора превосходных стихов, таких, как «Наш герб», «Милые красавицы России», многих — в том числе и искажённо представленных рецензентом — «Хорошая девочка Лида», «Пряха», «Если я заболею». Видеть в этих стихах «подделку», «поверхностность», «подмену внутреннего зрения внешним» — значит совершать подмену правды о поэте предвзятым оригинальничаньем. Автор постарался занять такую позицию по отношению к поэту, чтобы и самому запутаться, и читателя эпатировать, уже не разбираясь в средствах («маскировка», «поэт изобразил замаскированного под работягу иностранного шпиона», тон недоброжелательства, демагогии: «Что ж, будем бдительны»). Произвольны и субъективны комментаторские приёмы критика. Вольно рецензенту не любить того или иного поэта, романиста, драматурга. Но есть критерий стремления понять, уразуметь творчество рецензируемого художника, пафос субъективности согласовать с пафосом объективности. Ю. Кузнецов подменил анализ наскоком предубеждённого человека. Видимо, автору придётся поучиться даже такту и тону критического отношения к материалу. Эту работу, весьма произвольную, я засчитать за годовую курсовую не могу Автору предлагаю написать курсовую (на любую тему курса) заново.

7

Так в книге. — Примеч. верстальщика.

Василий Сидорин

(Из отзыва на курсовую работу Ю. Кузнецова)

1968 год.

 Сидорин Василий Семёнович (1898—?) — критик. С 1948 по 1950 год он был беспартийным директором Литинститута и, по мнению властей, проявил недостаточную активность в изобличении и изгнании космополитов. Как литературовед Сидорин занимался в основном Дмитрием Фурмановым.

Наиболее резкий творческий рывок. По сравнению с первыми годами пребывания в институте, почти неузнаваем. Стихи стали масштабными, глубокими, зрелыми. Это поэт большой потенции и перспективы. Подборку его последних стихов я предложил в «Новый мир», где она сейчас принята к печати. Подготовил сборник, который будет издаваться в библиотеке «Московского комсомольца». Мною написано к нему предисловие.

Сергей Наровчатов

20. VI.69 г.

Юра пишет потрясающие стихи, в которых бревно жужжит, дыра от сучка свистит, камень просыпается…, но их никто не понимает.

Олег Чухно

(Из разговора поэта с критиком Инной Ростовцевой в конце 1960-х годов).

 Чухно Олег Иванович (1937–2009) — поэт. По профессии он был учителем английского языка. Одно время поэт приятельствовал с Юрием Кузнецовым (они оба считали себя кубанцами). Но потом их дороги разошлись. Судьба сложилась так, что Чухно рано стал инвалидом и многие годы вынужден был провести в центрах социальной защиты.
 В последние годы жизни поэт, по свидетельству краснодарского писателя Виктора Домбровского, даже не желал слышать имя Юрия Кузнецова. Что произошло и почему он возненавидел Кузнецова, пока остаётся неясно.

В стихах Кузнецова есть кое-что от моды (об этом несколько позднее…), но, думается, если это и «мода», то она стала частью натуры самого автора и потому уж, видимо, и не мода.

Юрий Кузнецов бесспорно талантлив. Талант — это редкостное умение найти из россыпи слов одну-единственную неповторимую песчинку — нужное слово. Его эпитеты много значат! Вот человек с «мирной осмотрительной судьбой». Здесь в слове «осмотрительной» целый кодекс жизни, характер, философия.

А вот «под дыханьем позднего тепла обманутая вишня зацвела».

Обманутая вишня! — Это хорошо. Это слово открывает даль. Это тоже мысль, философия. В стихотворении «Бумажный змей» такие строки:

Куда он взлетает, мой мир молодой, Наверно, с земли и не видно. Вот только сильнее мне режет ладонь Суровая длинная нитка.

И здесь философский подтекст, и это «мой мир молодой» хорошо, поэтично и многозначительно.

В стихах Кузнецова ощущается какая-то большая печаль. Она присутствует почти в каждой строке.

Другу друга не просим участия В этой жизни опасной земной. Для старинного смертного счастья Милый друг возвратится домой.

Но в финале этого «возврата домой» «Пустота — никого! Ничего!» О чём печалится поэт? Что гнетёт его? — В стихах ответа нет.

Настроения заказать нельзя, как нельзя приказать человеку быть весёлым, да и нужно ли пошлое бодрячество? Мир сложен. Поэт имеет право на философские раздумья, они не всегда могут быть весёлыми. У человечества много нерешённых проблем. Словом, меланхолическая окраска поэзии Юрия Кузнецова вполне объяснима.

Но есть нечто, о чём хотелось бы поспорить с поэтом, что я назвал бы «модой», и мода эта — и у нас, и за рубежом — этакий детский протест против цивилизации и детская печаль об утраченной патриархальности. У Юрия Кузнецова особенно наглядно это выражено в стихотворении «Атомная сказка».

И улыбка познанья играла На счастливом лице дурака.

С этим своеобразным неоруссоизмом сплетаются старо-русские мотивы и образы. «Россия со ставнями», «У колодца в деревянном раздумье журавль» и даже раза два мне мелькнул иконный лик Христа, этакий старорусский, деревенский, совсем не мистический, обиходный, земной «Господь».

Всё это — мода. Детская, наивная мода. И подсвечники, какими ныне полны магазины, и ужины со свечами, и иконы на книжных полках у убеждённых атеистов. Всё — мода. Можно, конечно, найти этому объяснение. Прогресс ломает старое, иногда что-то и милое нашему сердцу, но всё-таки, как бы мы ни тешились старинными свечами, мы не откажемся от электрического света. Человечество не вернётся назад.

Я позволил себе эту лёгкую полемику с автором стихов, однако вовсе не хочу навязать ему свою точку зрения. Пусть продолжает мыслить, как сам считает нужным. В конце концов, даже в неоруссоизме есть нечто полезное. Он поможет прогрессу не так уж размашисто отметать и уничтожать старое и, может быть, даже восстановить кое-что из старого, возродить неразумно отвергнутое.

Стихи Юрия Кузнецова задушевны, лиричны и умны. Сочетание философского раздумья с искренностью чувства придаёт им обаяние и прелесть.

Я от всей души желаю ему счастливого пути в большую поэзию.

Сергей Артамонов

9/III-70

 Артамонов Сергей Дмитриевич (1915—?) — литературовед. С 1953 года учёный в течение тридцати шести лет возглавлял в Литинституте кафедру зарубежной литературы. Его перу принадлежали монографии о Вольтере и Бомарше.
 В 1970 году Артамонов рецензировал для госкомиссии диплом Юрия Кузнецова. В 1983 году он стал доктором наук.
 Уже в 1982 году Кузнецов в очерке «Очарованный институт» вспоминал: «Зарубежную литературу читал С. Д. Артамонов. Легко, без напряжения, с неким галантным изыском он перелетал из одного века в другой. Следя за его порхающей мыслью, я прозревал корневую систему мировой культуры, в которой всё связано и имеет свою генеалогию, даже ночной горшок пересмешника Гейне, певца „Германии. Зимней сказки“». По свидетельству Кузнецова Артамонов своими рассказами о фронтовой жизни в чём-то поколебал его романтизм и побудил пересмотреть прежде увлечённое отношение к романтикам.