Зверь придет с рассветом

– Почему ты замолчала?

– Я запуталась и устала, - призналась Лили. Она присела на зеленую кочку, ощущая, как тело проваливается в моховую мягкую пустоту, откинулась головой на расписной валун. – Знаешь, за свою коротенькую жизнь я поняла, что не нужно мне никакой любви, уж больно ноша тяжела. Ведь, если по-моих-родительски рассуждать, то искренняя любовь - это блажь, и лучшая любовь – устроиться в чужом богатом доме сыто и бездушно, отказавшись от своего тела и мечтаний. А как по-твоему, а?

– Любовь – это значит заботиться и защищать, принимать, как есть, - заученно произнес Йон заложенную матерью истину, над которой он, если говорить честно, никогда прежде особенно не задумывался.

– От кого же защищать? – Лили чуть заметно усмехнулась краем губ.

Была в этой усмешке боль. Йон отчетливо прочел ее. Он и сам понимал, что фраза банальна, но другого понятия у него пока не имелось.

Поэтому он ответил:

– От тех, кто хочет разрушить.

– Да, - согласилась вдруг Лили. – Так и есть. И все же без чужой любви плохо, и своей собственной к себе недостаточно, когда все кругом… Послушай… - Она снова осеклась, прищурилась, пару мгновений не решаясь предложить нечто очень важное, почти судьбоносное. Потом решилась.
– Мы ведь можем любить друг друга… Эй! – одернула недовольно, заметив, как Йон смутился, огорошенный ее предложением, и щеки его зарумянились. – Я не в том смысле! Я в другом, в правильном.

Она посмотрела на собеседника ясными, чистыми, незамутненными глазами, подтверждая горящей в душе незыблемой уверенностью правоту собственных слов.

Йон кивнул.

Такой «правильный» смысл его устраивал. Он понял, что хотела донести до него Лили, и принял это, соглашаясь.

– Можем. Что нам еще остается?

***

Пустошь была милосердна и благосклонна – надежно скрыла от чужих глаз в своей вересковой бесконечности.

Тайная библиотека стала домом.

Пустошь кормила.

Лили каждый день приносила к небольшому, собранному наспех из каменных обломков очагу тушки мертвых кроликов и куропаток. Они периодически обнаруживались поблизости. Йон предположил:

– Мможет, есть их не стоит? Вдруг от болезни или яда пали?

Лили сказала, что голодно, а охотиться никто из них двоих толком не умеет.

И еще она совершенно не боялась смерти. Это пугало и одновременно завораживало Йона. Рядом с ним человек, которому нечего терять… Жутко. Он сам ведь не такой. Он вырос в уюте, покое и мире. Или собственное прошлое кажется ему слишком безоблачным?

Вскоре стало ясно, что тушки животных добывает и приносит костяной зверек.

– Это она, - сказала Йону Лили. – Люмафора. Так ее, похоже, зовут.

– Ты говорила с ней? Как с тем твоим зверем в глине речного берега? – заинтересованно спросил Йон.

– Да. Она по-странному разговаривает. Так, будто почти не знает человеческой речи. Ее трудно понять.

– Ясно, - кивнул Йон. – Смотри.
– Он сделал пасс рукой, выманивая из-под вересковой крутины звонкую нитку ручейка.
– Я нашел чистую подземную воду, которую можно сюда привести и оставить родником у входа. Это оказалось непросто сделать тут, на Пустоши.

– Почему? – удивилась Лили. – Ты ведь раньше так ловко с подземной водой обращался?

– Тут она вся в каменные трубы и колодцы закована. Еще и зачарована – не слушается меня совсем. Свободных ручьев поблизости нет, пришлось вести из-за стены и петлять вокруг всех этих подземных водопроводов, но у меня получилось.

– Хорошо, что больше не придется из луж и канав пить.

Они посмотрели друг на друга, улыбаясь.

Лили подумала, что зря считала Йона слабым и неприспособленным к жизненным трудностям. Он не слабый. А главное - не трус. Вон как лихо с Броном разобрался. И тут, на Пустоши живет с ней вместе в подземной норе, питаясь подножным кормом и дождевой водой все это запивая. Он к другому, наверное, привык. Он с хати жил, но ничего – и здесь не жалуется.

Йон же думал о том, что Лили не боится ничего потому что, наверное, очень сильная. Ее сила, – если это вообще можно так назвать, ведь сила бывает только у хати, да еще у некоторых редких полукровок, - имеет свою собственную, особую природу. Мощь, что заставляет мертвецов говорить и помогать… Что это такое? Чем бы ни было – оно достойно восхищения…

Потом Йон зажарил очередного Люмафориного кролика.

Лили наелась до отвала, и они, закутавшись в найденные за стеллажами шкуры, уснули рядом в библиотечной тишине.

В этих шкурах прежде были завернуты стопки книг.

Теперь фолианты лежали аккуратной стопкой на плоском камне, заменяющем стол. Лили заглядывала в верхнюю книгу - та, как и Некрономикон Табиты, были на терском. Со страниц глядели странные существа. По большей части люди, но иногда и нелюди. У каждого имелось имя. Странное.

Всего их было семьдесят два, и каждый сулил нечто ценное.

– Эта книга не для царей, - задумчиво пробормотала Лили, вплетаясь взглядом в замысловатые фразы.

Она почти выучила терский. Сама не заметила как. Забытый язык прилипал к гортани, как тягучий мед. Иногда запоминался легко, словно дурные детские стишки-дразнилки, которые впиваются в память мгновенно, с полуслова. Иногда будто вспоминался, поднимался наверх из глубин сознания.

– Почему не для царей? – спросил Йон.

Он разделал остатки кролика и понес их к каменному углублению в дальнем углу библиотеки. Там булькала, подогретая подземным жаром, вода.

– Цари жаждут непобедимых армий и власти над миром, а эти… существа… дают знания и верных друзей. Иногда любовь. – Лили обвела кончиком пальца размытый сыростью силуэт на желтой странице. – Эта книга для таких, как я. Арсгоэтия.

– Что?

– Так она называется.

Йон с сомнением оглядел черный кожаный переплет.

– Ты не боишься подобных книг?

– Нет, - донеслось в ответ.

– Ты очень смелая.

– Вовсе нет. У книг нет рук и ног, и кое-чего другого из того, что имеется у людей. И чем люди делают с другими людьми ужасные вещи.

Йон принюхался, вбирая ноздрями застарелый дух древнего фолианта.

– В этих книгах все еще живет сила. Она страшная.

– Для меня нестрашная, - Лили придирчиво оглядела Йона, нахмурилась, после чего просияла. – Их сила не такая, как у хати.

– Не такая, - согласился юноша.

– Значит, она просто тебе чужда… Тс-с-с… - Лили прижала вдруг палец к губам. – Слышишь?

Ветер принес далекие звуки, от которых у Йона по позвоночнику пронеслась ледяная волна. Голос, который он ненавидел всей душой, издевательским тоном звал его:

– Щенок! Эй, щенок! Мы чуем тебя! Мы знаем, что ты тут. Лучше выходи по-хорошему.

Йон ощутил, как сердце уходит в пятки, и от ужаса сжимается все внутри. Сделав пару шатких шагов к выходу, он обернулся на ничего еще не понявшую Лили, предупредил: