Зверь придет с рассветом
Шрифт:
– Лили… Что он сделал с тобой… Лили…
– Ничего.
Мать будто не понимала. Все лепетала, расспрашивала в полузабытьи:
– На тебе его куртка, доченька… Он отдал тебе куртку? Он вернется… Он придет сюда…
Лили отрезала:
– Он больше никогда никуда не придет.
И направилась к деревянной бадье с водой. Откинула в сторону круглую крышку. Та упала на половицы со стуком. Взяла черпак, набрала полный. Вода казалась темной. Припала к деревянному отполированному краю и стала пить.
Долго. Жадно.
Отнесла книги в комнату, где когда-то гостевала
Вернулась.
– Мама, к нам скоро придут… люди. На постой, возможно, попросятся. Ты пусти, ладно?
Мать кивнула. Опять попыталась расспросить:
– Что ж было-то, Лили? Что случилось с тобой? Тебя точно не…
Лили глянула на нее гневно.
– Точно не что? А? Договаривай, мама! Что «не»? Не изнасиловали? А что, если так? Что это меняет?
Мать совсем потухла, прижалась спиной к дверному косяку.
– Доченька… Ты… Что ты такое говоришь? Люди-то что скажут, подумай…
– Тебя только это волнует? – Голос Лили звякнул металлом. – Нас чуть не убили. Тебя. Меня. И еще неизвестно, что будет впереди.
Но мать уже смотрела мутным взглядом и бормотала бессмысленно:
– Что же ты наделала, глупая. Что наделала… Пресвятой Эвгай, помилуй! Ну зачем ты все это устроила? Зачем?
– Затем, что жить хочу. И выжить пытаюсь всеми силами. И себя сохранить.
Мать не слушала.
– Разве плохо мы к тебе относились? Мужа нашли хорошего, приданое давали – все! Жила бы, как у Эвгая за пазухой. Как Ильза бы в дорогой одежде и самоцветах ходила…
При упоминании Ильзы Лили ощутила, как к горлу и глазам подступают слезы. И не выдержала, взорвалась:
– Не смей упоминать ее имя! Не смей никогда! Ильза на себя руки наложила, потому что не хотела такой судьбы. Сломали ее! Как игрушку, как вещь. И я не хочу так!
Она выдохнула, понимая, что гнев сейчас не поможет, только растратит силы.
Мать поджала губы, посмотрела горестно, проронила сквозь плотно сжатые зубы:
– В тебя демоны вселились, доченька… Демоны…
Лили отозвалась хмуро:
– И пусть.
Потом, усевшись на кровать, вытянула из книжной стопки «Травник», стала читать.
Читала, пока не легла на Нерку густая сизая с розовым подпалом заря. Нашла то, что искала. Улыбнулась сама себе, а потом спрятала книгу поглубже в сундук.
В окно постучали.
Лили настороженно приблизилась. Встала бочком за занавеску, выглянула, чтоб саму не видно было. Внизу в зарослях злого крыжовника пестрели яркие девичьи нарды. Во всей Нерке такую расшитую и дорогую красоту могла позволить себе лишь Фая.
Чего ей тут надо?
Лили тихо вытолкала наружу залипшие створы, перегнулась через подоконник.
– Чего?
– Пусти меня, Лиль, - потребовала мельникова дочка, всеми силами сдерживая дрожание алых пухлых губ. – Коли ты не пустишь, идти больше некуда.
– Залезай. – Лили протянула ей руку, кряхтя, помогла влезть в комнату. Указала на сундук. – Садись. Что случилось-то?
Фая молчала.
Пыталась начать говорить, но рот сам собой кривился, не слушался. Вместо слов из него шли всхлипы и жалкие поскуливания. Наконец, не выдержав этой
борьбы с самой собою, Фая разразилась рыданиями. Проплакавшись, рассказала:– Из-за него все. Из-за Муна. Ты ж знаешь.
– Догадываюсь.
В душе Лили зашевелились нехорошие предположения.
– И вот… - Фая оглушительно всхлипнула. – Жених-то прознал. И вот… - повторила она, не решаясь сказать о самом страшном. Будто заело ее. – И вот…
– Мун пристал к тебе, а Турм прознал об этом? – подытожила за нее Лили. – И?
– Свадьбы не будет теперь... А я так хотела! А гости… А родня… А теперь стыдоба одна…
– Стыдоба? Будто ты виновата в чем-то?
– Виновата… - Фая красноречиво обхватила ладонями свою пышную грудь. – Виновата! Все это… - Она хлопнула себя по широким бедрам, по разрумяненным щекам. – Искушает оно, понимаешь? Значит, виновата…
– Кто это тебе сказал? Мун? – Лили подошла к ней, села рядом. – Не слушай. Никого не слушай. Ты не виновата ни в чем.
– Так все говорят, что виновата, - не унималась Фая, и Лили с тоской понимала, что слово ее вряд ли перевесит то множество слов, что кидают в несчастную мельникову дочку обвинители.
– Вот. Смотри. – Фая задрала подол, демонстрируя белые полные бедра, исполосованные алыми рубцами. – Отец высек… Сказал, убьет. А я сбежала… К тебе!
Лили ощутила, как внутри поднялась и опала волна ярости.
– Почему ко мне?
– Потому что ты заступишься.
– С чего? Нашла заступницу…
– С того, что ты ведьма. А ведьмы таким как я, пропащим и порочным, помогают. Так мамка говорила, пока отец не услышал ее и не засек за такие слова.
– Засек? – После гнева в душе нарос лед. Он защищал от огня, жгущего внутренности при каждом подобном рассказе, истории, случае. Не хватит сил каждый раз слушать и беситься от несправедливости, что царит кругом… Так лучше уж в лед. – Говорили, что мать твоя утонула.
– Нет. – Фая шмыгнула носом. – Отец мать в ведьмовстве уличил. Вот и…
– И ты после этого ко мне, к ведьме, за спасеньем пришла?
– Лучше к тебе, чем с позором под плеть. – Фая склонила тяжелую голову на Лилино плечо. – Ты прости, что я тебе гадости говорила. Что прежде не водилась с тобой.
– Ладно. – Лили обняла ее. Странно как-то. – Только… Матушку твою ведьмы вон не спасли.
– Не успели, - уверенно ответила Фая. – Все равно больше никто не пожалеет. Девчонки боятся, их самих родня заест, коли в беспутстве уличит… А ты…
– Оставайся. – Лили поднялась с сундука, прошла через комнату к двери. – Но когда скажу, что надо уходить – уйдешь без споров, ясно?
– Ясно, - радостно закивала Фая и впервые за весь разговор улыбнулась.
***
До Нерки они доехали к вечеру следующего дня.
Погода стала еще хуже. Небо затянуло сизая хмарь. У западного горизонта сквозь нее мутно проглядывали размытые кляксы ржавой зари.
Лошади еле шли. Спотыкались в грязи, поскальзывались, норовили и вовсе упасть, попадая в глубокие ямищи разбитой колесами телег дороги.