Зверь

– А ты это... Правда, хотел нам поставить?
– с великим сомнением, но проблесками надежды спросил Тятя.

– Опять обижаешь. Разве я похож на дешевого фраера, кто бессовестно врет?

– Похож, - откровенно признался Тятя.
– В таком случае, неувязачка вышла. Извини!

– Принимается. Вот ведь можешь быть человеком, если захочешь. Малыш, обратился я к Шилову, - принеси нам четыре пива.

– Ага. Я сейчас, - ответил он и направился к стойке.

– Ни хрена себе, "малыш", - усмехнулся Тятя, с уважением глядя в спину удаляющегося Романа.
– Он мне чуть руки к шутам не вырвал.

– Тебя как звать?
– спросил я его.

– Тятя.

– Кликуха?

– Ну.

– А имя-то у тебя, Тятя, есть?

– Есть. Шурой меня зовут.

В милицейской картотеке он значится, как Конев Александр Семенович.

– А меня Димой.
– Я повернулся к певцу.
– А ты "шахтер" разговаривать умеешь? Или только поешь?

– Да пошел ты, - огрызнулся тот.
– Что ты тут из себя?... Какой я тебе еще?

– Шахтерскую песню вон пел.

– Ну и что? Если ты, к примеру, про летунов будешь петь, то ты уже летчик. Так что ли?

– Да успокойся, Гундявый, - проговорил Тятя.
– Чё ты раздергался? Кореш добра нам желает, а ты дергаешься.

Ё-маё! Южанин Валентин Владимирович по кличке Гундявый собственной персоной. "На ловца и зверь бежит". Кажется, нам сегодня здорово покатило. Определенно.

– А ты заткнись!
– заорал Гундявый на своего приятеля.
– Будет он мне тут ещё права качать. Козел!

По всему, в воровской иерархии Гундявый стоял гораздо выше Тяти. Но это пусть они разбираются между собой. Верно? А мой персонаж не мог пройти мимо подобного хамства, не высказав своего к нему отношения. Определенно.

Я грохнул по столу кулаком и заорал громче пожарной сирены:

– А ну закрой пасть, сученок, не отравляй атмосферу! Ты что, "в законе", что позволяешь базлать при "авторитетатах"? Не слышу бодрого ответа.

Гундявый оказался трусом и здорово струхнул. Поняв, что может нарваться на крупные неприятности, растерянно проговорил:

– Нет, но...

– Я тебе, сявка, могу устроить такой кардибалет при свечах, что будешь считать за счастье задницу мне целовать. Усек?

– Усек, - кивнул Гундявый, прядя от страха ушами. Униженно промямлил, пряча глаза: - Извини!

Вернулся Роман, выставил на стол кружки, спросил:

– Есть проблемы, босс?

– Мы уже, похоже, во всем разобрались, Малыш.
– Я взял кружку, поднял.
– Предлагаю выпить за знакомство! Кстати, как тебя зовут?
– спросил я Гундявого.

– Валентином, - пробурчал тот, виляя глазками, будто собака - хвостом. А в блеклых глазах было что-то темное, нехорошее, противное. С этим типом нужно держать ухо востро. Определенно.

Стали пить пиво.

– Мужики, вы сегодня здесь Свистуна случайно не видели?
– спросил я как бы между прочим.

Тятя и Гундявый переглянулись, насторожились.

– А зачем он тебе нужен?
– поинтересовался более словоохотливый Тятя.

– Да он мне, козел, долг до сих пор не вернул.

– Какой долг?

– Карточный.

– А ты что, картежник что ли?
– недоверчиво спросил Тятя, скептически глядя на мою джинсуху.

– Что, непохож?

– Непохож, - кивнул он.
– Картежники - те ли ещё фраера.

– Это у меня имидж такой.

– Каво?
– не понял Тятя.

– Имидж, Шура, имидж. Чтобы легче обувать крутых. Но как говорится "имидж - ничто, жажда - все", - проговорил я допив пиво.
– А потому предлагаю повторить. Малыш, действуй.

– Ага, я сейчас.
– Шилов забрал пустые кружки и ушел.

– Так как насчет Свистуна, мужики?
– напомнил я.

– А ты ничего не знаешь?
– вопросом ответил Тятя.

– Что я должен знать?

– Его на медни пришили.

– Гонишь?!
– "не поверил" я.

– Да чтоб я сдох!
– обиделся Тятя моему недоверию.

– Стало быть допрыгался козел, довыступался. Кто же мне теперь вернет бабки?

– Сгорели твои бабки синим пламенем, - рассмеялся Тятя. По всему, ему сейчас было очень хорошо от одной лишь мысли, что кому-то плохо.
– И большие бабки?

– Тебе, Шурик, такие и не снились. И кто же его замочил?

– Никто ничего не знает, - развел руками Конев.

– Когда же это случилось?

– Говорят, что прошлой ночью в квартире одной шалавы, - ответил Тятя.

Однако, информация у них на уровне. Определенно.

– Так может из-за ревности кто?
– высказал я "предположение".

– Может и из-за ревности, - пожал плечами Тятя.

Вовремя моего диалога с Тятей Гундявый неодобрительно сопел, кряхтел, делал этак глазками, будто намеревался что-то сказать, но все не решался. Словом, вел себя самым наипаскуднейшим образом.

– Что-то ты больно любопытный?
– наконец разродился он вопросом, воровато оглядываясь - не притащил ли я сюда ещё кого?

Его поведение мне откровенно не нравилось. Он старался как мог оправдать свою неблагозвучную кличку. Его отвратное поведение говорило за то, что этот затюканный жизненными обстоятельствами, безденежьем и старыми долгами прохиндей многое знает об обстоятельствах смерти Свистунова. Определенно. В мою задачу входило - вытянуть из него эту информацию.

– Если бы ты, Гундявый, (я решил, что своим поведением он потерял право называться человеческим именем) лишился стольких тугриков, то ты бы сейчас волосы рвал на этой самой от отчаяния и возмущения.

– Ну-ну, - многозначительно ухмыльнулся он.

Вернулся Роман с пивом, поставил кружки на стол.

– Малыш, нашего клиента пришили.

Роман сделал глаза по чайному блюдцу, очень натурально растерялся:

– А что же теперь делать, босс?!

– Спроси что-нибудь полегче.

– А как же эти... деньги? Как?

– Плакали наши денежки, Малыш. Да ты не грусти, относись к жизни философски - "если звезды зажигаются - значит это кому-то нужно". Верно?

– Какие звезды?
– лицо у Шилова было таким, будто его только-что ударили об забор. Молоток! Хорошо справляется с ролью мальчиша-плохиша сила есть, ума не надо.

– Это я, так сказать, фигурально выразился. А применительно к нашему случаю можно сказать - никогда не жалей о потерянном, тем более, о бабках. Мой старый кореш Женя Горбачев любил повторять: "Деньги - навоз, сегодня нет, а завтра - воз". И был где-то по большому счету прав.