Зверь

– Значит, довыступался Свистун, - ни то вопросительно, ни то утвердительно печально проговорил Кокарев.

– Значит, довыступался, - подтвердил я.

– Вот сучий потрох! Ведь говорил же я ему - бросай ты карты и всю эту канитель, давай к нам в автоколонну. Так, видите ли, ему не престижно было вкалывать. А теперь престижно лежать в деревянном костюмчике, да?

Но я решил не ввязываться в дискуссию о том, что в наше смутное время престижно, а что - нет. Это могло занять слишком много времени, а у меня с ним и так напряженка. Поэтому спросил:

– Когда ты видел Свистуна в последний раз?

– За день до поездки.

– Когда это было?

– Десять дней назад.

– Зачем он приходил?

– Уговаривал ломануть квартиру одного крутого. Заверял, что дело верное.

– Кто этот крутой?

– А хрен его знает. Какой-то торгаш. Свистун уверял, что у того в квартире денег не меряно.

– Где эта квартира?

– Где-то в районе Площади Калинмина. А более точно Свистун не говорил. Да мне и без разницы.

– И что ты ему ответил?

– Послал к такой матери. Чуть морду не набил.

– Как считаешь - почему Свистун взялся за старое?

– На нем висел карточный долг. Он слил какому-то заезжему фраеру большие бабки. Вот потому и надыбал эту квартиру - расчитывал сорвать большой куш, расплатиться с долгом и чтоб себе ещё кое-что осталось.

– Он мог один пойти на кражу?

– Конечно. У него не было иного выхода.

– Понятно. Ты Шкилета знаешь?

– А кто ж не знает этого побирушку.

– Когда его видел?

– Давно уже, где-то в начале июня в баре "У дяди Вани". Я вернулся из очередного рейса, ну и пошел вечером в бар жажду утолить. Там ко мне Шкилет и подсел, стал пива клянчить. Прилип побирушка, как банный лист к заднице. Пришлось купить. А потом он такое выдал, что я едва со смеху не помер. Шкилет тогда действительно сказал что-то очень смешное, так как при воспоминаниии об этом Кокарев громко рассмеялся, покрутил головой.
– Это надо же такое придумать!

– А что такое?

– Да несерьезно это. Врал, сучара.

– И все же?

– Говорил, что скоро богатым станет. Будто его пригласили сниматься в кино, обещали за это тысячу баксов. Представляешь?!

– Что за кино?

– Говорил, что парнуха какая-то.

– Кто ему предложил сниматься?

– Да ты что, веришь всей этой бредятине?!
– искренне удивился Кокарев.

– Миша, не буди во мне зверя. Кто здесь кого спрашивает? Повторяю вопрос: кто ему предложил сниматься?

– Говорил, что баба какая-то. Вернее, поначалу к нему в бане якобы пристал какой-то хлюст. Увидел его и говорит: "Хочешь хорошо заработать?" Ну, Шкилет само собой - кто, мол, не хочет. После бани этот хлюст повез его будто бы к этой самой бабе. Ну вот та и предложила сниматься в кино и обещала заплатить тысячу баксов.

– Он говорил кто она такая, как зовут?

– Нет. Сказал только, что очень красивая стерва. Как эта фото... Ну ещё на обложки фотографируется?

– Фотомодель?

– Во-во, она самая. Будто она у них там главная, всем заправляет.

– Они ездили к ней домой?

– Вот чего не знаю, гражданин начальник, того не знаю, - развел руками Кокарев.

– Да я и слушал-то эту ахинею вроде анекдота... Хотя постой, Шкилет что-то такое говорил. Точно. Вроде они ездили на море на какой-то корабль.

– Он говорил название корабля?

– Нет, не говорил.

Записав показания Кокарева, я отправился в прокуратуру к Медунову, но его там не застал. Поехал в управление и доложил о результатах Рокотову. Он слушал молча, не перебивая, но когда я дошел до рассказа Кокарева о Шкилета, заметно взволновался, сказал:

– Опять эта кино-дива!

– А что такое?

И шеф рассказал об убийствах подростков и всем прочем. У меня аж скулы свело от злости к этим козлам. Определенно.

– Похоже, что Шкилет тоже участвовал в том кровавом спектакле, сказал я после его рассказа.

– Скорее всего, - кивнул Рокотов.
– Завтра в десять Иванов проводит совещание по этому делу. Тебе быть обязательно.

– Хорошо.

Выйдя от шефа, нос к носу столкнулся со Светланой Козициной, то бишь Ивановой.

– Привет, Света! Ты что тут делаешь?

– Здравствуй, Дима! Странный вопрос. Я здесь работаю.

– Значит, вернулась в родные пенаты?

– Вернулась.

– С чем я искренне, от всей души поздравляю шефа и все наше управление.

А она так улыбалась, что можно было натурально ослепнуть и от её красоты, и от этой вот улыбки.

– Свет, ты хоть понимаешь - какая ты обалденная женщина?

– Если и не понимаю, то догадываюсь. А что?

– Догадываться - мало, надо твердо знать, что красота - страшная сила, косит нас, мужиков, хлеще "калашникова". А потому требут весьма осторожного обращения.

– Спасибо, Дима, за совет. Я обязательно это учту в будущем. А что это у тебя такой вид?

– Какой?

– Ошарашенный. Будто за тобой кто гнался.

– Да это все шеф, - вяло ответил.
– Прямо не знаю, что делать.

– А что такое?

– Уговаривает на свое место. Три дня просто проходу не дает - переходи да переходи. Представляешь?!

– Ну-ну, - рассмеялась Светлана.
– Ты, Дима, иди морочь голову своими байками Сереже Колесову. А мне не надо.

– Вредная ты, капитан, женщина. Откуда столько недоверия к товарищам по службе?

– Майор, подполковник. Майор.

– Поздравляю! Как растут люди! Ты, наверное, и в кадры уходила, чтобы организовать себе звание вне очереди.

Светлана сразу посмурнела, лицо окаменело, а взгляд стал, как у раненой птицы.

– Да, за этим и уходила. Ты, Дима, как всегда прав, - холодно ответила.

А я клял себя последними словами за бестактность. Язык мой - враг мой. Определенно. Ну что я за охламон такой! Почему сначала говорю, а уж потом думаю?! Козел! Она только-только стала забывать о своей неудачной беременности, а я вот он - вылез со своим языком, напомнил. Дураков не сеют, не пашут - сами родятся. Это определенно обо мне.