Зверь

– Видел, - понуро кивнул тот.
– У меня точно такой же.

Я встал из-за стола, подошел к Колесову, обнял его за плечи. Он было пытался в раздражении сбросить мои руки, но я этого не позволил.

– Ты, Сережа, все слишком преувеличиваешь. Ты ведь прекрасно знаешь, как я тебя люблю. Наша дружба проверена не только временем, но и совместной бескомпромиссной борьбой за светлые идеалы человечества. Так стоит ли после всего этого так обижаться и так фонтанировать из-за очередной шутки твоего несерьезного друга?

– Трепач!
– уже добродушно проговорил мой друг.

– Я, наверное, никогда не дождусь когда ты повзрослеешь.

– И не надо, Сережа. Взрослые - они все бяки. Будущее принадлежит молодым.

– Ты хоть представляешь, как я выглядел в бухгалтерии, когда стал требовать у этой Астаховой... Кстати, она вовсе не Астахова, а Казанкина. Когда я стал требовать у неё показать мне исполнительный лист?

Неожиданно рассмеялся Шилов, громко, заливисто, как ребенок, чего с ним прежде никогда не бывало. Мы с Колесовым удивленно уставились на него.

– Я вдруг представил, - сказал Рома, смутившись.

– Никак не пойму, - недоуменно пожал плечами Колесов, - как тебе удаются твои приколы. Я ведь знаю тебя, как облупленного, но постоянно попадаю впросак.

– Это трудно объяснить, с этим надо родиться. Затем долголетние, упорные и систематические тренировки. И, как видишь, - результат на лицо. Теперь работники бухгалтерии неделю будут стоять на ушах и заниматься поисками исполнительного листа на подполковника Колесова.

– Дурак ты, Дима, и не лечишься.

– Это точно, - охотно согласился я. Мир был восстановлен.

Глава четырнадцатая: Иванов. Совещание.

Мне приснился странный сон. Будто стою я у родной прокуратуры жалкий, оборванный. А в ногах у меня перевернутая генеральская фуражка. И я, обращаясь к прохожим, несчастным голосом говорю:

– Подайте, граждане, бывшему государственному советнику юстиции на пропитание кто сколько может!

Мне до того стыдно, что готов провалиться сквозь землю, но понимаю, что иначе нельзя, я должен это делать. И, вдруг, вижу приближающегося Полякова. Хочу отвернуться, чтобы он меня не заметил, и не могу. А он ещё издали заметил меня. Довольный. Улыбается. Подходит.

– Здравствуйте, Сергей Иванович!
– говорит.
– Рад вас видеть и именно в таком виде.
– И бросает в фуражку пачку стодолларовых купюр.

Завороженно смотрю на "зелененькие" и униженно говорю:

– Ну зачем вы, Антон Сергеевич, не нужно.
– А сам рад-радешенек какое счастье привалило!

– От меня не убудет, - пренебрежительно махнул рукой Поляков.
– А вы, если бы меня послушались, имели бы в тысячу, десятки тысяч раз больше.

– Это конечно, - киваю.

– Ну кто из нас оказался в конечном итоге прав?
– спрашивает Поляков и весело смеется. Обводит вокруг руками, будто приглашает оглядеться.
– Где же он - тот, кто все это создал? Наивный вы человек, Сергей Иванович! Удивляюсь я вам. Дожили до седин, а все ещё верите этим байкам. Все это создали мы! Это наш мир. Нам им и управлять.

– Это конечно. Извините! Глупым был, - отвечаю.

Полякову очень понравился мой ответ. Он дружески похлопал меня по плечу.

– Ну-ну. У вас ещё не все потеряно. Хотите у меня работать?

– А в качестве кого, простите?

– Какая вам разница. Хотя бы в качестве секретаря. Согласны?

– А что у вас за фирма?

– Преисподняя называетеся, - смеется Поляков.
– Слышали о такой?

– Так ведь это же ад?
– говорю, а у самого мурашки по спине забегали.

– А вы где сейчас живете?! В раю что ли?!
– удивляется Поляков.
– Люди уже давно живут в аду, не замечая этого.

И вдруг я отчетливо услышал цокот копыт по асфальту. Причем, рядом. Посмотрел вниз. И вместо дорогих импортных ботинок Полякова увидел копыта с серебряными шпорами. Жуть! Мистика! И мне стало по настоящему страшно.

Проснулся в холодном поту, и ещё долго лежал с закрытыми глазами, приходя в себя. Уф! Присниться же такое. Значит, прочно сидит в моем сознании Поляков, если даже ночью не дает покоя. А он прав - именно поляковы, умные, циничные, расчетливые пришли сейчас к власти. Но отчего я вел себя во сне так бездарно, та не по-мужски?! Странно. Возможно - устал. И эта подспудно копившаяся во мне усталость выскочила этаким слюнтяйством во сне? Возможно. Может быть прав Миша Краснов - уйти на пенсию, и гори все синим пламенем!

Слышу как к кровати подходит Светлана, наклоняется, целует меня в щеку, говорит:

– Просыпайся, соня, а то завтрак простынет.

И улетучиваются мои ночные страхи. И исчезает усталость. Нет, этому придурку Иванову положительно надо лечиться. Ага. Его любит такая замечательная женщина, а он на пенсию собрался.

"Сам дурак!
– слышу рядом голос моего постоянного оппонента.
– Привык все сваливать с больной головы на здоровую. Хорошо, блин, устроился. Это тебе надо лечиться, долго и основательно."

Но мне не хочется вступать с ним в дискуссию, - она может надолго затянуться. Потому, чтобы отвязаться, говорю неизменное в таких случаях: "Да пошел ты! Еще будут тут всякие меня учить", и делаю вид, что только-что проснулся, открываю глаза, потягиваюсь, говорю:

– Слава Богу, дома!

– Странно, а где же ты ещё можешь быть?
– спрашивает Светлана.

– Ну мало ли. Пути Господни неисповедимы. Меня, к примеру, только-что приглашали работать секретарем в преисподнюю.

Светлана смеется.

– И что же ты? Согласился?

– Нет. Но обещал подумать.

– Выбрось это из головы. У нас и здесь дел хватает.

Я отмечаю в ней перемены к лучшему и радуюсь за нее. Три дня назад она мне сказала:

– Не могу я больше эти бумажки перебирать. Осточертело!
– У неё был такой вид, что я сразу понял - возражать бесполезно. Лишь спросил:

– И что же ты надумала?

– Перехожу на оперативную работу. Я уже с Рокотовым переговорила.

– Могла бы и меня поставить в известность, - обиделся я.