Звезда Аделаида - 1

… Я с отвращением подумал, что теперь на моей совести будут ещё и жизни этих несчастных, не… тех, даже, если честно сказать, не… того, кого я так хочу поскорее разыскать и вызволить из рабства.

Что же касалось второго раба с деревянной палочкой - «вельми лепого», то это мог быть только один волшебник в мире - Волдеморт.

Теперь снова Том Марволо Реддл.

Судя по возрасту и красивой внешности, ещё не тот красноглазый урод, любимым занятием которого, наряду с пытками детей Круциатусами и ядами…

О, яды… Поцелуй меня Дементор! Да хоть зацелуй, говоря, что «Ты был нужен Ордену таким - убийцей и шпионом. Это - всего лишь твоя роль», убийства останутся на моей совести, ведь убивали-то моими ядами!

Любил также этот монстр принуждать меня, графа Снейп, изготовителя ядов для потех «Его Темнейшества», эти яды в детские ротики вливать. Но ни разу я саморучно не сделал такого, положившись на свою удачу и незаменимость как для Ордена, так и для Лорда - далеко не всегда доходили у того руки, вернее, после второго пришествия, когда он стал нечеловечески жесток, длиннопалые верхние конечности, до самостоятельного ядоварения, а веселиться хотелось с каждым месяцем всё чаще. «Веселиться» - вернее сказать потому, что это вовсе не смешно - смотреть, как умирает одна замученная жертва за другой, за ней ещё многие и многие. Зачастую устраивались даже «развлечения» с несколькими пытаемыми, тогда и яд доставался только одному - «счастливчику», умиравшему за две - три минуты, а остальные умирали сами, долгою, мучительною смертью в подвалах Малфой-мэнора. Именно там обыкновенно устраивались массовые пытки. Подвалы-то большие, клеток в них полно, да и не запирали замученных в клетках этих. Они, как валились мешком на каменный пол, так больше и не вставали, только корчились в агонии.

Вот и получал я за невлитые яды Crucio за Crucio. Было больно, но это была боль заслуженная, боль расплаты за сваренные яды и загубленные в муках жизни.

Что теперь прикажете делать с наверняка отупевшим от постоянной работы Томом Реддлом, магом - загадкой?..*

… Внезапный поцелуй застал Северуса врасплох.

– Квотриус, ты?
– спросил он довольно глупо.

– А кому же ещё быть, как не мне, возлюбленный брат мой Северус? Или успел ты завести себе ещё одного мужчину?
– игриво ответил тот.
– Может, предпочтёшь меня одному из рабов своих? Солдаты, против обычая, мало насиловали молодых мужчин сегодня, так свежи рабы твои и много младше, нежели я.

Квотриус откровенно насмехался, но любя, над высокорожденным братом. Уж он-то точно знал, что Северусу рабы противны самим существованием своим.

– Квотриус, да разве время сейчас? Ты только послушай, что вокруг творится… - и Северус осёкся.

В лагере стояла практически полная тишина, изредка прерываемая то тут, то там плачами женщин, в очередной раз насилуемых солдатами - новоиспечёнными Господами, но вокруг была ночь. Спали только те, кто был не слишком охоч до женщин потому, как успели совершить свои воистину множественные подвиги разыгравшейся похоти сразу после сражения, а потому не набрали достаточно пленных баб - в пылу после битвы всем изнасилованным перерезали глотки.

Но и этих коротких, жалобных всхлипов, похотливого рычания мужчин и какого-то страшного предчувствия скорой кары за свершённые злодеяния, повисшего над лагерем, словно полоса тумана, осеннего, промозглого, тяжёлого, хотя на самом деле ночь была чистой и довольно ясной - светила Луна в три четверти - было Северусу достаточно, чтобы отогнать от себя всякое любовное желание, хотя его кровь была всё ещё горяча после боя, и плоть неспокойна.

Но Снейп усилием воли усмирил разыгравшееся было от поцелуя, такого родного, жаркого, склоняющего к… Нет, нельзя, после множества убийств, уже свершённых, и насилий, ещё чинимых, нельзя было предаваться им с Квотриусом чистой любви, разделённой, одной на двоих, в этом вертепе греха.

– Нет, нет, Квотриус, побойся богов. Почувствуй - ты же маг - над лагерем веет опасностью, карой небес - слишком много крови, возлюбленный мой, мы все сегодня пролили, всё войско, да и мы с тобой в отдельности.
– быстро, склоняясь к любимым губaм, бормотал Северус.
– Нет, нет…

Они жадно поцеловались, потом снова и снова.

После поцелуев голова закружилась, как от хорошего коньяка, и Северус быстрыми, рваными движениями начал раздеваться, шепча:

– Нет, нет, мы не должны сегодня… Это грех. Смотри, какая яркая Луна. Разве вам, ромеям, не слишком светло?

Он спрашивал, время от времени, всё чаще припадая, как больной горячкой к кувшину с водой, выпрошенному у родных и врача, того, злого врача, что запретил больному пить, к губам Квотриуса, красным, как кровь… Как море пролитой крови.

Невнятные шорохи и лепетания.

Звуки поцелуев, отрывистых, быстрых.

Долгий, очень долгий поцелуй и приглушённый стон.

Длительное молчание, прерванное звонким шёпотом:

– Северу-ус-с! Тебе не нравится то, что я делаю?

– Это… очень необычно. Я не знаю, как это выразить словами…

– А ты не говори, брат мой возлюбленный, просто чувствуй. Если тебе не понравится, тотчас я прекращу…

– Думаю, о-о!
– мне уже нравится, да, Квотриус, теперь ещё один, последний… Так… Так, родной мой…

– Я нащупал, сейчас, сейчас, вот!

Громкий стон, напрасно приглушаемый, через сжатые зубы.

– Кричи, Северус! Отдайся страсти и наслаждению! Разве не хорошо тебе сейчас?

– О-о! Кво-о-три-и-у-у-с!
– тихо, стеная.

– Северу-ус! Иди же теперь ко мне, возлюбленный. Вот я, весь пред тобою.

Молчание, потом звук какого-то движения.

– Северу-ус-с! Возьми же меня скорее… Овладей мною…

– Нельзя, Квотриус, нет, нет, не… Да!

Стон.

Движение.

– Се-э-ве-э!..

– Молчи, Квотриус! Или не кричи так… громко.

– Прости, о, прости, брат мой возлюбленный, что не по нраву тебе крик мой. Если повелеваешь, буду я молчать.

Движения становятся резче и быстрее.

И одновременно, полувздохами, сквозь зубы:

– Се-ве-э-р-у-у-с-с!

– Люб-лю-у-у!

Тяжёлые дыхания, запах пота и спермы.

– Evanesco!

– Как тогда, Северус, в первый раз. Помнишь?..

– Да-а…

Снова звуки поцелуев - звонких и горячих.

Страстные, уже не сдерживаемые, а громкие стоны.

Звук поцелуев, сопровождаемый шевелением тел, глуше.

Стон, громкий, полный вожделения.

– Квотриус, возлюбленный брат мой, теперь очередь твоя овладеть мною… Не отказывай мне, прошу, слышишь?..

– Нет, Северус, это я прошу тебя! Я же ничего этого не умею. Тебе не понравится, и ты меня проклянёшь!

– Я. Хочу. Этого. Квотриус. Я уверен в этом. И я ни в коем случае, слышишь?
– никогда - не прокляну тебя!

– Тебе же будет больно. Очень… Я помню боль сию, весьма зла она. А разве мало боли мы сотворили мы, слава милостивым богам, лишь варварам, но не они нам.

– Я потерплю. Но, прошу, не отказывай мне, возлюбленный мой Квотриус!

– Тогда кричи громче - боль уйдёт вместе с криком.

– Не-э-т, я промолчу, вот увидишь.

Стой! Я видел тень за пологом шатра.

– Пускай их. Болтаются по лагерю всякие пьяные -видел же ты, сколько жгучей воды сегодня после ужина выпили сол… Да ты же проспал ужин, а проснулся только ночью, во средине её. А так ждал я просыпания твоего!