Звезда Аделаида - 2
Шрифт:
«Ещё и не такое» показывали по вызову у Волдеморта, и Нарцисса не падала в обморок от увиденного, а, напротив, отвешивала проклятия, но бережно в связи с собственным очень слабым магическим потенциалом. Её и в Пожиратели-то взяли только из-за мужа - повязать обоих единой тайной. Что может быть лучше, чтобы женщина не выносила сор из дома? Правильно - привязать её намертво к жизни любимого супруга. Так и сделали, но Цисса оказалась Пожирательницей едва ли не более жестокой, чем сестра Бэллатрикс. Вот только дерьмовый потенциал, Дементор его поцелуй, подкачал, да как сильно...
… Снейп заметил, пойдя в термы на первый же день своего исцеления после очередной - а, надоело уже считать их!
– ссоры с Квотриусом, как к дому рабы несут тяжёлые тюки под руководством надсмотрщика за людьми-без-душ. Снейп опять забыл,
… Он ведь снова изменился только вчера, ближе к вечеру, на глазах у Северуса. При этом он приобрёл один из самых жутких своих «несвежих трупных» обликов. Слегка зеленоватое лицо с жёлтыми пятнами на лбу и скулах, обтянутое сухой кожей, заострившийся донельзя, казалось, до пределов, нос, совершенно несоразмерный в сопоставлении с остальным иссохшим черепом. Запавшие глаза, ослепительно сверкающие из почти что глазниц, обведённых синюшным цветом.
Отчего он потерял кажущуюся… красоту Поттера? Одним Мерлину всеблагому да Моргане пречестной известно это. За какие грехи - видимо, за души детей погубленных - свершили они свою муку и над Северусом - безмолвствующим, не ропщущим, но… скучающим по тому зеленоглазому красавцу с безупречным телом, любезному Квотриусу…
Но вот за что пострадал столь жестоко сам Квотриус - виновен он «лишь» в сотне, наверное уже, загубленных жизней всех подряд варваров без разбора пола и возрастов. Но так и становятся потомственными всадниками. Безжалостными убийствами, убийствами и ещё раз убийствами варваров, их самок, их тот-кто-не-умер-вовремя, наконец, их детей.
Вот она - точка соприкосновения! Убийства по приказу главного - Волдеморта ли, собственного ли отца…
… Господин дома, выходя в термы в сопровождении Папенькиных сыновей, всё, как всегда, поинтересовался для вида, что в тюках? Ответом ему было, если опустить все поименования регалий Северуса: «Редкие зёрна - пшеница и рис. Рис привезён из Вериума, а сладкая пщеница - из Лондиниума самого. В тот же град великий приплыла она по тамошней реке большой чрез моря безбрежные («Да ладно тебе, Канал переплыть и делов-то!») из Галлии и самого Рима («А вот это уже подальше будет. Считай, весь Иберийский полуостров обогнули. Да, не хило Папенька разошёлся!»). Всё будет сварено в бараньем жире и подано к свадьбе. Часть этих зёрен принесут в дар покровительнице нашего города - Церере, дабы благословила она Союз твой, о Господин…» Далее в обратном порядке следовало перечисление всё тех же регалий, к которым добавились теперь и «прекрасный воин», а скоро, если… Нет, наверное не успеют. Скоро прибавится короткое, но ёмкое «всадник». Северус даже опешил - этак получается, что свадьбу по-крупному сыграем? Но сейчас его больше всего заинтересовала заморское зерно «пшеница».
Неожиданное плохое предчувствие, связанное с пшеницей, кольнуло где-то в районе солнечного сплетения, и Северус решил разузнать… как здесь готовят заморское зерно.
– А пшеничные зёрна будут толочь перед варкой? Ну, или молоть их между жерновами?
– Отнюдь. Это, верно, заморский обычай некий. У нас же едят просто разваренные, приятно похрустывающие, облечённые в ароматный горячий жир, зёрна. Их всегда подают высокородному молодому супругу на пиру свадебном или же непосредственно на ночь и обязательно женщины, единожды бывшие в браке, чтобы ночью его первой, проведённой с супругою, был он преисполнен мужеской силы. Как и во все последующие ночи. И понесла бы супруга вскоре первенцем - сыном - наследником, коий вырос бы здоровым, умным, рачительным и доброгневным к рабам своим и домочадцам. Верно, ему выпадет честь унаследовать...
– Посмотрим, - коротко бросил Снейп.
Северус тогда от новости о благородном зерне свернулся в рулончик и покатился дальше к своей вожделенной цели - термам, где можно было отмокнуть прежде, чем мыться. Что и было проделано с успехом. Северус был увлечён плаваньем до и после мытья в маленьком фригидарии, на изумление граждан. И, к счастью, хоть на время забыл о жуткой церемониальной каше А ей ведь придётся смачно так похрустывать, вероятно, на глазах почтенной собравшейся на свадьбу, многочисленной «родни» и званых
гостей… Но, может быть, если её подадут в опочивальню, где он будет наедине с «супругой» и «женщинами, единожды бывшими в браке», ему, как мужчине, удастся преодолеть женскую напористость и не жёстко отказаться хрустеть зёрнами - ф-фу!– в бараньем, огняном жиру, как кролик морковкой, которую кто-то добрый окунул для омерзительности в растительное масло?..
… Рука снова едва сдвинулась с места, но в верном направлении - к подолу туники и теребила её ткань. Сам же Поттер лепетал что-то о призраках, своём каком-то двойнике, который, будто бы, ещё вчера поутру выходил из сортира. Вот, мол, завёлся в доме, пугает бедного-разнесчастного Гарри. Занимал Поттер Северуса россказнями о том, что он стесняется выходить из-за привидения и есть с другими свободными людьми - они, дескать, подымут его на смех потому, что он будет чавкать.
Потом задал членораздельный вопрос:
– А чегой-то рабы разные столько жратвы невкусной привозят? На кой она хрен? Надо бы баранины и овса с ячменём побольше, чтобы было, что жрать зимой. Похрустеть и травой можно же.
– Это уж вы сами сеном хрустите, в коровнике или, если я вам позволю, то запаренным овсом в конюшне. В очень большом х`нарых`-х`э проживают не коровы, не овцы и даже не лошади, но люди - рабы и свободные домочадцы.
– Домо-чх`э… чх`ад… А кто это такие? И почему они свободные? А я - ю гх`ость - тоже должен жрать невкусную траву?
– Благородные Хозяева и их ближайшие слуги, но не рабы, а свободные люди. Да что вам объяснять - вам всё равно всё это неинтересно! Вот, представьте, как ваши соседи по верхнему х`нарых`-х`э.
– И ещё - когда вы, Гарольдус, хотите сказать Ваш, Ваши, Ваше… Вы меня вообще слушаете, а, Гарри?
– впервые это имя в этом Мерлином забытом времени и месте это иноземное имя вырвалось ненароком из уст Снейпа.
– Но он сбился и сам от неожиданности этого вылетевшего уменьшительного дружеского, а, скорее, любовного имени и тут же переключился на нейтральную тему.
– Почему же эти плоды кажутся вам невкусными? Это не трава, а овощи, и из них приготовят зимой много еды и превкусной.
Чтобы замять неловкость с неумолимо ползущей вверх рукой, Северус спросил:
– А вы, Гарольдус, частенько смотрите в дыру-в-стене?
Надо было как-то отвлечь Гарри, пока дело не зашло слишком далеко, вернее, высоко. Северус чувствовал, что его знаменитое самообладание не выдержит, если Гарри дотронется до него…там…
… Окно комнаты Гарри выходило на улицу, и он не пользовался ставнями - просто не знал, как. Поэтому ему и не давали спать колоны и рабы. Последние уже со вторых петухов, в кромешной тьме разгружающие их телеги. В телеги запряжены были лошади, но так примитивно, что Снейп удивлялся, как вообще можено ездить с одним хомутом, к которому приматывались конопляными верёвками оглобли, без чересседельника и шлеи. Да, той самой, которая лошади иногда под хвост попадает, и животное злится от неприятного ощущения. Но ведь ездят же! Да как лихачат-то ещё на опорожнённой телеге! Совсем, как кучера, управляющие своими кэбами в девятнадцатом столетии! Но тогда и упряжь была, мягко говоря, соответствующей таким соревнованиям - «кто кого перегонит». Да и пассажиры обладали весьма и весьма крепкими нервами.
Северус знал, что германцы впрягали быков в свои походные телеги, просто цепляя их за рога, без оглоблей и, разумеется, узды, и ведь на таких непутёвых сооружениях въезжали они в Римскую Империю и воевали её... Причём весьма успешно и с превеликим наслаждением, и неоднократно.
... Вместо ответа рука Поттера вдруг решительно скользнула под тунику профессора и легла ему сразу на верхнюю часть бедра, Снейп тут же вскочил, не дожидаясь… до чего может дойти невинный юноша в своём увлечении, надо сказать, обоюдном, но об этом профессор зарёкся даже вспоминать. И, да, даже наедине с самим собой, первым делом, чтобы не растравлять рану в душе, рану измены Квотриусу, хоть бы и моральной. А вторым делом… профессор покопался наскоро в себе и не нашёл ничего «второго». Было только «первое», но какое строгое, словно внутренняя, самая верная сторожиха - совесть - взялась сопровождать повсюду несчастного Северуса, не знающего от неё продыха, как бедная знатная испанка, которую и впрямь сопровождает повсюду вне дома бескомпромиссная, старая дуэнья.