Звезда Аделаида - 2

А сделано это переселение потерявшего отцовскую богатую виллу, пашни и сады вкупе с рабами и колонами, а, значит, бездомного, хоть и могущественного, уже знаменитого полководца было просто до неприличия. Дело произошло следующим образом - магистрат города весьма настойчиво предложил прежнему домовладельцу отселиться в имение поскромнее, почти на самой окраине города - у моста через Кладилус, но всё-таки стоящее на главной улице. Всё равно тот был совсем дряхлым, хоть и высокорожденным, патрицием, но уже не могущем более жениться. Infammio накладывать на дряхлого старца не позволял пресловутый Кодекс Юстиниана. Но Августиус Мевус Тарквиний из древнего родва жэтрусских царей Тарквиниев более не мог принести гражданскому обществу Сибелиума никакой пользы - он просто доживал свой век, дотягивал до всесожжения и погребения праха за счёт своей немалой казны.

За мостом была только священная земля храма Юноны - Госпожи Покровительницы Браков. Это место считалось в городке столь далёким, что ходили туда только для сочетания браком или по обету для жертвоприношения вдовые матроны и патриции, собирающиеся вступить в новый брак и записать заранее своё имущество в брачный договор. В Сибелиуме намного больше почиталась богиня плодов и злаков Церера, чей храм был в пределах шаговой доступности, на главной via, неподалёку от терм, излюбленных горожанами… по различным причинам, но единодушно. Поэтому храм Юноны был богато одариваем обручёнными парами, родителями молодожёнов и несчастными в браке жёнами или мужьями, тщившимся обзавестись новой семьей, но это происходило так нечасто, что не хватало денег на реставрацию огромного здания, и оно постепенно приходило в упадок. Дальше была Маринская арка, за ней же - пашни и пастбища колонов вдоль жёлтой кирпичной дороги, резко сворачивающей и уводящей на запад к ромейскому, рыболовецкому, очень маленькому поселению Марина. Назван так городок потому, что располагался он у самой кромки вод, на берегу Внутреннего, по-нынешнему называемого, Ирландского моря, и был населён рыбаками. Высокорожденных же патрициев там не проживало вовсе, ибо весь город пропах рыбой - ненавистным для патриция запахом.

Таков был весь, прозванный местными остряками славным за своё ничтожество, город Сибелиум. Весь - от начала - Лондиниумской арки и дома Снепиусов, с маленьким, но весьма почитаемым гражданами - патрициями, и вовсе не обязательно высокорожденными, имевшими большие поля, засеянные овсом и ячменём, и наделы многочисленных колонов из окончательно покорённых уэскх`ке, храмом Цереры Многоплодной посредине и до конца - подзапущенного малость, но всё ещё величественного храма Юноны - Величественной Госпожи браков - с обваливающимися блоками того же песчаника из капителей…

А сколько же таких мелких и ничтожных городков со своими термами, лупанариями и казармами, с пижонистой главной улицей - via такого-то города, как в Сибелиуме с его via dell` Sibelium и неприглядными, забытыми, пустующими переулками, было разбросано по всему юго-западному и северному, вдаль по мощёной дороге из жёлтого кирпича, Альбиону!..

… И вот за четырем дня до свадьбы случилось долгожданное чудо - невесту, дотоле остававшейся невидимкой, торжественно привели двое старших братьев и министр* * * , которому было щедро заплачено Сабиниусами, в счастливый по ауспицициям донельзя довольного жреца Юноны, коему наряду с храмовыми рабами - надо же их чем-то кормить!
– достался отличный раскормленный бык. Это был четырнадцатый день до календ месяца одиннадцатого, то есть, по современному календарю - семнадцатое октября, фактически начало здешней зимы, когда так коротка чрезмерно дождливая и стужёная осень.

Снег ещё не успел припорошить выстуженные посеревшие жёлтые, ставшие беловато-бежевыми, кирпичи главной дороги, но приближение его выпадения было неостановимым и предугадываемым из года в год. Напротив, всем гражданам Сибелиума - и патрициям, и плевавшему на всё, но не на погоду, плебсу - хотелось, чтобы их город поскорее укрыло снежной пеленою, тогда будет намного теплее до самого месяца двенадцатого, когда ударят настоящие морозы. Луна по холодным, ясным ночам ярко освещала даже перемешанную днём сандалиями на ногах рабов, ещё не перешедшим на деревянные башмаки, набивающие ноги, неумело сделанные своим же рабом - кустарём - застывшую грязь и казалась неестественно ярким светильником, подвешенным на Сфере Неподвижных Звёзд.

Семейство Сабиниусов лишилось всего одного, правда, весьма хорошо откормленного бычка-однолетки для ауспиций в храме Юноны ради определения счастливого дня прихода отца девицы с её братьями в дом Снепиусов для передачи кольца высокорожденной патрицианке, ставшей наречённой невестой, от её будущего супруга, чтобы смогли они обручить друг друга торжественно, на свадьбе, становясь мужем и женой на глазах у подружек невесты, друзей жениха и многочисленнейших гостей, прибывших со всего «цивилизованного» Альбиона на зов Сабиниуса Верелия Конигуса из всех достойных чистокровных семейств кудесников и по паре от самых уважаемых семейств простецов на острове.

Взрослого трёхгодовалого быка для следующего жертвоприношения пожертвовала семья Снепиусов, решившая перещеголять сватьёв. Так распорядился Папенька. Но считалось, что это означает волю Господина дома, то есть, самого жениха, и это тоже было добрым предзнаменованием. Значит, полюбил уже Снепиус Северус невесту свою, девицу непорочную, голубицу девственную, только и ожидающую столь скорого прихода в спальню высокорожденного, почти, как она сама, лишь немного уступающего ей в знатности, супруга.

Ближайшие родственники невесты - двое старших братьев с единственным, полагающимся на такое количество граждан, министром Сибелиума - привели Адриану Ферликцию на первые, они же единственные до самой свадьбы, смотрины жениху, чтобы побеседовали они, знакомясь, и скрепили помолвку свою не просто желательным, как казалось бы, но обязательным в таком случае поцелуем и соединением правых рук при особых свидетелях - министре и отце жениха. Раз уж отец невесты по каким-то своим скрытым, необъявленным причинам решил не появляться на торжественной церемонии очной, нормальной помолвки, прописанной в римском законодательстве, то приходилось обходиться минимальным набором свидетелей сей процедуры, вконец разбившей разум и сердце женоневистника Снепиуса Северуса. Ему и двоих любовников, правда, одного из них - не совсем, чтобы любовника в полном понимании этого слова - но вот так!
– выше крыши хватало.

Для вида и нервотрёпки всем присутствующим явно театрально трепещущую невесту братья по указанию Малефиция сразу же отвели в библиотеку - единственное, кроме трапезной, принципиально ничейное помещение, то есть общественное для гостей дома, не проживающих в нём длительное время, а приходящих с визитами на пиры или военные советы. Ни в чью-либо опочивальню её - чужую пока девицу - препроваживать нельзя по закону, покуда не вошла она в семью хозяев. Ни в трапезную нельзя её отвести, покуда не помолвлена она очно с женихом, дабы не осквернять место весёлых и разгульных пиров, сопровождающихся оргиями то с супругами, а по-солдатски - с рабынями. Таковы традиции, а в пустую опочивальню усопшей Нины - Госпожи Наложницы - не распорядился отвести невесту сам Папенька. И лично передал, не поленился же, своё решение законнорожденному, но нелюбимому, хоть и высокорожденному сыну и наследнику Снепиусу Северусу.

Старшим братьям Верелия предложено было пройти сразу в трапезную, ибо чужие мужчины не считались осквернителями для сего помещения, но только лишь нетронутые девицы и замужние женщины - матроны. Там братья Сабиниусы встретили отчего-то не оповещённого о приходе уже, наверняка, всем сердцем любимой невесты - «невидимки» в дом, ни о чём не подозревающего жениха, вкушающего из нескольких неглубоких чаш сразу какую-ту жидкую кашу на воде с мясом и овощами. Из одной чаши будущий жених лишь на удивление беззвучно отпивал жидкость, в другую же, очевидно, уже давно выпитую, чрезвычайно аккуратно вытряхивал мясо и репу и что-то похожее по цвету, но не по размеру, на варёную морковь прямо в согнутую по форме ладони лепёшку и сверху клал ещё одну свежую, только что остудившуюся лепёшку. И вместо того, чтобы сказать кухонным рабам выбросить овощи прочь или разрешить съесть их, он сам поедал пищу, от которой ещё и раб, если он хорошо накормлен, откажется.

За этим невиданным способом поедания пищи его и застали старшие сыны Сабиниуса Верелия да ещё и в компании с весьма странным на вид, неромейского облика молодым иностранцем. Они и речь-то вели на неслыханном языке. Сабиниусы так и застыли в проёме двери, ведущей в небольшую трапезную. Причём Снепиус Северус командовал иностранцем, громко и неблагозвучно прикрикивая на него. Братья сначала предположили, что этот молодой иностранец - любовник Снепиуса Северуса. Они и по возрасту подходили друг другу. Жениху на вид было лет двадцать, не более, а удивительно зеленоглазому, разумеется, патрицию со столь же неромейскою внешностию, что была и у Господина дома, только совершенно отличной от наружности Снепиуса Северуса - лет двадцати одного - двадцати двух. Вполне подходящие возрасты для пары мужеложцев. Почти одногодки, ну как тут не вспыхнуть настоящей, мужской любви, по коей истосковались оба старших брата - детей Сабиниуса - столь сильно, что иная мысль не сразу пришла им в головы. А вот многоуважаемый отец Верелий не уважил старших сынов своих, говоря каждый раз, когда дело заходило о потенциальном акте мужеложества с рабом - бриттом - полукровкой покрасивее и совсем юном: «У вас жёны есть либо… на крайний случай, рабыни бессловесные. Так не призывайте на себя лишние грехи, плебсу сподручные, и совокупляйтесь с супругами вашими, судьбою - Фортуною и Фатум данными и, лишь по мере особливой, когда жёны ваши понесли и стали неприкосновенны, с рабынями вашими. У нас в семье вообще исключительно большой выбор насчёт данного дела, сиречь рабынь. Даже англки и сакски с ютками, что суть, говоря по-вашему, вообще редкость, приведённые с неизведанного восточного побережья имеются.»