Звезда Аделаида - 2
Шрифт:
Фромиций заснул стоя, прислонившись к стене, несмотря на отчаянные и… излишне откровенные… местами по колено… возгласы брата младшего. Квотриус же лежал тихо и даже не пошевелился.
– Да попросту избили вы слабоумного, коего же ещё и изнасиловать желали! Он же, как дитя неразумное, невинное, право имеет беспрекословное нести чепуху всякую, а может и правду, вами бесчестно скрываемую, но мне известную, из благородства глупого скрываемую, в лицо сказать. Приняли слишком… всерьёз вы словеса его. Воистину, глупцы - вы, пьяницы и обжоры, а не он!
Что же до сестрицы любимейшей вашей, то повторяю в раз последний - нечестна она и не девственна, и знаю я сие! И не сметь спорить со мной!
Всё, Сабиниус Вероний, забирай под белы рученьки старшего брата в семье вашей бесчестной, Сабиниуса Фромиция, и убирайтесь-ка отсюда жрать, а то вас мой высокородные отец и министр да невеста моя обручённая «честная, невиннейшая из невинных» заждались!
Фромиций быстро пришёл в себя после того, как его потряс за плечи Вероний, повращал сонными, пьяными глазами, бешено и несдержанно выругался, словно в лупанарии, и братья ретировались, споро прикрыв за собой дверь.
А возни-то сколько с ними было! Пришлось даже наорать на них, теперь только горло першило. Но Северус уже отболел, перенеся первую простуду без врача и лекарств, просто на ногах, пользуясь своей новоприобретённой молодостью и, соответственно отличным иммунитетом. Не заболеть
Так профессор и не получил полной сатисфакции за оскорбления, нанесённые и брату, в первую очередь, и чести фамилии Снепиусов - его, в конце-то концов, родной семьи ни от одного из двоих присутствующих старших братьев невестушки. От самого старшего получил лишь дальнейшие оскорбления, а что касается братушки помоложе - что ж, ему Фромиций так слова и не дал. Но вот минет проклятое, но уже неотложное «действо сверчков», поклялся самому себе граф Снейп, и он вызовет каждого из братьев, да - шестерых - по очереди, на магическую или обычную дуэль. Он не спустит Сабиниусам ни одного грязного слова о своём - своём!
– доме и гадкого, недостойного обращения с беззащитным, безумным, несчастным Квотриусом, разглядевшим, однако… слишком многое и правильное для себя. И пусть четверо братьев не принимали участия ни в оскорблениях, ни в избиении брата, все Сабиниусы виновны в том, что подсунули ему жеребую кобылу - свою ненаглядную брюхатую сестричку.
Более всех, конечно, виноват, заморочивший голову Папеньке и поймав его на крючок «богатства прямо здесь и сейчас» отец брюхоногой невесты Верелий, но он слишком стар, и негоже вызывать на магический поединок и его. Пусть братья расплачиваются за гнусную проделку отца своего!
– Слава Мерлину, - Северус обернулся и тотчас расслабил больную от напряжения спину, - Квотриус просто глубоко заснул после пережитого шока. А сейчас - самое время Мастеру Зелий приниматься за зелье…
Снейп с некоторым волнением, непонятным для себя самого - он же делает необходимое и, главное, для Квотриуса и продолжения собственного магического рода!
– поднёс плодовитой, кажется… ничего не подозревающей невесте драгоценную венецианскую стеклянную чашу, в которой был ярко-алый, цветом напоминающий свежую артериальную кровь, густоватый напиток, но не очень приятный цвет и консистенция были аннулированы очень тонким и приятным запахом распаренных розовых лепестков. Это произошло в конце уже вполне мирного пира, когда все мужчины, кроме него самого, Господина дома, перепились и забыли обо всём на свете. На столе были в беспорядке разбросаны начисто обглоданные кости и многочисленные крошки и недоеденные куски сладких медовиков. Мужской половине, включая и выпившего с непривычки много слишком вкусного, сладкого, крепкого вина министра, даже лень было пойти в вонючий домик и опорожнить мочевые пузыри. Как же пьяные братушки поволокут обессилевшую после аборта сестрицу куда-то в дальние переулки Сибелиума? Но это не те мысли, Северуса вообще не должна интересовать дальнейшая судьба высокорожденной патрицианки, неплохой ведьмы и… шлюхи Адрианы. Даже после того, как она, уже оставшаяся только со своими пышнотелостью и, должно быть, понравящимися Квотриусу округлостями, но без порочащего Снейпа живота, станет официально и прилюдно принятой Севом супругой. Северус бросил для облагораживания запаха и для того же, но для вкуса - простейшего подкисления - в сильно горчащий и не очень-то приятный, характерно запашистый отвар горсть сухих лепестков розы («А-а, лучше перестраховаться, а то Мордред её знает, в чём она разбирается, Адрианушка ведунья-то!»), которые уж никак не могли повредить зелью. Ведь любовная магия роз давно умерла в них, тем более, что Абортирующее зелье варилось без них. Лепестки были добавлены только при остывании зелья, а для этого нельзя было применять обычное Freesio. Такое уж капризное зелье всего-то из одного растительного ингредиента. Лепестки же просто забьют истинную горечь зелья, а то если пьяная, как и братья, и министр с Пепенькой, могущая оказаться излишне капризной и привередливой невеста, не станет пить его, что же тогда делать зельевару? Позориться на весь город, идя к алтарю с заметно беременной невестой? Сюда же её привели закутанной в паллу, в которой она, и без того бочкообразная, наверняка, выглядела со стороны, как куль… набитый не пойми, чем, говном каким-то.
Внезапно пьяная Адриана неожиданно быстро и… трезвыми, не косящими к переносице, зенками посмотрела наречённому жениху прямо в глаза. Снейп едва успел выставить блок. Самый сильнейший, аж третьего уровня защиты. Вышло у него это механически, как при нахождении рядом с Тёмным Лордом, да не просто рядом, а докладывая им с Альбусом придуманный «отчётик» о делах «Ордена Феникса» и личной, отсутствующей, как таковой, но ведь выдуманной же!
– жизни Золотого мальчика. Такой страшной и неподвластной разумным критериям оказалась внезапная, молниеносная вспышка ненависти к явно навязанному жениху во взгляде этой странной женщины. Зато своих маленьких, бесцветных глазёнок от изучающего и уже проникающего в разум опытного взгляда Северуса она отвести не сумела. Просто и глупо напросилась на это, желаемое Снейпу событие, и попалась в ловушку чужого блока, предствляющего собой мысленный лабиринт из всякого рода житейских пустяков, не затрагивающих ни любовных похождений с Квотриусом, ни амурчиков с обязательными чувствительными ударами по заднице… такой недоступной, девственной самого любимого Гарри…
– Надо будет обязательно зайти к явно страдающему от спермотоксикоза Гарри после выпроваживания компании грёбанных обжор, алкоголиков и… этой - поцелуй её Дементор!
– Адрианой!
Что значит эта дрянная, хоть и, надо отметить, поистине смелой попыткой удивившая зельевара, доморощенная, ещё зачаточная Легиллименция, не умеющая толком вытолкнуть пришельца в свой разум поставленным вовремя блоком по сравнению с навыками в этом умении и смежной с ним Окклюменцией самого заядлого шпиона Северуса Снейпа? Пустяк, да и только. Лишняя трата магического потенциала да какая немалая! Вот Северус, к примеру, сейчас чувствовал, что уже начинает изнемогать под грузом собственного лабиринта, стараясь и удержать его от настырной, не прекращающей попытки прорваться даже напролом, сквозь неизвестный её по структуре блок, и пролезть в мысли Адрианы - одну-единственную, на самом деле, мысль - от кого она?..Залетела, так это называется в его Доме.
Впрочем, этого самого потенциала, в отличие от уже задохлика Снейпа - он же варил Абортирующее зелье, а зелья без правильного помешивания и заклинаний не получится - никакого, а выйдет просто водица с ингредиентами, плавающими в ней - Адриане было не занимать - её разум, прощупываемый сейчас Снейпом, просто искрил от избытка магической мощи, настолько велико было сопротивление женщины, подпитываемое всё тем же разрушительным, но… в некоторых случаях, например, при наложении двух последних Непростительных, просто необходимым чувством - ненавистью.
Однако время противостояния двух магов подошло к концу, и вот уже профессору и бывшему шпиону, незаметно «прочёсывавшему» разумы соратников по Ближнему Кругу и делая это практически за мгновения
визуального контакта, качественно и безболезненно, не то бы его быстро раскрыли, надо признаться хоть самому себе, с превеликим трудом удалось прорваться в «книгу памяти» бесчестной невесты.Вот и прочёл Снейп в уже не сопротивляющемся, а сдавшемся на милость победителю, разуме Адрианы любовь её великую, весомое, нужно отметить, воспоминание о которой - носимое во чреве дитя от возлюбленного и по сию минуту человека. Углубившись в следующий слой памяти женщины, увидел Северус, что не насильно разлучена она была с ним, а по воле своей, как ни странно это было, учитывая, что и любовь, и дитя незаконное сохранились у неё в целости и сохранности. Кем был этот человек, обесчестивший, на самом деле невинную доселе переспелую высокорожденную девицу? На первый взляд, довольно красивый молодой мужчина, но всего лишь полукровка - бритт, вряд ли свободный гражданин, даде не плебеус. Больше охарактеризовать его пока, на первый, как и в последующие разы уже покорно раскрывшей свой разум несчастной, вдвойне обсчещенной женщины, для нелюбого носатого, длинноволосого урода ничем нельзя. Кроме, пожалуй, того, что его черты лица более плоские, пустые, простоватые и грубые, чем у Квотриуса.
Но Квотриус ведь - величайший красавец… не считая Гарри - магического порлукровки. Ни одного обычного полукровки - легионера или чистокровного бритта, кто имел бы более красивое лицо и пропорциональное, хоть и менее высокое, чем у… понятно, кого, тело, нежели у названного брата своего, Северус в походе не видел. А ведь их было почти полных, к концу похода, два легиона! Были там и чистокровные, породистые, по-настоящему красивые всадники-ромеи с прямыми, словно выточенными, аккуратными и мужественными чертами лица. Но ни один из них - своих сверстников даже… до определённой, исключительно художественной степени - не по нраву пришёлся внимательно изучавшему облик римлян, чтобы унести его с собою на память - а вдруг хоть какие-то воспоминания останутся после перемещения в век двадцать первый?
– не оставил глубокого впечатления в разуме Северуса. Сердце же и душа его остались и вовсе незатронутыми римскими красотами. Он не думал даже о вполне симпатичных то ли мальчиках, то ли молоденьких мужчинах бриттах - дикарях в самом расцвете ранней юности, когда женятся они и становятся воинами. Тех, как и Гарри, поменявшего статус с рабского у… этих самых «мальчиков» и их жён, но вот юноши стали если и не трупами, обезображенными насилиями и пытками, уже преданных ласковому им - мёртвым - языкам огня, то разделили горькую участь рабов. И ещё неизвестно, кому - живым или мёртвым - повезло больше! И опять все мысли о Гарри. Ну вот, снова-здорово - начал с любовника Адрианы, хоть хорошо, что сеанс Легиллименции прервал, а в мыслях зашёл… опять об одиноком мальчике. Гарри-то, пожалуй, не уступает своей английской правильностью облика женственным, слишком… мягким чертам всадника Квотриуса да и облик английский, но не кельтский, ближе профессору, хоть сам Снейп нисколько не похож ни на бритта, ни на англичанина.
– Не думать о Гарри, не думать… Лучше бы… навестить поскорее, дать волю поцелуям, отхлестать, наконец, Поттера по ягодицам плёткой для рабов… Ну не бичом же его лупить! BDSM-щика непонятливого, остающегося невинным… О нём думать и мечтать о долговременной связи бесполезно - он всё равно забудет о нашей несостоявшейся любви, когда мы перенесёмся в наше время. А думать надо, по крайней мере, сию минуту, об Адриане. Раз она так ненавидит меня, так пусть сохранит она дитя своё - мне-то что, в конце концов. Ну, попозорюсь перед гостями на свадебке и молодёжью ввечеру, когда буду сопровождать её, жеребую, в родной дом. Да и кто эти магглы - гости передо мной, графом Снейп, к тому же женящемся «понарошку»! Взять же семейство магов - Сабиниусов, то пусть хоть желчью изойдут от радости, что нашёлся на их счастье вот такой дурачок, как я. Пусть ненависть Адрианы поутихнет, когда она поймёт, что я не покушаюсь на будущее ребёнка от по-настоящему любимого человека, как память о нём и их большой любви, чтобы быть ей после, потом хоть немножечко счастливой с Квотриусом. Ему она родит других детей, а этот бастард, которого добрый, нежный, тихий Квотриус непременно усыновит, когда мы с Гарри отбудем в своё время, пусть будет её радостью и напоминанием о первой, хоть и несчастливой, намеренной по воле Папеньки любви.
И потом, Адриана, наверняка, как показала себя опытной ведьмой, по крайней мере, в любовных приворотах, раз чуть не заворожила Северуса на первом же свидании, всё равно наложит на новорожденного Маскирующие чары. Настоящий же супруг, будь то Северус, если задержится в этом времени до рождения чада, чего бы так не хотелось, или следующий «по очереди» супруг - Квотриус, очень хорошо подыграет и сделает вид, что хорошо знает, от кого так рано родила пухлого, как и сама Адриана, такого же здорового младенца его жена. Конечно, только от него самого, дабы не предавать дело огласке на весь «высокорожденный» Сибелиум, хотя… Хотя ромейские женщины, многооопытные матроны, придущие на пир в честь молодой матери, эти кумушки разузнают, что да как то, что называется «по-любому». Подпоят молодую Адриану, развяжет ей язычок, и позора тогда не оберёшься. Всё равно, будь что будет, Северус привык переносить и не такой позор, валяясь последи Ближнего Круга под проклятиями «соратников» и простым, достойным лишь пьяных магглов, избиеним ногами, что профессор решил уж было не давать вкусить Адриане содержимое чаши аквилейского стекла, но та… Та быстро выхватила её из рук зельевара и выпила весь напиток и даже запрокинула голову, дабы скатились в него последние капли смертоносного для её плода питья. И всё это, не отрывая взгляда от глаз Мастера Зелий, предоставив Северусу наблюдать за её нравственными страданиями и, как она думала, насладиться ими, злодею и уроду, словно вышедшему из Аида мертвецу, вполне. Видно, решила, поистине не знающая меры в своей ненависти и не находя ей иного выхода, кроме ещё более страшной в её глазах, мести, ведьма таким странным, истинно женским, дурным, иррациональным способом, внешне не позоря несложившуюся ещё да и не сложащуюся никогда, семью, и никому ни слова лишнего не говоря - всё равно, с братьями и будущим свёкром не поговоришь, всепрощающий отец не явил лика своего сегодня, сказавшись на подагру, не с чужим же министром говорить - пить или не пить!
– изводить теперь супруга скорого своего, храня и лелея в памяти воспоминания о выброшенном по его желанию и вине младенце. Плакать по нему заради озлобления ненавистного, такого страшного на вид, хоть и молодого ещё, во всём - всём!
– виноватого мужа - растлителя собственного буйнопомешанного брата - полукровки… О, вот о полукровках она, Адриана, вернее, о единственном своём возлюбленном, думать не будет! А будет она устраивать истерики супругу нелюбимому на пустом месте, ходить вечно подавленной, с поникшей головой, хозяйством не заниматься даже после рукоприкладства с его стороны, как бы тяжело он её не измочалил и отказываться делить с ним ложе, покуда он в жёсткой, приказной форме не потребует своей доли удовольствия и исполнения супружеских обязанностей. А уж в постели с ним не кончать, но стараться не поддаваться на ласки, а скорее, даже наверняка, грубость, оставаясь фригидной назло мужу. И супругу, если он действительно полюбит её, останется либо ласкать жену до умопомрачения, как будет делать нежный и деликатный Квотриус, либо насиловать женщину, как он никогда не поступит. А вот Северус, доведись ему спать с этой козой, изнасиловал бы, не задумываясь - за всё «хорошее и брюхастое».