Звезда Аделаида - 2

Глава 72.

Хотя… только алогичная, но верная, прирождённая женская да ещё и стократ усиленная ведьмовскою, особо тонкая интуиция могла подсказать беременной невесте, что за «любовный» напиток преподнёс ей немилый, некрасивый до уродства - краше на костёр всежжения кладут!
– и странный жених - кудесник и мужеложец. Нет, не Любовное зелье сие, отнюдь. Но Северус же был абсолютно прав в том, что Сабиниусы Зельеварения не ведают, даже простейших зелий не ведают, однако женщину-колдунью да ещё и беременную, остро чувствующую эманации помыслов людских, не так-то просто обвести вокруг пальца. Знала, чувствовала она… что пила, хотя бы приблизительно. Но всё-таки выпила в итоге.

Но и Мастера Зелий иногда имеют некое, вполне себе человеческое право на ошибку. Однако их непреднамеренные ошибки приводят к плачевным или, напротив, отличным, но непредсказуемым результатам. Так ошибся и профессор Зельеварения и Основ Алхимии школы чародейства и волшебства «Хогвартс» Северус О. Снейп, приготовивший в итоге смесь зелья для быстрого выкидыша и Амортенции, сваренной неправильно, только из лепестков персидской розы. В суматохе событий, предшествовавших варке зелья, у Северуса, как назло, напрочь вылетело из даровитой… излишне перегруженной вот уж который день, головы, что магия любви сохраняется в… любом лепестке этого цветка, будь он хоть трижды вымоченным, вываренным или высушенным и смолотым в муку. Вот и получилась адская, как сказали бы магглы, смесь двух, противоречащих друг другу зелий в едином, Абортирующе-Любовном. Второе - для воссоединения сердец любящих в любови платонической, а после - и супружеской. Первое же - для избавления от последствий плотской, грешной связи, если таковая связь - любовь незаконна, сиречь не стала супружескою по традициям любых мало-мальски цивилизованных, образованных каждый по-своему народов.

Амортенция же, кроме того, что являлась Любовным напитком, ещё и позволяла влюблённым находить и чувствовать друг друга на расстоянии, и, вообще, точно, словно современные Северусу швейцарские часы - подарок кума, носимый Снейпом всегда только за завтраком, до занятий со студиозусами, а то, как бы молва дурная… о несуществующей сексуальной связи кумовьёв не прошла бы среди дошлых студентов - обеспечивала полную верность любящих при вступлении их в интимную сферу жизни. Но чашу необыкновенного «Любовного напитка из самого Рима», привезённого ради скоро станущими парой высокорожденными патрициями и волхвами судном через Пролив, неспокойный в это время года и разлитого в лучшую стеклянную «тару» в доме Снепиусов, выпила только пока что брюхатая невеста. Значит, если Северусу не досталось Любовного напитка, хоть в полном смысле Амортенцией это двусмысленное зелье назвать трудно да и невозможно, ибо напиток этот нужно выпить обоим… А вдруг лепестки роз вступили во взаимодействие некое, неизученное, со спорами Trebelium disanimae и получилось в итоге вообще не пойми что, а не Абортирующее зелье? И скинет ли от такой смеси женщина нечестная плод свой? Хоть Снейп и простил её за любовь огромнейшую, ею испытанную - сам же знал, что такое козни и проделки Венеры Златокудрой, хоть и на примере мужской половины бла-а-родного общества! И значит ли это, что фокусы с препоручением Адрианы «заботам» Таррвы и прочих, как и все здешние мужчины, возьми хоть Фунну - скромника и по-христиански любителя умерщвлять плоть, хоть о самом христианстве слышал мельком от покойной Госпожи Наложницы, когда ударилась она, неразумная женщина, во все тяжкие, да и то любвеобильных по крови своей пиктов - домочадцев уже не пройдут? Адриана, может быть, теперь доносит желанное дитя во чреве своём и сумеет сразу же распознать, как только она войдёт в опочивальню «не к тому», единственному возлюбленному, к которому она привязана теперь всеми фибрами души и зовом сердца, и перебудит весь дом разгневанными возгласами. Всё будет наперекосяк, не так, как того хотел Снейп. И будет большой скандал в о-о-чень большом семействе, прибегут остальные домочадцы и… Гарри, которому лучше вовсе ничего не знать о гнусном «действе сверчков», проснувшиеся камерные рабы… От которых, разумеется, узнает все подробности и патрицианская, и плебейские, бОльшие слои гражданского сообщества Сибелиума. У всех, даже у самых нищих плебеусов есть рабы, треплющиеся о своих Господах в общественных местах, куда их либо посылают по делам, либо у главной говорильни - возле терм, в которых мылся весь гражданский «контингент» Сибелиума, что плебс, что патриции, что мужчины на своей стороне, что женщины на своей половине. Но говорильня-то одна-единственная для всех рабов - мужских, и женских, и патрицианских, и плебейских! Такая странная «демократия» существовала почти во всех ромейских поселениях Альбиона… В других городах побогаче строились отдельно термы для плебса и обычных патрициев но рядом стояли много более изукрашенные и внутри и снаружи термы для высокорожденных патрициев.

… Первой на женщину, как ни странно, подействовала хоть и слабая, и неправильная, и не по «чину» сваренная, но Амортенция, и Адриана схватилась жирной, ещё не омытой в воде с треклятыми розовыми лепестками, хоть там, в подогретой слегка воде, безвредными, рукою за грудь, оставляя на праздничной столе несмывающиеся разводы вина и, главное, пятна бараньего жира. Ей внезапно стало и тяжело дышать, и внезапно закололо в сердце. Она лишь раз томно взглянула на прежнего, «нелюбого, уродливого, выходца из Аида печального, коего стоило снова подвергнуть всесожжению, дабы не являлся призраком жутким людям честным на белом свете и тэ пэ», Северуса и почувствовала всю тяжесть и одновременную, опьяняющую не хуже неразбавленного вина, лёгкость истинной, как ей показалось, не как в прошлый, единственный раз - той, тяжёлой, лишь вожделения и похоти исполненной, любви.

Да, она полюбила… другого, и это после столь слёзного, но вынужденного расставания с тем начитанным, прекрасным собою, да, рабом - полукровкой, купленным особливо в Лондиниуме, дабы разобраться в обширнейшей, копившейся веками, но запущенной из-за небрежения потенциальных читателей - домочадцев - братьев и старого отца - библиотеке дома Сабиниусов.

Там влюблённые без излишних словопрений и предались друг другу греху великому, запретному - прелюбодеянию - за закрытой на одно из простейших Запирающих заклинаний дверью. Адриана всё же знала несколько полезных заклинаний, повыспрошенных как бы походя, мельком, у братьев, и хоть её и не обучали специально, но кудеснические словеса давались ей с лёгкостию необычайною, стоило только раз произнести их и сделать нужное, показанное кем-то из братьев, движение палочкою для чарования. Да и палочка сия у неё имелась на самом деле с малолества самого. Только не требовался Адриане жезл кудеснический - во всём опекали её любящие братья и, особенно, отец, так любивший свою единственную дочь - последнего ребёнка (он это знал), что даже прикрыл её великий женский уже, грех.

И со всем девичьим трепетом и уже спелою, женскою страстию вручила высокорожденная ведьма девственность свою рабу обычному, бездушному, у коего в разговорах тихих, задушевных за разбором множества и обилия библиотечных свитков, вощёных дошечек и папирусов обнаружилась душа прекрасная, но, как она вполне осознавала - нечистому, простецу обычному, однако… тогда столь сильно и безысходно любимому. В раз же первый, именно тогда и понесла от раба - простеца Адриана, ибо великою и воистину несоизмеримою любовь их была… или лишь только казалась.

Она, поняв, что беременна, сразу же, не войдя ещё даже во вкус любови плотской, отказалась от «случек» с рабом и покаялась в страшных преступлениях, пред коими и магия бессильна - потере девичьей чести и беременности - пред отцом и матерью, умолив их ничего не говорить братьям своим единокровным… по отцу, но не единоутробным, ибо женился всякий раз Сабиниус Верелий на простой женщине из высокорожденной фамилии, дабы не успела она надоесть высокорожденному отцу и чародею, но померла бы в одиночестве, разведённая, юность и молодость отдав мужу своему странному, не понятому до самого конца своего. А не то супруги братьев - простые высокорожденные патрицианки, не ведьмы и даже не обычные ромейские колдуньи, ибо те были, в основном, из плебса - в женском отделении терм всё порасскажут всему Ницериуму - родному городу Сабиниусов.

Ницериум был довольно обширным торговым местом, на пересечении нескольких, а точнее, пяти дорог из жёлтого кирпича, находившееся всего в нескольких десятках миль* от Лондиниума, в котором у семьи Сабиниусов ещё со времени окончательного перебирания на Альбион, а случилось сие событие в триста восемьдесят пятом году, когда не приняла семья Сабиниусов ни разгона Сената, ни введения императором Теодосием I* * в качестве государственной религии непонятого и непринятого ими христианства - религии, как они исконно считали, рабов и низших слоёв плебса - ещё один дом, но без усадьбы. Просто место для встречи почётных, важных, привередливых непомерно гостей - простецов из Рима, которые кичились своим италийским, хоть и христианским уже происхождением и не ездили дальше главного города острова. Не марать же их присутствием собственный дом в Ницериуме! Так считал спесивый, вот уж лет «слегка» под две сотни, как глава рода и Господин дома.

После твердокаменного покаяния дочери и занялся Сабиниус Верелий поиском жениха для обесчещенной девицы, а живот и без того пухлой, хорошенько с малолества вкушающей агнцев и тельцов, а также вкусные горячие, в меру солёные - на соль в богатейшем хозяйстве Сабминисов не скупились никогда - дщери как назло, уже к исходу второго месяца беременности всё больше выпирал. Именно в это время Верелий, перепробовав с представительскими богатыми расходами большую часть подходящих по высокородности женихов Лондиниума, хоть и простецов - к упомянутым в разговоре с Северусом на пиру родам кудесников он и не посмел сунуться!
– представляя им уже, к огромаднейшему сожалению заметно нечестную дочь для помолвки, заранее обговорив с отцами многих претендентов на помолвку богатое приданое невесты, совсем было отчаялся. Все вероятные женихи, едва завидев Адриану, молча, с видом безучастности или, напротив, с гадкими, сквернословными оскорблениями в её адрес, уходили и говорили высокорожденным отцам, что невеста - вовсе не девица, но девка гулящая, а, значит, жениться столь высокорожденным патрициям на путане не можно. Ибо, кто знает, от… которого из своих, быть может многочисленных любовников да ещё и непонятного происхождения, забеременела хоть и высокорожденная, но… гулящая, пошалившая сучка.

Как вдруг пришло спасение в лице одного из многочисленных родственников, рассказавшему о захудалом городке Сибелиуме, что на дороге к посёлку Марине, что на берегу Внутреннего моря. О городке и посёлке сих Верелий услыхал впервые также, как и о некоем весьма высокорожденном и по возрасту, вроде бы подходящем потенциальном женихе из семейства Снепиусов для его воистину полностью провинившейся, но и… раскаявшейся дочери, по своей воле изженившей из сердца своего грязного соблазнителя - раба. Если бы чванливый Верелий мог прочитать истинные мысли несчастныя дщери своея, так и не разлюбившей негнодного раба, он был бы воистину изумлён и, скорее всего, соответственно невесёлой, но правдоподобной идее Северуса, заавадил бы единственную, любимую, законнорожденную дочь не жалеючи. Но Верелий, как и его отпрыски, как выяснялось по мере знакомства с этой весёлой семейкой, многого не ведали…

О роде полководцев и всадников Снепиусов, усмиривших всего одним легионом солдат Божественного Кесаря, расквартированных в городке, не прибегая к чужой помощи, множество племён варваров в округе Сибелиума, наведя и в самом городке, и на полях колонов Господских, подвергавшимся захвату, разгрому и многочисленным убийствам граждан и их колонов, добрый порядок, даже кичливый Верелий слыхивал и знал только хорошее. Семья небольшая, крепкая, дружная, богатая, имение в полном порядке, ведут его, правда, по слухам, эти Нелюди - пикты, но, знать, хорошо ведут, рабов и колонов довольно, мятежей против Господ никогда не подымают. В семье единственный высокорожденный сын, наследник, он же - Господин дома. О Квотриусе и Нине родственник даже не упомянул Верелию, считая, что рабские дела и жизнь усыновлённого полукровки, наверняка, больная тема для старшего Сабиниуса. «Верно», - думал думу Верелий, - «сам высокорожденный отец Снепиус Малефиций Тогениус уже столь стар, что передал звание сие высочайшее в доме, сыну своему позднему по имени Снепиус Северус Малефиций». Последний же обладал, правда, по рассказам сего родственника дальнего, болтливого от роду и простеца неуважаемого, видевшего Господина дома Снепиусов лишь на обратном пути из деловой поездки, заставившей на несколько недель застрять в этой сущей дыре Марине, совсем неромейской внешностью. По пути чиновника в Марину оба Снепиуса и даже этот усыновлённый выблядок - полукровка были ещё в дальнем походе на каких-то варваров. Проезжая Сибелиум на обратном пути и погостив пару-тройку деньков, высокорожденный болтунишка практически и не видел Господина дома в лицо - тот только приходил в трапезную, за общий стол не ложился, но благословлял трапезу, разделывая агнцев как-то не по-ромейскому обычаю, с тем же и удалялся, к пище не притрагиваясь вовсе. И был Снепиус Северус на привидение живое похож, так худоба чуть было не свела единственного наследника и Господина дома на костёр погребальный, как пожаловался редкому, заезжему из самого Лондиниума, гостю отец Снепиус Малефиций, вовсе и не старый и не немощный, раз воглавлял многодневный поход с двумя легионами, высокорожденный простец. Но ничего, Адриане в её… ставшем критическом положении уже не до внешностей женихов каких-либо. Главное, чтобы наследник Снепиусов, каков бы он ни был лицом и телосложением, хоть бы и уродливым вовсе на лицо, с бородавкою огромной на подбородке или у носа, взял, наконец-то, в жёны брюхатую дочь Верелия. Сама страшная стала, как демон Аида, сил нет смотреть да и раньше особою красотою не отличалась. Вся в мать - простушку пошла. А что делать, когда живёшь на свете сто восемьдесят второй год, приходится и со старыми жёнами разводиться да на молоденьких девицах жениться снова и снова. Таков уж и нрав Верелия, и темперамент, и Кодекс Юстиниановский.