Звезда бегущая
Шрифт:
— Это еще кто такой? — провожая его взглядом, спросила Аня.
Нина Елизаровна с резкостью оборвала ее:
— У тебя сейчас вообще ни на какие вопросы нет права! Ты только отвечать можешь!
— Ой, мама, только не в таком трагическом тоне! — в голосе Ани было как раз одно лишь это право — не чувствовать за собой никакой вины.
— А в каком можно еще?! В каком? — с истерическим гневом закричала Нина Елизаровна. — Допрыгалась! Добегалась!.. — Она заплакала и сквозь плач, утирая рукой бегущие слезы, сказала Виктору Витальевичу, словно бы обвиняя его: — Ей тюрьма грозит. Она воровка. Мы только что от следователя. Я позвала
— А нечего было ехать, подумаешь — требовали! — вставилась Аня.
Слезы у Нины Елизаровны вмиг высохли.
— Прекрати! Сейчас же! — снова закричала она. — Чтобы ни слова больше! Ты уже отговорилась!..
Лида взяла Аню за плечи и повлекла ее на кухню.
— Пойди, побудь там. Так будет лучше. Поставь чайник. Пойди.
Аня благоразумно не сопротивлялась ей. Лида передала сестру на попечение Евгения Анатольевича, наказав ей одновременно занимать гостя, и вернулась к матери с Виктором Витальевичем. Они уже были в комнате, сидели напротив друг друга за обеденным столом, и Виктор Витальевич был весь подобран и напряжен. С лица его даже смыло обычную печать преуспеяния.
— Так-так-так… — прибарабанивая большими пальцами лежащих на столе рук, говорил он, когда Лида вошла в комнату. И попросил Нину Елизаровну: — Ну-ка все по порядку.
Лида отодвинула от стола еще один стул и тоже села.
— Да. Именно. По порядку. — Нина Елизаровна волновалась и старалась взять себя в руки. — Значит, так… У нее украли джинсы. История, в общем, совершенно нелепая… Есть у нее подруга, Светка такая. Заманила в какой-то подъезд, у каких-то парней будто бы есть джинсы — обменяться. Ее, этой дурищи, джинсы забрали, а сама она ничего не получила, осталась там в этом подъезде в одних трусиках. И вот она в отместку заявилась к этой Светке, когда той не было дома, сказала ее матери, что Светка брала у нее джинсы, пошла копаться в ее вещах, своих джинсов, конечно, не нашла, но прихватила Светкины. Светка вернулась, мать ей, конечно, все рассказала, все выяснилось, и они побежали в милицию…
— Так, все ясно, — сказал Виктор Витальевич. — Все, вполне… Детали какие-нибудь существенные, ничего не упустила?
Лида глянула на мать — Нина Елизаровна в ответ на вопрос Виктора Витальевича пожала плечами: да вроде ничего не упустила.
— Тогда… в тот день, — с неуверенностью проговорила Лида, переводя взгляд на Виктора Витальевича, — когда ее с джинсами обманули, она в милицию попала…
Нина Елизаровна оборвала Лиду:
— Это не обязательно.
— Что-что? — подался к Лиде Виктор Витальевич. — В милицию? — И откинулся на спинку стула. — Нет, это обязательно!
Нина Елизаровна с досадой посмотрела на Лиду, укорила ее взглядом: что ты влезешь всегда!
— Да ну, глупость там… боже мой! — сказала она с неохотой. — Ну, осталась она в одних трусах, а надо же как-то домой… постучалась в квартиру, а те испугались, позвонили… Я ничего и не знала об этом. Вон, — кивнула она на Лиду, — с ней поделилась, а мне ни слова. Если б я знала, то ничего бы не случилось больше, не допустила бы!
— Что ты говоришь, как бы ты не допустила! — отозвалась Лида.
— В милицию ее забрали — не обязательно!.. — Весь вид Виктора Витальевича выражал возмущение. — Ничего себе — не обязательно! Позвала меня выручать и такое утаить хотела! Вот оно, вечное твое желание казаться лучше,
чем ты есть.По лицу Нины Елизаровны пробежала гримаса неприязни.
— Ой, ну не мелочись сейчас. А ты, как всегда, словно баба, мелочишься!
— Я же не знаю, что еще существенное вы от меня утаиваете! — В голосе Виктора Витальевича чувствовалась уязвленность. — Почему вообще нельзя было по телефону мне рассказать все это?
— Это не телефонный разговор! — с резкостью ответила Нина Елизаровна.
— Что тут нетелефонного?! Что? Ничего! Все та же вечная твоя игра в значительность. Речь о судьбе дочери, а она все играет! Рассказала бы мне по телефону — может, и сегодняшнего вызова уже не было бы. А теперь протокол имеется…
Нина Елизаровна прервала его.
— В конце концов, она точно такая же твоя дочь, как моя! И ты за нее так же в ответе! И нечего сейчас обсуждать меня. Сам хорош. Это ты меня бросил, не я. Это я тебе могу предъявлять счет, не ты!
Но в Викторе Витальевиче тоже кипело, чтобы он так вот сразу мог остановиться.
— Я никогда не отказывался от отцовства. И по счету платил, и сверх того тоже! А жить с тобой — уволь!
— Виктор Витальевич! Мама! — по-обычному моляще проговорила Лида, по очереди взглядывая на них. — Вы что? Зачем вы? Не все ли это равно теперь?
Нина Елизаровна скрепила себя. Но тяжело это давалось ей — вскинула глаза к потолку и принялась стучать костяшками пальцев по столу. Виктор Витальевич, в свою очередь, всем видом показывая изнеможение, встал из-за стола, подошел к окну. Окно темно блестело, отражая огни комнатной люстры под потолком, и видны в него были тоже лишь вечерние уличные огни: висящие в черной пустоте чужие освещенные окна, округлые шары фонарей у земли, движущиеся попарно фары машин…
— Там, Виктор Витальевич, — сказала Лида, выждав некоторое время, — когда ее в милицию забрали, еще такая деталь: она объяснение писала, и все там об этом случае с джинсами… и на Светку эту еще заявление отдельно…
Виктор Витальевич с живостью повернулся от окна.
— А! И заявление даже? Ну, тогда все много проще. Лишь бы его в корзину не бросили. А если оно сохранилось… А если и не сохранилось даже. Протокол о ее задержании точно есть… все мне ясно. Можно пробовать.
— Правда, можно? — с надеждой слабо выговорила Нина Елизаровна.
— Можно, можно. Только вот если бы ты мне все по телефону…
— Боже! — голос Нины Елизаровны мгновенно наполнился силой. — Только мне не хватало твои упреки выслушивать! Нам нужно дочь спасать!
— Виктор Витальевич! — упреждая его ответ, с мольбой посмотрела на него Лида.
И Виктор Витальевич, уже готовый заново сцепиться с Ниной Елизаровной, сдержал себя. Лишь демонстративно вздохнул, ступил от окна к книжному шкафу, провел пальцем по стеклу вдоль корешков книг.
— Знакомые книжечки! — в голосе его прорезались прежние насмешливо-снисходительные интонации.
— Это ты не мне, дочери оставил! — с остывающей резкостью ответила Нина Елизаровна.
— Безусловно, безусловно, — с поспешностью отозвался Виктор Васильевич. И перевел взгляд на ружье над диваном. — А это все висит.
— Ну а почему же ему не висеть?
— Понапрасну висит, вот что жалко. А я все-таки раз в год да выезжаю… — Он прошел от книжного шкафа к дивану и потянулся к медвежьей голове снять ружье. — Продала бы ты мне, в конце концов…
Нина Елизаровна остановила его: