Звезда курятника

— Лучше послушай, — покачал головой коллега. — С утра тебе звонили сюда четыре человека, в следующем порядке: муж, подруга Ирина, друг Моржик и снова муж.

— А почему они звонили на рабочий? — я отцепила с пояса мобильник и увидела, что он разрядился. — А, понятно.

— И не четыре человека ей звонили, а только три, — подал голос Вадик, успевший сбросить туфли и по-домашнему растянуться на диване. — Ты одного мужа посчитал за двоих.

— Тогда вообще всего два человека, муж и подруга, — включилась в беседу Наташа, выглянув из-за компьютера. — Моржик — это же не человек?

— Моржик — муж подруги Ирины, — веско сказала я, накручивая диск рабочего телефона.

— Видать, она оригиналка! — заметил Вадик, шумно переворачиваясь на живот. — Вот у меня есть один приятель, так он мечтает найти себе жену статную, неторопливую, немногословную, спокойную, с большой грудью и красивыми глазами. А я ему говорю — женись на корове!

— Хватит ржать, ничего не слышно, — попросила я, плотнее прижимая трубку к уху. — Алло, Колюша? Ты мне звонил?

— Кыся, мы уже все тебе звонили, и я, и Ирка, и даже Моржик, — скороговоркой ответил муж. — Все в курсе, все здесь, ты одна не знаешь: сегодня у нас внизу будет прощание с Андрюхой. В двенадцать часов. Ты придешь?

— А разве Андрея еще не похоронили? — удивилась я. — Почему так долго? Он же еще в четверг погиб!

— Так нашли-то его не сразу, а потом еще Галка умерла, теперь их вместе хоронят! Наверное, родственникам так удобнее…

Я посмотрела на часы, увидела, что стрелки приближаются к полудню, и сказала:

— Уже еду! — Брякнула трубку на рычаг, крикнула коллегам: — Я на обед! — и побежала.

— Какой обед? — недовольно спросил меня вдогонку Слава, явно намекая на то, что для перерыва рановато.

— Поминальный! — крикнула я уже из коридора.

И только на трамвайной остановке заметила, что забыла в кабинете свою сумку! Торба, а в ней бумажник с деньгами, остались на моем рабочем столе. К счастью, в начале апреля я впервые купила себе проездной билет на два вида городского электротранспорта, а он лежал в кармане, так что отсутствие денег не помешало мне добраться до места назначения.

Колян ждал меня на крыльце.

— Не опоздала? — спросила я, поднимаясь на цыпочки, чтобы поцеловать мужа в щечку.

— Процесс обещает затянуться, — загадочно ответил супруг. — Пойдем, я проведу тебя с другой стороны!

Мы сошли с крыльца, нырнули под арку, пересекли залитый полуденным солнцем внутренний двор и вошли в неприметную дверь без опознавательных знаков, оказавшись в полутемном помещении. Щурясь, я пригляделась и охнула: мы стояли в изголовье гроба.

— Вот так сразу, да? — пробормотала я.

Чуть левее, из-за складчатого крыла красной ткани, высунулась голова, и приглушенный голос Ирки произнес:

— Ленка, иди сюда!

Мы прокрались в обход домовины, на которую я малодушно старалась даже не смотреть, и влились в группу товарищей, приходившихся покойному друзьями-приятелями и коллегами по работе. Покивав знакомым, я встала в шеренгу и осмотрелась.

Прощание с покойным было организовано в маленьком зальчике типа просторной ниши: помещение примыкало к коридору, который начинался в фойе, пересекал основание башни и выводил к заднему выходу. Из тупичка можно было выйти во двор через узкую дверцу, но сейчас подступы к ней перегораживал гроб с телом. Прощающиеся вереницей двигались по коридору, от парадного входа к черному, слегка притормаживая напротив ниши, усилиями декораторов сделавшейся похожей на склеп.

Количество желающих поклониться праху Андрюхи Семина меня искренне удивило: вот уж не думала, что рядовой верстальщик газеты «Партизанская правда» мог быть так популярен!

— Это все к Андрюхе? — не выдержав, шепотом спросила я у Коляна.

— Это еще не все, — непонятно сказал он. — Я же тебе говорил, что процесс может затянуться!

— Но почему? — Я удивленно крутила головой, разглядывая прощающихся.

Их лица имели общее выражение, нехарактерное для мероприятий подобного рода: смесь испуга, разочарования и не вполне угасшей надежды. Я заметила, что некоторые из тех, кто шел по маршруту мимо гроба, поднимались на цыпочки и всматривались в дальний конец коридора.

— Что они там выглядывают? — снова спросила я у мужа.

— Презентацию, — прерывающимся шепотом ответил он.

Я внимательно посмотрела на супруга, проверяя, не сошел ли он с ума, и по выражению лица благоверного поняла, что он с трудом сдерживает смех. Я повернулась к нему в профиль, с намеком подставляя вытянувшееся ухо, и Колян нашептал мне историю под девизом «Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно».

Комендант офисной девятиэтажки дал разрешение на проведение печальной церемонии неохотно. Многочисленные торговые фирмы и фирмочки, арендующие помещения в башне, беспокоились, что это безрадостное мероприятие отпугнет их посетителей. Поэтому комендант поставил условие: по возможности не афишировать траурное действо. В общем холле — ни портрета в траурной окантовке, ни похоронных венков, вместо реквиема — умеренно-печальная музыка неопределенной тематики, перед дверью — маленький плакатик в нейтральной черно-белой гамме: «Прощание с А.Р. Семиным» — и указующая стрелка.

Пожелания коменданта были выполнены в точности. Мероприятие анонсировалось исключительно в режиме «из уст в уста» и обещало пройти тихо, незаметно. К сожалению, именно это отсутствие информации не позволило внести коррективы в свои планы руководству компании «Линия жизни», чей офис занимал половину первого этажа. В «Линии жизни» на полдень понедельника была заявлена презентация новой серии лечебной косметики «Ибн-Сина». Маленький плакатик в нейтральной черно-белой гамме «Знакомство с «Ибн-Синой» оказался в метре от объявления «Прощание с А.Р. Семиным».

— Тебе понятно? — давился тихим смехом Колян. — Стрелочки на плакатах указывают в одном направлении, но наша дверь ближе, поэтому желающие знакомиться с «Ибн-Синой» вынуждены прощаться с А. Семиным!

— А пойти и переставить плакат никому не приходит в голову? — спросила я.

— Бумажки приклеены!

С тихим щелчком включился какой-то музыкальный прибор, и из него полилась приятная мелодия, немного грустная, но довольно оптимистичная. Узнав незабываемые «Подмосковные вечера», я с огромным удивлением воззрилась на мужа. Это и есть «умеренно-печальная музыка неопределенной тематики»?! Поймав мой взгляд, Колян сдавленно хрюкнул и прикрыл лицо ладонями. Моржик побагровел, скроил неописуемую рожу, закрыл глаза, и из-под его зажмуренных век на вздрагивающие щеки выкатилась слезинка. Я повернулась к Ирке — она сморкалась в платочек, издавая всхлипы, подозрительно похожие на придушенный смех.

Не слышны в саду даже шорохи!

Все здесь замерло до утра! —

с чувством выводил певец. — До утра судного дня? — немного громче, чем следовало, предположила я.

Колян взвыл и ринулся в склеп, словно намереваясь в рыданиях рухнуть на гроб, но в последний момент обогнул домовину и выскочил во двор, откуда сквозь не сразу закрывшуюся дверь донесся взрыв истерического хохота. Моржик уткнулся лицом в складки драпировки и забился в конвульсиях. Ирка шумно высморкалась и сказала, вручную стягивая расползающийся в улыбке рот, что сильно портило ее дикцию: