Звезда заводской многотиражки 2

А на крыльце с резными перилами рядом с обитой дерматином дверью стоял Феликс Борисович в небрежно наброшенном на плечи пальто и курил.

— Иван? — он заметил меня как раз в тот момент, когда я готовился открыть рот. — Как неожиданно!

— Феееликс Борисович! — я широко улыбнулся. — Вы меня так заинтриговали в прошлый раз, что я всю ночь ворочался от любопытства. А как только проснулся, немедленно прыгнул на автобус и приехал сюда. Или зря? Тут очень строгие правила?

— Думаю, мы ошиблись, — горько усмехнулся Феликс. — Похоже, у новой пациентки действительно алкогольный делирий...

— Ничего не бывает зря, — я развел руками. — Значит можете просто провести мне экскурсию по этому... гм... заведению. В дальнейшем для наших статей понимание пригодится...

Блин, неужели, это не она? Обидно будет, если привезли просто какую-то бабку с белой горячкой, а я, как дурак, сорвался и прикатил. Не очень-то мне, на самом деле, хочется ходить по сумрачным коридорам и смотреть на сумрачных людей...

— Местная лечебница, не самый интересный объект... — задумчиво проговорил Феликс, сморщился и бросил недокуренную сигарету в урну. Та зашипела в свежем слое снега. — Хотя, вы правы. Все равно будет полезно. Жаль, конечно, что с Елизаветой Андреевной мы, похоже, ошиблись.

— Как-как вы сказали ее зовут? — оживился я.

— Елизавета Андреевна Покровская, — сказал Феликс Борисович.

В яблочко! Это она!

Глава тринадцатая. Желтый дом

Есть два типа заведений, которые вызывают у меня гамму сложных чувств. Это психдиспансеры и наркодиспансеры. Такое впечатление, что их специально размещают в зданиях, вгоняющих в мрак и тоску. Когда я получал свои первые права, сначала я пришел в психдиспансер, поблуждал по его запутанным коридорам и лестницам, пока нашел нужный кабинет. Тот самый, где впервые встретил Феликса и слушал его спич про отраву от тараканов. А потом, в некотором смятении чувств, пошел в наркодиспансер. И тут понял, что дом для душевнобольных — это были еще цветочки. Потому что заведение для наркоманов было ну совсем уж из ряда вон. Наркологов сунули в каменное здание дореволюционной постройки с очень узкими коридорами, и при этом очень высокими потолками. Внутренняя геометрия этого... гм... заведения даже совершенно трезвого и здравомыслящего меня вгоняла в тоску — тусклые лампы под сводчатыми потолками высвечивали паутину в углах и темные пятна неизвестного происхождения. А в никуда ведущие коридоры и перепады высот вообще казались чем-то из унылого ночного кошмара.

По сравнению с этими столпами новокиневской психиатрии-наркологии, местная лечебница была еще ничего так себе. Плиточный пол, стеклянное окно с трафаретными буквами «РЕГИСТРАТУРА». Дверь в гардероб. Кажется, когда-то она была обычной дверью, но для удобства ее отпилили до середины и сделали как в американских салунах. На двух окнах по обеим сторонам от крыльца — веселенькие занавесочки. Рядом с подоконником — два ряда стульев, как в старых кинотеатрах. Деревянных, со складными сидушками. На одном из них сидит женщина с коричневом пальто и сером пуховом платке. На лице у нее вся скорбь мира. С периодичностью раз в несколько секунд она тяжко и горестно вздыхала.

Задерживаться здесь Феликс не стал, сразу направился в правый коридор.

— Куда?! — из окошка регистратуры высунулась женская голова с зачесанными в безыдейный пучок волосами. — А, это вы... Простите...

Женская голова спряталась обратно.

В коридоре плитка всех оттенков коричневого сменилась на потертый линолеум. Мы прошли мимо нескольких бледно-голубых дверей с номерами, потом свернули в какой-то незаметный отнорок. До поворота все смотрелось как уютная сельская поликлиника или что-то вроде того. Наверное, и дальше бы так же выглядело, если бы не преградившая нам путь решетка. За которой сидел здоровенный детина смурного вида и сосредоточенно ковырял в носу.

— Павлик! — нетерпеливо окликнул его Феликс, когда тот не обратил на нас никакого внимания.

— Я Петя, — обиженно сказал он. — Павлик ночью дежурил.

— Ох, прости, пожалуйста... — Феликс с притворной виноватостью покачал головой. Театрально, как всегда. Замолчал, ожидая, что санитар нам откроет. Но тот продолжал сидеть на стуле и ковыряться в носу. — Петя? Может быть, ты откроешь нам дверь?

— А? — спросил детинушка и вытащил, наконец, палец из носа. — А вы к кому?

— Петя! Ты же сам меня выпустил десять минут назад! — Феликс всплеснул руками и закатил глаза.

— Да много тут желающих... — пробурчал Петя, но зад от стула оторвал и полез в карман за ключами.

— Ну да, очередь целая выстроилась, — язвительно заметил Феликс.

— А почему вы в верхней одежде? — неширокий лоб санитара покрылся морщинами тугодума.

— Потому что мы раздеваемся в кабинете Константина Семеновича, дубинушка! — взвыл Феликс, нетерпеливо притопывая ногой.

— А чего вы обзываетесь? — обиженно пробурчал Петя, вставляя наконец ключ в замочную скважину. Замок скрежетнул, решетчатая дверь со скрипом открылась.

— Подйемте, Иван, — Феликс устремился в пахнущий печным отоплением и сложной смесью каких-то лекарственных ароматов коридор.

Решетка за нами с лязгом захлопнулась. Я поймал себя на абсурдной мысли, что сейчас меня привяжут к кровати, накачают какой-нибудь психотропной бурдой и буду я лежать, пуская слюни и вращать глазами, как...

Брр.

Я тряхнул головой. Впереди раздался тоскливый стон, перешедший в булькающее бормотание.

— Трасовка! — заорал кто-то. — Трасовка, Тарас, трусы!

Кто-то засмеялся. Потом затопал. Забарабанил не то в дверь, не то в деревянную переборку между палатами. Потом кто-то завыл как волк. И вой этот подхватили сразу несколько голосов. Потом эти же голоса хором засмеялись. Будто это игра у них такая. Пароль-отзыв.

Я поежился. Было как-то не по себе, хотя я уже не в первый раз был в психушке.

— Иван, ну что ты замер? — Феликс потормошил меня за плечо.

— А! Ой, простите, задумался, — я виновато улыбнулся.

— Не обращай внимания, они в основном придуриваются, — махнул рукой Феликс. — В этом крыле уже на выписку почти все.

— А Елизавета Андреевна где? — спросил я.

— Так я к ней тебя и веду, — Феликс ухватил меня за рукав, и мы свернули в очередной узкий коридорчик. Мимо приоткрытой двери в туалет. Попали в небольшой квадратный холл. На одной из дверей красными буквами по тому же трафарету было написано «ГЛАВВРАЧ». Ощущение было такое, что это какая-то... ненастоящая больница. Примерно такое же ощущение у меня вызывал архив нашей многотиражки. Как будто детская такая газета, ненастоящая. Такое же ощущение было и здесь. Даже для самого себя объяснить не могу, блин... Просто вот эти вот буквы от руки, линолеум с заплатками на прорехах, занавесочки... Наверняка где-то тут есть еще и кухня с печной плитой и дородной такой поварихой...

В первый момент я чуть не отпрыгнул. Накрыло тем же жутким ощущением, как и на похоронах бабушки. Лицо было ее, но чужое. Как тогда у гроба. Десятилетний я вел себя как бесчувственный болван и даже не заплакал на похоронах. Всякие кумушки-тетушки это осуждали, но я отчетливо помню, как вышел из знакомой квартиры на площадку, где курили всякие мужики-родственники, и бубнил, что это не бабушка. Вообще не похожа.

Но это была она. И сейчас это была она тоже. Просто на мгновение мне показалось, что я опоздал. И что ее лицо застыло той самой восковой маской без капли жизни. Но нет. Она пошевелилась. Клеенчатые петли, притягивающие запястья к металлическому каркасу кровати натянулись. Да уж, даже они выглядели самодельными. Веревку обернули оранжевой медицинской клеенкой и прошили на руках. Наверное, чтобы не гнила, не знаю. Или чтобы не ранила запястья, когда дергаются.