Звёздная метка

– Брат, нет ли чего-нибудь между «нами» и «мною»?

Я уже знал, какие вопросы будет задавать мастер, и выучил слова, что нужно мне ответить:

– Есть, достопочтенный, – произнёс я как можно торжественней.

– Что же это такое, брат?

– Великая тайна, достопочтенный.

– Какая это тайна, брат? – вопрошал надтреснутый голос.

– Каменщичество.

Голос умолк, а клинки глубже вонзились мне в грудь.

– Итак, вы, я полагаю, масон? Почему вы сделались масоном? – выдержав паузу, спросил меня мастер.

– Достопочтенный, я вступаю в масоны для тайны и чтобы из мрака тотчас перейти в свет, – как по писаному ответил я.

– Как готовили вас?

– Я не был ни раздет, ни одет, ни босой, ни обутый, с меня убрали всякий металл, я был с завязанными глазами, с верёвкой на шее. Меня повели к дверям ложи в неподвижно-подвижном положении, под руку с друзьями, в которых я узнал потом своих братьев.

– Как вы вошли? – продолжил мастер ритуал.

– По острию меча, которое приставили к моей обнажённой груди.

– Чего вы желаете больше всего?

– Быть приведённым к свету, – ответил я.

При этих словах с глаз моих сняли повязку и я увидел напротив себя трёх братьев, направивших в грудь мою обнажённые мечи. На лицах их были маски. Они опустили клинки, сняли с моей шеи верёвку. Вперёд выступил почтенный старик, тоже в маске. Он был в фартуке, на котором были изображены символы фармазонов: треугольник с глазом внутри и циркуль. Мастер взял меня за правую руку и посвятил в сан подмастерья. Затем, после ритуальной беседы, я встал на колени и, положив руку на раскрытую Библию, поклялся свято хранить секреты ложи. Как сейчас помню эти страшные клятвы: «…Пусть моё тело разрежут пополам, мои внутренности сожгут, а пепел развеют по лику Земли, если я не оберегу от профанов масонские секреты, если не сохраню братскую верность другим мастерам…»

Помню в голове у меня, несмотря на торжественность церемонии, промелькнуло, что как-то не вяжутся слова о покорности ложи законам Божьим с тем, что Папа Пий IX обрушивался с проклятиями на масонство в своих посланиях за 1864 и 1865 годы. Но тут один из надзирателей (помощников мастера, стоящих от него пообочь) вручил мне передник, который я тут же надел на себя под аплодисменты братьев.

– Братья! – обратился ко всем мастер. – Помолимся великому и всеобщему архитектору мира и строителю человека, о благословении всех наших предприятий, о том, чтобы новый друг стал нашим верным братом, чтобы ниспослал он мир и милость и сделал нас причастными к божественной природе. Благословение небес да сниидет на нас и на всех истинных каменщиков, и да украсит оно и обновит нас всеми нравственными и общественными добродетелями!

– Аминь! – воскликнули братья и я с ними в один голос, затем все принялись снимать с себя ордена, знаки, запоны.

Церемония была завершена.

Я стал масоном. Но видимым образом ничто в моей жизни в ближайшие месяцы не изменилось. Я побывал на двух собраниях вместе с Профессором и другими братьями. На одном из собраний подверглась поруганию книга «Масон без маски, или Подлинные таинства масонские, изданные со многими подробностями точно и беспристрастно». Принадлежала она перу некоего Уилсона и была в 1784 году переведена с французского.

– Это мерзкий памфлет на наши ложи! Ритуал в нём искажается, а смысл таинств извращён! – возмущался Профессор. – Профаны, любопытствующие наши дела, никогда слабые очи ваши не узрят оных! Вы и того не узнаете, как поют фреры! [25]

Какими делами занимается ложа, я в эти месяцы так и не узнал. Всё, что мне было открыто, это несколько условных знаков и рукопожатий да два тайных слова, по которым узнаю я братьев моих, смогу судить об их положении в ложе. Но ничуть не приблизился я в своих познаниях к главной цели, о которой писал основатель масонства в России Елагин – «сохранение и предание потомству некоторого важного таинства от самых древнейших веков и даже от первого человека до нас дошедшего, от которого таинства может быть судьба целого человеческого рода зависит, доколе Бог благоволит ко благу человечества открыть оное всему миру».

25

Фрер – брат (франц.).

Наиболее часто повторялись на этих собраниях слова основателя московской ложи Шварца: «Человек в настоящее время – гнилой и вонючий сосуд, наполненный всякой мерзостью. Таким он стал со времени грехопадения Адама, от премудрости которого осталась одна только искорка света, перешедшая к еврейским сектам ессеев и терапевтов, а от них к нам, розенкрейцерам. Надо сделаться безгрешным, каким был Адам до падения, а для этого необходимо самоусовершенствование».

Сосудом, наполненным мерзостью и вонью, я себя, при всём уважении к магистру, не ощущал, но самосовершенствоваться был готов…

События стали развиваться стремительно, когда я окончил курс университета. Неожиданно для себя самого получил назначение в Восточно-Азиатский департамент Министерства иностранных дел. Ещё большее изумление вызвало то, что должность моя соответствовала чину титулярного советника, равного чину самого Профессора. Ни связей, ни родства в высшем свете я не имел, посему воспринял сие назначение не чем иным, как чудом. Об этом и сказал Профессору при прощании. Он в ответ только загадочно улыбнулся и повторил своё любимое изречение:

– Профаны, любопытствующие наши дела, никогда слабые очи ваши не узрят оных!

Ещё он снабдил меня письмом к одному сюверьяну [26] , живущему в столице.

– Вас ждут большие дела, мой мальчик! Надеюсь, что вы не подведёте моё доверие! – такими словами Профессор проводил меня.

Большие дела не заставили себя ждать. Сюверьян вскоре после нашего знакомства представил меня венераблю [27] . Это был древний старец в шитом золотом придворном вицмундире. Его лицо скрывала маска. Он едва мог шевелить губами, но глаза из-под маски буквально сверлили меня.

26

Сюверьян – помощник мастера ложи (франц.).

27

Венерабль – мастер ложи (франц.).

– Свет мастера – это видимая темнота, – припав ухом к губам старца, озвучил сюверьян слова его. – В этом мире всё не такое, каким кажется. Люди не видят видимое. Лучше всего сокрыто то, что на виду. Вы скоро, молодой человек, сможете видеть то, что сокрыто от остальных. Помните о клятве, данной ложе…

Через полгода я опять-таки неожиданно получил назначение в нашу миссию в Вашингтоне. Это в мои-то лета! Сюверьян поздравил меня с этим и без обиняков пояснил, что назначением и чином я обязан ложе, что посланник барон Стекль – человек нашего круга и что я должен полностью доверять ему и выполнять безоговорочно все его распоряжения…

– Но это не требует особых разъяснений, сударь, – сказал я. – Это мой служебный долг, и я исполню его безукоризненно, как велит присяга, данная нашему Государю…

Сюверьян строго посмотрел на меня и сказал довольно резко:

– Запомните, фрер: присяга ложе выше всех остальных присяг.

В департаменте мне сообщили, что мой отъезд в Америку отложен до прибытия в Санкт-Петербург господина полномочного посланника Стекля, от коего я и получу дальнейшие распоряжения.

Барон Стекль прибыл в самом начале декабря, но встретился со мной не сразу, а только дней через десять по приезде. Как мне объяснил директор департамента, Стекль был занят, наносил важные визиты. Позже я узнал, что он был дважды удостоен Высочайшей аудиенции и трижды беседовал с глазу на глаз с нашим министром, князем Горчаковым…