Звёздная метка
Шрифт:
Панчулидзев рассеянно кивнул и отстранился: Наум Лазаревич уже начал раздражать его своими советами. Да и упоминание о сенаторе было неприятно.
Наум Лазаревич, не найдя в нём благодарного слушателя, закончил довольно сухо:
– Зайдите через неделю-другую, ваше сиятельство. Впрочем, если наше дельце выгорит раньше, я сам извещу вас об этом…
Панчулидзев отправился домой. На душе у него по-прежнему кошки скребли. Конечно, это вполне объяснялось утренним происшествием, но внутренний голос подсказывал Панчулидзеву, что сегодня случится ещё что-то неприятное.
Он вошёл в квартиру и сразу почувствовал что-то неладное. Огляделся – все вещи были на своих местах. Однако
Панчулидзев судорожно принялся искать его в ящиках стола, среди книг, в надежде, что сам взял письмо из шкатулки, перепрятал и просто забыл об этом. Он обшарил всю квартиру, но письма не нашёл.
Он спустился в лакейскую и спросил слугу, обычно убиравшего у него, был ли тот сегодня в квартире. Получил отрицательный ответ. Узнал у швейцара и Громовой, не спрашивал ли его кто-то нынче. И хозяйка, и швейцар в голос заверили, что никто не спрашивал, и вообще чужих людей сегодня не было.
Панчулидзев снова поднялся к себе и заметался по квартире. Его пробил холодный пот. Запоздало вспомнилась просьба Мамонтова уничтожить письмо сразу по прочтении. Конечно, ничего особенно секретного в нём не было, но там был адрес Радзинской. Он заскрежетал зубами от мысли, что теперь кто-то чужой и недобрый узнает адрес Полины, проведает о её знакомстве с Мамонтовым, доверившим и ей какие-то секреты. То, что нынешние происшествия связаны с Мамонтовым, Панчулидзев уже не сомневался. Тайное общество, письмо Николая и его записки, разглашающие масонские секреты… Всё это вполне могло послужить поводом для охоты за Панчулидзевым как посвящённым в эту тайну. И впервые за этот день он испугался по-настоящему. Не за себя самого, а за Полину: и ей теперь угрожает опасность!
Он торопливо оделся и бросился к её дому, с одним желанием – предупредить, защитить, спасти…
Полины дома не оказалось. Знакомая горничная сказала, что графиня в гостях и обещалась быть поздно.
Панчулидзев несолоно хлебавши вернулся к себе.
Снимая пальто, машинально проверил карманы. В одном из них обнаружил книжку в зелёном переплёте. Сначала обрадовался находке и тут же рассердился на себя: ведь опять не выполнил ещё одну просьбу Мамонтова – не сжёг эти его записи.
Он тут же спустился в истопницкую, где на удачу никого не оказалось. Панчулидзев открыл дверцу печи и стал вырывать из записной книжки листы и бросать их в огонь. В последнюю очередь он отправил в топку сафьяновую обложку и собрался уже уйти, когда на картонной основе обложки стали проступать буквы.
Панчулидзев схватил кочергу и выгреб горящую картонку из печи, ногой затоптал пламя. С трудом, но разобрал надпись: «Москва. Петропавловский переулок у Хитрова рынка. В трактире “Сибирь” спросить господина Завалишина».
Он несколько раз повторил прочитанное и бросил картонку в огонь. Дождался, пока она сгорит дотла, поворошил пепел кочергой:
«Надо же, шен генацвале [29] Николай, вспомнил ты нашу игру в тайнопись! Мы ведь часто посылали письма, написанные молоком… А прочесть их можно было, только подержав над огнём… Конечно же, ты просил сжечь записки не только затем, чтобы уберечь их от чужих глаз, но и чтобы я смог узнать адрес нового тайника…»
29
Шен генацвале Николай – уважаемый
Николай, друг (груз.).Эта предосторожность друга в свете нынешних событий вовсе не показалась Панчулидзеву излишней.
Полина появилась в его квартире ранним утром. Про такие визиты так и говорят: свалилась, как кирпич на голову. Панчулидзев даже не успел подумать, что своим вчерашним появлением у Радзинской вызвал этот ответный визит. Едва она вошла, как он напрочь забыл обо всём на свете и только растерянно хлопал длинными и густыми, как у девушки, ресницами, вдыхая её такой знакомый аромат, слушая и не слыша слова, которые она выпалила скороговоркой:
– Ах, какой сегодня чудесный день! Снег выпал… Он, вы не поверите, пахнет арбузом! Вы ели когда-нибудь астраханские арбузы, князь? Ах, право, о чём это я? Конечно, ели – вы же родом с Волги, если я, конечно, не ошибаюсь… Куда же вы так надолго пропали, князь?! Это непозволительно – так скоро забывать старых друзей…
Она весело оглядела его с ног до головы, словно наслаждаясь произведённым эффектом, и приказала:
– Помогите же гостье раздеться, дорогой князь. Или мы так и будем стоять в прихожей?
Панчулидзев торопливо помог ей снять кунью шубу, на которой ещё не растаяли снежинки, поискал взглядом, куда её пристроить, и не найдя подходящего места, повесил на спинку стула.
Полина прошла в комнату, огляделась с таким видом, будто впервые оказалась здесь. Спросила неожиданно:
– Что у вас случилось вчера?
Она произнесла вопрос таким тоном, что Панчулидзеву показалось: она знает обо всём и подсмеивается над ним и над его страхами.
Щёки у него вспыхнули, но он сдержался и ответил как можно спокойнее:
– Ничего серьёзного, графиня. Если, конечно, не считать одной мелочи: кто-то хотел меня убить…
Он ожидал, что она поднимет его на смех, и приготовился принять вид недоступный и строгий, но Полина перестала улыбаться, подошла к нему, пристально посмотрела в глаза и спросила встревоженно:
– Вы в самом деле уверены в этом, князь? Что же вы молчите, рассказывайте скорее, что произошло!
Он усадил её на кушетку, устроился рядом и рассказал всё: и о кирпиче, и о пропавшем письме, и о том, что за ним следят, хотя в этом и не был до конца уверен.
– Всё это началось, когда я получил от Николая… – он запнулся: говорить ли ей о самом главном – о записках друга. Взгляд Полины был непривычно серьёзен и полон сочувствия. Это побуждало к откровенности. И Панчулидзев выпалил:
– Я получил от Николая записки, что-то вроде дневника.
– И что?
– Николай признаётся, что вступил в некое тайное общество, где членами очень влиятельные люди. Именно благодаря им он так быстро и продвинулся по службе и получил назначение в нашу американскую миссию. А ещё ему кажется, что направлен он туда с какой-то важной и совсем не доброй целью…
– Что ещё за тайное общество? – дрогнувшим голосом спросила она.
– Николай писал, что это – розенкрейцеры…
Полина усмехнулась:
– Хм, розенкрейцеры… Насколько мне известно, масонов в России давно нет. Ещё со времён императора Александра Павловича…
Панчулидзев настаивал:
– Нет, Николай точно говорил о розенкрейцерах, описал даже ритуал приёма в орден. Он, кажется, очень сожалеет, что совершил столь опрометчивый шаг…
Взгляд у Полины вдруг переменился, стал жёстким, подобным тому, как дрессировщик в цирке следит за прирученным зверем. Она быстро опустила глаза, чтобы скрыть это. Но Панчулидзев и так ничего не заметил и продолжал откровенничать: