Звездные флибустьеры
Шрифт:
Его отец всеми силами старался ассимилироваться на новом месте, хотел стать лояльным гражданином на новой родине – и это ему удалось. Он даже не понимал своего сына интересовавшегося культурой и историей Эяллы. Но он не препятствовал сыну – потому что был человеком очень добрым и мягким.
И занятие он избрал под стать характеру – благотворительность. Причем настоящую а не фальшивую. Как вы наверное знаете, даже в самых благополучных мирах есть немало бедствующих и скатившихся на дно.
Он занимался тем, что спасал самых слабых и беззащитных – детей. Он вытаскивал их из трущоб
С ним не брезговали здороваться за руку политиканы и модные певички, с которыми он общался исключительно в надежде получить немного денег для своих подопечных.
Он занимался чужими детьми куда больше чем своими, но те, может и не разделяя его благотворительного пыла, бесконечно уважали и любили своего отца.
И вот однажды... Однажды к нему пришел один человек, о котором ходили всякие слухи. В некоторых самых беспардонных таблоидах его одно время именовали главарем мафии на половине материка, но с тех пор как с несколькими журналистами произошли... неприятные случайности, это прекратилось.
Он сказал отцу… моего знакомого примерно так: "О'кей, приятель, дело ты делаешь хорошее и полезное! Но среди твоей малышни наверняка ведь есть уже вчистую испорченные, и неисправимые. Они все равно пойдут по кривой дорожке – так пусть сделают это под хорошим присмотром – так будет лучше и им и прочей публике!" Он даже пообещал платить за каждого такого ребенка приличные деньги...
Отец... моего знакомого конечно выгнал его прочь. Тот в отчет не стал угрожать или браниться – он просто рассмеялся в лицо ему, и ушел.
Хотите знать – что было дальше?
Антон молча кивнул.
– Так вот, через пару месяцев его арестовали, обвинив – в чем бы вы думали? В растлении малолетних, в поставках живого товара в бордели и порностудии, в присвоении благотворительных фондов, и еще невесть в каких грехах! В общем, в том самом, на что его пытался подписать…тот человек и даже сверх того.
Те же газеты и каналы, что хвалили его, принялись травить несчастного, пережевывая скандал на все лады. Лучшие друзья отвернулись от него, а ближайшие соратники наперебой стали давать показания. Нашлись представьте себе и улики, и доказательства. И самое худшее – его питомцы, обязанные старику всем, тоже начали рассказывать о нем мерзости – о, не все конечно, далеко не все... Но слишком многие.
Его жена обивала пороги, обращалась к адвокатам – тщетно: ведь на хорошего адвоката он не накопил денег.
И вскоре, двенадцать тупоголовых присяжных единодушно признали его виновным, и судья с чистой совестью приговорил его к двумстам годам каторжной тюрьмы.
Он отбыл впрочем всего полгода – тюрьма куда он попал была едва ли не самой страшной на планете, да и известно – людей с такими обвинениями уголовники не любят...
Лицо его исказила горько-саркастическая усмешка ...Ведь мерзавцам так приятно знать, что есть мерзавцы похуже тебя...
Вот собственно и все. Его семья так и не
пережила позора.От них все отвернулись. Дочь, свадьба которой расстроилась, стала наркоманкой, и покончила с собой, вскоре умерла и мать, не перенеся потерю. А его сын убрался с планеты куда глаза глядят.
Он вернулся через двенадцать лет, – у него было другое имя и... другая душа. А вскоре он посетил могилу своего отца на том ледяном острове, где стояла тюрьма – чтобы высыпать на нее прах восьми человек – матери, сестры, главаря мафии, его подручного, прокурора, двух следователей и одного журналиста.
У Антона перехватило дыхание.
– Этот остров назывался...
– Угадали? – жестко ухмыльнулся Олутар. – Да – это остров Айронсайд, ну а планету и смысла называть нет.
Потрясенно Скиров взирал на собеседника.
Айронсайд! Остров где располагалась самая страшная на Иштар тюрьма, при одном упоминании о которой даже матерые преступники бледнели.
Тюрьма, где надзирателями были почти сплошь танорцы – ибо найти желающих там работать было немыслимо – хотя бы потому что всякий надзиратель, проработавший там хоть день, автоматически приговаривался к смерти преступным сообществом планеты.
Уже не раз и не десять разнообразные правозащитники требовали закрыть тюрьму со столь жуткой славой, но безуспешно – видимо, наверху кому-то было нужно такое пугало.
И одновременно – он понял – о ком этот рассказ, понял – откуда взялся Эфенди.
– Ну, что вы скажете? – осведомился Олутар.
– Не знаю, – промямлил Антон... Я... не судья и сказано – "Не судите да не судимы будете"...
И вдруг порывисто встал, ощутив прилив чего-то такого в душе, чему не мог бы подобрать названия.
– Я не сужу. Но мне кажется, что отцу... этого человека было бы куда приятнее, если бы его сын не стал бы похож на того, кто погубил его. Я думаю, что он был бы куда больше рад, если бы его сын продолжил спасать тех несчастных малышей, как это делал он сам...
– И закончил бы так как же?? – хрипло каркнул Олутар.
– Может быть... – ответил Антон, – я... я не сужу. И еще мне кажется...
– Ни слова больше! – процедил Олутар. Думаю, нам лучше завершить эту беседу.
Антон увидел его глаза и поразился – это был взгляд наполненный долго сдерживаемой мучительной болью взгляд несчастного человека.
Глава 16. Свадьба без приданного
Антон, слегка сбитый с толку, стоял в окружении подстриженных кустов. Поодаль в двух плетенных клетках радостно щебетали синие стрижи. Птицы, далекие предки которых были привезены сюда в трюмах «Ковчега» и за невесть сколько поколений изменившиеся неузнаваемо. Издали доносились смех и веселые голоса, сопровождаемые ритмичными звуками оркестра. Все это было частью местного свадебного ритуала.
Костюм из белого полотна жал под мышками. Венок из местного плюща обвивал голову, и Антон начал чувствовать себя очень глупо в нем. В конце концов послышался легкий хруст листьев, и сквозь зеленую стену шагнула Айнур, целомудренно опустив глаза долу. У Антона перехватило дыхание от удивленного восхищения.