Звездные юнги

– Я - Второй стрелок. Я - видела, - проговорила она, внутренне сжимаясь. Потому что это была ложь, постыдная, тряская, против правил и против всего; но ведь вот так, ни за что выгонять тоже против правил!

И Командор эту ложь видел. Покачал головой разочарованно...

– За обман, за нарушения правил отряда и за попытку подвергнуть опасности товарищей ты исключена. Ты больше не видишь тени. Ты недостойна.

Львушка оглянулась, пытаясь найти поддержку. Тишина. Сестра смотрела с таким разочарованием, с таким гневом, что оставалось только сдаться, сломаться внутри и тихо кивнуть.

– Хорошо, - она пошла к дверям.

– Собери свои вещи.

– У меня нет вещей, - она безразлично пожала плечами, - все отрядное.

Ничего своего. И друзья, выходит, тоже были отрядные, которых следовало оставить в отряде и не ждать от них даже слова в свою защиту... Ничего Львушке не хотелось отсюда забирать. Она бы и память о былых боевых ночах оставила, да только как от нее избавиться... Прав был, наверное, Командор. Была бы она настоящим бойцом, - спорила бы, зубами бы держалась за право остаться, доказала бы, что это нечестно, неправильно... Только все, похоже, и впрямь было честно и правильно, и она больше не стрелок - ни Второй, ни еще какой.

Полтора года жизни в пустоту. Полтора года она училась, тренировалась, зубрила морзянку, доказывала, что она ничуть не хуже мальчишек, и теперь что?

Домой нельзя, мама не поймет, почему она вернулась одна, без Мышки. Где бы пересидеть до утра... Львушка огляделась. Весь подзащитный регион освещало вечернее, низкое, жирно-красное солнце. Темнело поздно - лето.

Где-то вдали гудели самолеты военной базы, Львушка знала, что отец не там, что он где-то под Казанью, на сборах, но все равно беззвучно загадала, чтобы он слышал и вернулся наконец.

С отцом понимания было гораздо больше, чем с мамой. Полтора года... Хорошо, что не надо объяснять никому из взрослых, что да как: Командор не одобрял, когда члены отряда рассказывали взрослым про то, что у них происходит.

Да и вообще мало кто понимал. Папа - и тот сказал, что это все как-то подозрительно, и с тех пор Львушка ему отчаянно заливала, как учили мальчишки в отряде, чтобы не получить родительский запрет.

Ноги сами принесли ее к школе. Глупо. Лето, да еще и вечер.

Она помялась, не желая уходить, посмотрела на городскую библиотеку напротив. Там еще горел свет.

Лет в девять она там бывала частенько, а потом... Потом Мышка ее привела в клуб, и стало ясно, что настоящее - оно не в библиотеке и не дома, а там, где Звездные сигналы и друзья, и плечом к плечу...

Внутри сжался тоскливый комок. Все закончилось. Больше ничего не будет; все осталось там, где ее больше не ждут.

В окно кто-то выглянул. Простучали шаги ночной передачей. Передачи всегда шли слабые, писклявые, их сложно было разобрать...

– Да это ж наша Всезнайка!

Львушка вздрогнула. Только вот этого вот не хватало - напротив стояла Жижа, приосанившись и рассматривая ее сверху вниз. Ничего себе она вытянулась за два месяца! А если Жижа тут, то и остальные тут же, малолетние хулиганы... А у нее никого за спиной!

– Джи, стопэ, стопэ!

– чернявый 'цыган' Гуга шагнул откуда-то сбоку. Лет четырнадцати, вечно в великоватых шмотках старшего брата, тощий и в прыщах, он был злой на язык, но рук никогда не распускал: берег.
– Лилька, ты ж рисуешь? Я помню, ты вроде даже в школе выставку помогала делать.

Юлька, она же Джулька, она же Джилли (по роли в школьном театральном кружке) и, закономерно, Жижа, хмыкнула и отступила. А Львушка удивилась: вовсе даже Гуга не был прыщавый теперь, в свете фонаря это явно было видно.

И вымахал тоже. Может, они и дольше не виделись - было недосуг, да и разные классы...

– Рисую, - кивнула Львушка, - немного. А что? Если вы планируете рисовать зубной пастой и по лицам, я в этом не участвую.

Джилли закатила глаза и застонала:

– Нам что, вечно за это оправдываться?!

– Да не, понимаешь, - Гуга почесал в затылке.
– Слушай, нам нужен ну хоть кто-то, способный нарисовать одну штуку... Помнишь, ты рисовала ракету на старте одной линией, не отрывая карандаша? Вот такое надо, только не ракету. Я понимаю, ты вроде с этими своими тусишь, но там работы реально на полчаса.

– А нам нужно ваще срочно позарез буквально вчера, но сегодня тоже еще не совсем опоздали, - Джилли стукнула ладонью по бетонному фонарному столбу.

На улице никого не было, кроме нее и этой компании, но Львушка, рассматривая их лица, опасности не чувствовала. Да и что ей терять? Нарисует, и все.

– Идет. Библиотека работает по ночам?

– Ага. Мы тут сутками тусуемся, - Гуга хлопнул ее по плечу.
– Давай, покажи класс. Нужна такая хрень, у нас есть корявый вариант, но у тебя лучше выйдет, и сразу обработать в компе, умеешь трассировать?

– Может и умею, - Львушка дернула плечом, поправляя лямку сарафана.
– Если объясните, что это такое.

Комната с компьютерами в библиотеке оказалась светлой и уютной, повсюду лежали распечатки программного кода, какие-то схемы всех цветов радуги, маркеры.

– Библиотекарша нас знает, - Джилли скинула несколько папок на пол.
– Мы тихие и не бухаем. По крайней мере, не палимся. Правила простые: не курить, орать снаружи, ничему не вредить.

– Ясно...
– ничего ей было не ясно на самом деле, но пересидеть здесь ночь было лучше, чем бродить по улице, рискуя нарваться на патруль, и объяснять потом, что не бродяга и не воришка. Да и рисование было тем единственным, о чем Львушка жалела: отряд забирал все время, и на рисунки его не оставалось.
– Что рисуем?..

– Вот такую хрень, - Джилли положила перед ней десяток изображений пляжа и несколько корявых попыток передать береговую линию одним росчерком.
– Но нужно красиво и эдак... Знаешь, в китайском стиле.

На паре распечаток были иероглифы и каллиграфически выписанные буквы - наверное, они имели в виду разную толщину линий.

– Попробую, - Львушка взяла маркер незнакомой фирмы, с плоским мягким носиком, лист и повела линию. Эта команда просто-таки дыхание затаила.