Звёздный огонь

– Не боишься, что капитан рассердится?

– Рассердится? О-о, да он будет в бешенстве! – Эсме криво улыбнулась. – Возвращайся обратно, а то и тебе достанется…

– Глупости! – сердито фыркнул юнга. – Знаешь, что он мне сказал сегодня утром? «Тенью за ней ходи, не мешай, не перечь, но смотри в оба и если вдруг увидишь что-то странное – бегом за помощью!» – Длинную фразу он протараторил на выдохе и закашлялся, а когда вновь обрел дар речи, прибавил: – Вот если я тебя брошу, тогда мне точно попадет.

– Можно подумать, случись и впрямь что-нибудь плохое, ты успеешь добежать до пристани, – заметила целительница и насторожилась, заметив его изменившийся взгляд. – Погоди-ка… меня что, охраняют?

Кузнечик тяжело вздохнул и признался: да, так оно и было. Эсме попыталась разузнать подробности, но тут мальчишка вспомнил о своем знаменитом упрямстве и сделался нем как рыба, так что ей пришлось отступить. Кузнечик незаметно перевел дух.

– Ладно, идем… – сказала она с напускным равнодушием. Юнга почувствовал, что надо лишь немного подождать, и он узнает причину, из-за которой рассудительная и спокойная Эсме решилась на авантюру – о, это должно было быть что-то из ряда вон выходящее! Они прошли едва ли шагов тридцать, и целительница начала говорить – вполголоса, не глядя на своего юного собеседника и не ожидая от него ответных слов.

– Со мной происходит что-то странное, Кузнечик, и ты это должен понимать лучше других. Не забыл, что случилось наутро после нашей встречи со Стражами? А как Пьетро сломал ногу, когда мы возвращались из Ямаоки, припоминаешь?

Он помнил. Последнее происшествие было из числа глупейших случайностей: как-то ночью об оставленный на палубе ящик споткнулся вахтенный матрос, и нога его громко хрустнула. Рядом были только сам Кузнечик и Джа-Джинни – крылан-то и послал оторопевшего юнгу за целительницей.

Но когда Эсме прикоснулась к матросу, который лежал, запрокинув голову, и стонал от боли, произошла странная вещь: кожа на поврежденной ноге мгновенно покрылась волдырями, словно кто-то вылил на бедолагу Пьетро ведро кипятка. Волдыри эти на глазах делались всё больше и глубже, пока Эсме не опомнилась. Пьетро, к счастью, ничего не понял – он не увидел жуткого зрелища, а боль принял как должное. Джа-Джинни и Кузнечик решили никому не рассказывать о случившемся: быть может, подумали они, целительница просто устала? Конечно же, обо всем узнал капитан – все трое на следующий день чувствовали его внимательный взгляд, – но и он предпочел молчать.

Донельзя смущенная Эсме не пыталась оправдываться…

– Но ведь это был единственный случай! – сказал Кузнечик. Девушка покачала головой и проговорила дрогнувшим голосом:

– Я всё время чувствую в себе темную силу, которая пробудилась там, на острове… – Тонкая рука поднялась, отыскала под одеждой медальон – память о том странном и страшном дне, когда все они соприкоснулись ненадолго с древней эпохой, полной великой магии. – Ты хоть понимаешь, что мой дар опасен? Одно из двух: или Велин не успел меня научить всему, или он и сам не знал, что такое бывает. Я должна посоветоваться с кем-то опытным, умелым! И ты меня не остановишь.

Юнга вздохнул, развел руками – дескать, я бы и не смог. Кузнечик и впрямь не чувствовал в себе достаточной силы для того, чтобы противиться решению Эсме, но зато ощутил желание помочь, хоть отчасти вернуть долг, оставшийся с того самого дня, когда он бросился навстречу черной стреле, заплатив за жизнь Кристобаля Крейна собственным голосом – последним, что оставалось у него от прошлой жизни.

Первый дом, к которому Кузнечик привел Эсме, расположился на пересечении улицы Ювелиров с другой, не менее респектабельной и кичливой. Это строение из красновато-коричневого камня, весьма невысокое по здешним меркам – всего-то в два этажа, – производило странное впечатление: отчего-то казалось, что его хозяин не испытывает недостатка в средствах. Юнга не мог понять, откуда взялась эта необъяснимая уверенность – вроде бы, по соседству стояли почти такие же дома, но при взгляде на них не казалось, будто смотришь на толстого торговца, чье сытое и лучащееся довольством лицо способно вызвать у портового бродяги, пусть даже и бывшего, лишь одно чувство – ненависть. Он бы никогда не предположил, что в этом доме обитает целитель, чье призвание – помогать страждущим, исполняя волю богини, но вывеска не могла лгать.

Эсме замедлила шаг, и Кузнечик невольно последовал её примеру.

– Вспомни-ка поточнее, – проговорила она вполголоса, – что написано на вывеске? Меня одолевают сомнения, честно говоря. Ты бы знал, что я чувствую…

– Достопочтенный Парем Сейлеран, – процитировал Кузнечик по памяти. – Целитель милостью Пресветлой Эльги, посвященный. А вот знала бы ты, как меня вчера с этого богатого крыльца шуганули! Для них, наверное, грамотный матрос – такая же редкость, как целитель на Окраине.

– Да, мне давно хотелось узнать, кто учил тебя грамоте… – усмехнулась целительница. – Не переживай, выведывать твои тайны я не стану. Ладно, друг, пойдем отсюда.

– Как это? – изумился Кузнечик. – Ты же хотела… ты просила… неужели тебе этот дом не нравится?

Девушка вздохнула.

– Можно подумать, он нравится тебе. «Посвященный» – это значит, что достопочтенный Парем как-его-там занимает очень важную должность в Гильдии целителей, а в Эверре он и вовсе за главного. Если кто-то из пациентов будет недоволен целителем – а такое случается, представь себе! – то придут оба сюда, к посвященному. Ещё он единственный торговец зельями… – Она нахмурилась. – Знаешь, вскоре мне понадобятся зелья, но их не продадут тому, у кого нет гильдейской грамоты. Три тысячи кракенов…

– Не переживай, – сказал юнга. Ему почти удалось заставить свой скрипучий голос звучать ободряюще. – Капитан что-нибудь придумает!

Эсме печально улыбнулась, а Кузнечик вспомнил, как накануне вечером Горам, один из матросов «Невесты ветра», заметил вполголоса: «Наш капитан-то влюбился…» Он всего лишь выразил вслух то, о чем вся команда давно знала; просто до Эверры никто не осмеливался об этом даже думать. «Они любят друг друга, – поправил другой матрос. – Думаешь, кто-то осмелится нарушить правило? Тогда нам не жить». «Ну-у, не знаю… – Горам пожал плечами. – Вот если Эсме нас оставит, тогда точно дело дрянь. Поди, разыщи вторую такую! А правило – что правило? Нет таких законов, которые нельзя было бы обойти!» Если бы кто-нибудь спросил Кузнечика о его мнении, юнга бы растерялся, но этим утром он видел, какое у Кристобаля Крейна было лицо…

«Ты не прав, Горам, – подумал мальчик, которому слишком рано пришлось повзрослеть. – Есть и непреложные законы!»

Они с Эсме пошли дальше. Жилище второго целителя находилось недалеко от дома посвященного Парема, но здесь было намного спокойнее, чем на перекрестке двух шумных улиц, да и большие окна первого этажа, озаренные красными огоньками герани, внушали доверие. Чуть помедлив у порога, Эсме протянула руку к дверному молотку – рыбине с большой головой и причудливо изогнутым хвостом, – и в этот миг Кузнечик ощутил запоздалый укол тревоги.

Что-то было не так…

В приоткрывшуюся щель выглянула пожилая женщина, чьи глаза были красны от слез.

– Вы пришли к Лайону? – спросила она. – Я вас не знаю, госпожа, но целитель сегодня не принимает…

– Впусти их, – раздался новый голос откуда-то из-за её спины. – Я сама разберусь, что к чему, а ты иди. Он ждет.

Шмыгнув носом, заплаканная незнакомка скрылась из вида; вместо неё к двери подошла худощавая женщина неопределенного возраста, ростом едва ли по плечо Кузнечику. Она была похожа на цветок, который высох между страниц толстой книги, приобретя тем самым хрупкое подобие вечной жизни, на зависть своим собратьям – вроде, и краски сохранились, и лепестки по-прежнему нежны и тонки, но такую красоту опасно трогать руками. Глаза, однако, у неё были молодые: в них плескалась сила юности.