Звёздный огонь
Шрифт:
– Пятьсот лет назад – до того, как вздрогнула земля, – глубина в тех местах была обычная, – смущенно объяснил Ролан. – Есть легенда, что однажды там сражались фрегат и кракен. Битва закончилась не в пользу фрегата.
– А вез он, следует понимать, золото… – подхватил Крейн, хитро улыбаясь. Ролан покраснел и признался: да, всё было именно так. И он, и его друзья не раз находили на дне золотые монеты, на которых были отчеканены слова на незнакомом языке, но никто так и не сумел отыскать что-нибудь более значимое. Попытки, впрочем, не прекращались.
– Хочешь сказать, что пожиратель поджидал тебя на мелководье? – удивленно спросил Умберто, решив, что понял, как было дело. – Он бы ни за что
– Нет-нет! – Ролан замотал головой. – В тот день я увлекся и сам не заметил, как мы с «Легкокрылой» прошли луга насквозь и оказались на другой стороне, в открытом море. Фрегаты обычно тратят почти целый день для того, чтобы туда добраться: слишком мелко, им приходится идти кружным путем… Ну вот, когда я сообразил, что мы заплыли слишком далеко и пора уже возвращаться, вдруг поднялась большая волна – это без ветра-то! И «Легкокрылая» сразу почуяла, что под нами кто-то проплыл, кто-то здоровенный. Потом он… – рыбак осекся, помрачнел. Ему было страшно даже вспоминать о случившемся. – Это… знаете, я и не думал никогда, что у кракена может быть столько щупалец!
– Это не кракен, – сказал Крейн. – Как же ты спасся?
Рыбак с нежностью провел ладонью по корпусу лодки.
– Она меня спасла. Пока я глядел на щупальца, как дурак, она сама развернулась и дала стрекача…
Умберто утратил последний интерес к разговору. Солнце пригревало, и вскоре моряк сомлел – задремал на корме, посреди свернутых сетей. На этот раз его почему-то не посетил злополучный сон о повелителе всех узлов – быть может, такие сны приходят лишь ночью? – зато пригрезилось кое-что другое. Новое видение было правдивым, и к гадалке не ходи: просто всё, приключившееся в этом дневном сне, уже случилось на самом деле восемь лет назад.
… – Обвиняемый, встать!
От удара по ребрам темнеет в глазах, и ты едва не валишься навзничь, а страж, дыша перегаром тебе в затылок, лишь фыркает – усмехается. Ты поднимаешься, ощущая боль в избитом теле, ничего кроме боли. Помнится, когда-то ты хотел затаиться за дверью своей камеры, улучить момент, когда страж войдет, чтобы принести очередную порцию бурды, которую погнушались бы есть даже свиньи, – и кинуться ему на спину, повалить, разбить голову о каменные плиты пола. Но этот желтолицый громила уже лет двадцать имел дело с такими, как ты, поэтому он все предусмотрел. Он жестоко наказал тебя за неправедные мысли и ныне жив-здоров, чего о тебе самом уже сейчас сказать трудно.
– Как судом было установлено…
А-а, какая разница?! Да, ещё полгода назад, проходя мимо здания городской тюрьмы, ты не задумывался о том, зачем она нужна, и даже в страшном сне тебе не могло присниться, что вскоре окованные железом тяжелые двери закроются за тобой. Мир поделится на две части, и одна из этих частей будет с каждым днем становиться всё меньше и меньше, пока не сожмется до размеров острия иглы.
– … не желая возвращать долг, злонамеренно подстерегал ростовщика по пути из трактира домой, но дважды тому удавалось спастись по случайности. На третий же раз…
Заступница, к чему всё это? Ты признал вину, ты согласен понести наказание. Что было – того не изменишь, хотя случись всё заново, ты поступил бы иначе. Ты, бестолковый пятнадцатилетний юнец, ни за что не стал бы слушать старшего брата и не счел бы откровением ненароком оброненные слова: «Ах, если бы этот сын кракена завтра споткнулся и упал, чтобы больше не вставать!»
Он упал, да. Потом за тобой пришли, и когда отец узнал о случившемся, он… отказался от тебя. Это было так просто и страшно: вот он смотрит тебе в глаза и говорит что-то, но ты не слышишь – а вот он уходит. Всё. Запоздавшим эхом приходят слова: «Среди моих сыновей нет убийцы!».
Но ведь ты сделал это ради того, чтобы он не стал рабом…
Пустое. Хватит! Поднять голову, улыбнуться – на длинноносой физиономии судьи отражается мимолетный ужас, он всякого насмотрелся, но такое выражение лица видит впервые. Тебя нет, тебя уже казнили – вот прямо здесь, мгновение назад. Завтрашний день значения не имеет.
Улыбайся, потому что тебя нет.
Судья выносить ещё один смертный приговор другому осужденному, и вас обоих уводят в камеру, из которой утром выпустят прямиком на виселицу – точнее, так предполагается. Глубокой ночью глаза второго смертника зажгутся недобрым огнем, словно у кошки. «Эй, – скажет он, – я слышал твою историю и решил, что ты будешь жить». И будет ночь, полная пламени, а потом ты даже не обернешься, покидая родной город…
Всему виной была «Легкокрылая»: из города, чье название Умберто постарался забыть, их с Крейном уносила точно такая же лодочка. Юноша, чудом избежавший смерти, полулежал на корме и смотрел в ночное небо, а магус исподволь за ним наблюдал, и лицо его было слегка удивленным. Умберто лишь потом понял: Крейна удивило, что спасенный ни разу не обернулся.
А зачем? Уже тогда овладевший непростым искусством плетения узлов, он знал: любое, даже самое сложное плетение можно распутать – и тогда оно превращается в веревку, простую и понятную. С узлом, в который превратилась его собственная жизнь, Умберто поступил намного проще – разрубил одним точным ударом и зажил припеваючи, не думая ни о чем. Но за последний год все нити переплелись вновь, крепко и причудливо…
Проснувшись, он некоторое время лежал неподвижно, закрыв глаза. Слышно было, как за бортом плещется вода, как шумит ветер в парусах. Крейн и Ролан молчали – когда-то помощник капитана тоже любил вот так молчать и слушать океан, а теперь «Невеста ветра» ушла из его головы, и освободившееся место занял, похоже, какой-то злой дух, нашептывающий вещи, о которых прежний Умберто предпочел бы не думать. «Всё это просто замечательно, – сказал моряк сам себе. – Но что мы будем делать, если и впрямь появится пожиратель кораблей?»
– Мы скоро будем на месте, – раздался голос Ролана. Умберто открыл глаза, огляделся: как выяснилось, дремал он достаточно долго, чтобы окружающий лодку пейзаж успел заметно измениться. Вокруг «Легкокрылой» простиралось изумрудное мелководье, и за толщей воды угадывались колышущиеся заросли водорослей, под которыми, возможно, покоились останки фрегата, пятьсот лет назад проигравшего свою последнюю битву. Легенда, рассказанная Роланом, не удивила Умберто – он и сам когда-то мечтал найти клад возле скалы, которая одиноко вздымалась из моря недалеко от их дома – дома, который сейчас был очень и очень далеко.
– Выведи «Легкокрылую» на глубокую воду, – сказал Крейн. – И ещё я хочу на время одолжить её зрение, если вы оба не против.
– Не против, мастер Бастиан…
«Ого! Пока я спал, они успели познакомиться».
– …а вот я хотел спросить, повязка вам не мешает?
Ролан явно хотел спросить, ощущает ли одноглазый корабел то же самое, что и тот, у кого два глаза. Магус хмыкнул, закрыл ладонью левый глаз, как будто мог видеть сквозь ткань – так оно и было на самом деле, – и сказал:
– Мешает, конечно же. Но деваться некуда, сам понимаешь.