Звезды на крыльях (сборник)

–  Ничего, я упрошу его!

Через несколько минут он, сияющий, подбежал ко мне, когда я с Карпом уже садился в самолет, и протянул письменное распоряжение Братолюбова.

–  А садиться он нам разрешил?
– задал я вопрос.

–  Я не спрашивал, да и спрашивать нечего, ведь делать посадки должен я, вот и давай выполним, это вдвоем!

–  А ты мотор запускаешь хорошо? Имей в виду, у нас на посадке может заглохнуть мотор!

–  Кручу, как бог!

–  Ну-ка запускай! Контакт!

–  Есть контакт, - и Герасимов артистически запустил мотор.

Мы вылетели.

Было безветренно. Видимость хорошая. Для лучшего обзора мы набрали высоту 600 метров, держа направление на юг. Пролетев минут тридцать и ничего не обнаружив, я заметил место для посадки. На ровном поле паслось стадо овец, около которого мы увидели двух пастухов. Кругом никого не было. Осмотрев площадку рядом со стадом, я показал рукой Герасимову, что сажусь. Он, улыбаясь, одобрительно закивал мне головой. Едва самолет остановился, как Герасимов выскочил, схватил самолет за крыло, помог мне развернуть его в обратную сторону, чтобы мы могли, если это понадобится, немедленно взлететь по своему следу. Затем, вынув из самолета карабин, он направился к пастухам, а я остался в машине, поддерживая и регулируя работу мотора на малых оборотах. [73]

Я видел, как Герасимов, держа карабин в руках, подошел к пастухам. После непродолжительного разговора они стали ему что-то показывать, а он рассматривал свою карту. Скоро Герасимов прибежал и, став на колесо самолета, сообщил мне, что два дня назад здесь проходило очень много войск с пушками и броневиками.

Мы взлетели и взяли курс в направлении, которое указал Герасимов. Прошло еще минут двадцать. Мы ничего не нашли. Снова решили сесть. Несколько женщин с ребятишками, шедших к видневшейся невдалеке деревне, показали нам, куда двигались войска. Мы полетели еще дальше на юго-восток. Теперь нам повсюду попадались разъезды и довольно крупные конные отряды. И снова пришлось садиться, но на этот раз в очень опасной обстановке. Вокруг были казаки, и мы садились почти на виду у них. Мы снова сели к стаду. Я подрулил к пастухам, чтобы Герасимову не пришлось отходить далеко от самолета. На этот раз он, не сказав ни слова, вскочил в самолет и показал рукой направление.

Не прошло и десяти минут после взлета, как мы увидели растянувшуюся на 5-6 километров колонну неприятельских обозов, а впереди по дороге двигалась целая дивизия в несколько тысяч сабель. Это были белогвардейские казачьи части.

«Задание выполнено: крупные силы Мамонтова обнаружены, можно возвращаться», - решили мы.

Выслушав наш доклад и задав несколько вопросов, уточняющих местонахождение противника, Братолюбов приказал Герасимову с наблюдателем Гореловым еще раз вылететь и проследить за движением вражеских колонн. Вернувшись с разведки, Герасимов и Горелов привезли еще более ценные сведения: километрах в пятнадцати западнее того места, где мы оставили противника, они обнаружили еще более значительное скопление вражеских войск. Не оставалось никакого сомнения, что в этом районе концентрировался корпус Мамонтова.

На этот раз бомбить врага вылетели три «сопвича» и один «ньюпор». Перед вылетом Братолюбов собрал всех летчиков и наблюдателей.

–  Будем бомбить обнаруженные войска с высоты восемьсот - девятьсот метров, - сказал он. Это было, [74] конечно, правильно. Ружейно-пулеметный огонь с земли на такой высоте был малоэффективным, и мы безопасно могли сбрасывать бомбы на колонны, способные вести мощную залповую стрельбу.

Примерно через час мы приблизились к цели. Как было условлено, мы перестроились в кильватер: Братолюбов вышел вперед, мы встали за ним. Пошли над самой серединой колонны, и я увидел, как с самолета Братолюбова наблюдатель Минин сбросил первую бомбу. Вслед за ней посыпались и наши. Братолюбов сделал вираж и лег на обратный курс. Я последовал за ним. Развернувшись, увидел результаты нашей атаки: все бомбы точно накрыли цель. Это был настоящий бомбовый удар по скоплению вражеских войск.

При возвращении на аэродром в Курбатова самолет Трускова вышел из строя. Оказалось, что во время бомбежки вражеской пулей был перебит трос управления рулем высоты, но Трусков все же благополучно долетел до аэродрома. Однако здесь, над самым аэродромом, у него сломалась стойка коромысла клапанов мотора и срезало капот. Посадку он произвел благополучно, но самолет полностью оказался непригодным для дальнейших полетов. Я тоже едва дотянул до Курбатово свой самолет с неисправным мотором и подтекавшим масляным баком.

Когда все четыре «сопвича» приземлились на аэродроме, Братолюбов сообщил, что в районе Курбатово снова появились казачьи отряды и нам необходимо перебраться в Елец. Тем не менее вылет для очередной бомбежки на рассвете был назначен еще из Курбатово, и только после бомбежки все три «сопвича» должны были лететь прямо в Елец. Но все вышло не так. Механики моего самолета работали без отдыха всю ночь, однако подготовить его к утру все же не смогли. Несмотря на мои просьбы подождать, Братолюбов принял решение идти вдвоем с Герасимовым, а мне приказал вылететь немедленно, как только будет готов самолет, и отбомбиться в одиночку. Было решено, что после полета Братолюбов и Герасимов сделают посадку в Курбатово и подождут меня, а затем уже все вместе перелетим в Елец.

Прошло два часа. Вылетевшим самолетам пора уже было, по моим расчетам, вернуться, но они не появлялись. [75] Наконец мой самолет приготовили, и я поднялся в воздух. Приблизившись к противнику, мы с Карпом обратили внимание на то, что враг продвинулся значительно дальше на запад и рассредоточился. Теперь он двигался уже не сплошной колонной по дороге, а отдельными отрядами и степью. Карп навел меня на самое крупное скопление неприятельских войск, и мы с высоты 900 метров удачно сбросили бомбы.

Я спешил вернуться. Мне хотелось поскорее присоединиться к Братолюбову и Герасимову. До Курбатово оставалось совсем недалеко, когда я вдруг почувствовал удар по самолету, после которого мотор стал давать перебои. Явно бездействовал один из цилиндров. Работа мотора с каждой минутой становилась все хуже и хуже, а тряска усиливалась, становясь угрожающей. Я решил продолжать полет, но до аэродрома все-таки не дотянул какую-нибудь сотню метров. С прямой, без единого разворота я «плюхнулся» у самой границы аэродрома, на площадке, непригодной для посадки, и повредил шасси. Самолет вышел из строя. Прибыв в Курбатово, я увидел, что Братолюбов и Герасимов еще не возвратились. Они не появились и к наступлению темноты.

Я очень встревожился. Это чувство еще более усилили севшие на аэродром один за другим два самолета. Один из них был из Кшени. Летчик Сапожников по распоряжению начавиагруппы сел в Курбатово для установления с нами связи и передачи оперативных документов Братолюбову. Кроме того, он передал распоряжение начальника группы немедленно оставить Курбатово. Другим был летчик 41-го отряда Земблевич. Возвращаясь из разведки и увидев мой самолет на аэродроме, он решил сесть, чтобы узнать, в чем дело, и предупредить меня о создавшейся вокруг Курбатово угрожающей обстановке. От него я узнал, что севернее Курбатово он обнаружил вражеские разъезды, что противник теснит наши части в районе Касторная - Мармыжи и что, видимо, железная дорога на этом участке будет перерезана, а следовательно, и всякая связь между Курбатово и Кшенью прервана.

Для меня это было новым ударом: я не мог вывезти свой самолет по железной дороге в Воронеж, так как мост у станции Латная был взорван и движения поездов не [76] было. Выход же противника в район Касторная - Мармыжи лишал меня последней возможности переправить самолет в Кшень.

Связь с авиагруппой в Кшени и нашей базой в Ельце еще была, и я послал в оба адреса по железнодорожному телеграфу соответствующие донесения.

* * *