Звезды на приеме у психолога. Психоанализ знаменитых личностей

— Сон — это особое кино. Давайте разберём какой-нибудь абсурдик.

— Не знаю. Сейчас пытаюсь вспомнить что-нибудь, ничего на ум не приходит. Абсурдного сновидения бывает очень много. Я их забываю.

(По-видимому, мой пациент осознаёт истину, которая заложена во снах и на всякий случай «забыл» о своих сновидениях. Это защита отрицанием.)

— Хорошо. Тогда не могли бы вы выразить нечто за что вам до сих пор неудобно и вы нервничаете по поводу этих воспоминаний?

— Что-то очень личное? Некоторые вещи достаточно смешные. Ты оказываешься в ситуации при которой тебе лично неудобно. Приведу один пример. Мы летим в Болгарию на похороны отца. Он умер во Франции, похоронили его в Болгарии. Я и моя сестра летим практически одновременно. По таможенным правилам того времени, ты не имеешь право вести купюры достоинством двадцать пять рублей, которые недавно появились в обороте. Мы летим почти вместе и у неё оказывается двадцатипятирублёвая купюра и я говорю, что мы летим не вместе, а отдельно друг от друга. Что естественно есть наглая ложь, продиктованная страхом того, что с тем у кого есть купюра, начнутся разбирательства. Мне стыдно за эти события и по сей день. Три, четыре события жизни я могу вспомнить, за которые мне до сих пор стыдно. Из трусости, из боязни, которыми на сегодняшний день я не могу гордиться. Ты себе находишь теорию, благодаря которой ты убеждаешь себя, что в принципе поступил правильно. Дескать, я поступил нейтрально и ничего переживать (Смерть автора опять). На самом деле мне ничего не угрожало ни жизни. Сейчас дистанция по отношению к этим событиям достаточная и это мне сейчас позволяет говорить об этом во всеуслышание. Но есть события жизни, которые я никогда не выражу вам и тем боле не дам добро на печать, в связи с тем, что у меня семья и я ничего не хочу такого.

— А что вы чувствуете, о чём переживаете в настоящее время?

— Не знаю. (Защита отрицанием.) Это достаточно трудно не имея некоей рамки для этого дела. (защита интеллектуализацией). Нашему поколению пришлось пережить несколько достаточно кардинальных переворотов, которые совершались вокруг нас. Интересно было наблюдать за этой жизнью и смотреть почему происходило так, а не иначе, прекрасно понимая, что внешние изменения отнюдь не всегда следуют с внутренним. Поэтому мне было всегда интересно смотреть на то, как люди остаются людьми, как их идеалы и представления остаются прежними, но они очень быстро и эффективно приспосабливаются к обстоятельствам.

(Мой пациент говорит о других, о своих наблюдениях за другими. Можно предположить, что говоря о других, он говорит о себе. Уже изначально у меня появилась мысль о том, что преобладает в моём пациенте: способность наблюдать за другими, убегая от себя, боясь себя. Именно благодаря этому мой пациент и стал кинокритиком? Или же в моём пациенте преобладает способность наблюдать за собой через наблюдение и критику других?)

Поэтому я и за собой наблюдал с этой же точки зрения. В изменяющихся обстоятельствах сохранить то, что ты был верен в течении всей своей жизни. В этом есть нечто забавное, в моей биографии пересеклись несколько важных для двадцатого века тенденций. Мой прадед был русским православным священником, женат он был на чувашке. Поэтому перекрещивание национальных культур сыграло важную роль. Оба моих деда были абсолютно из разных копилок, один из Армении, другой из Болгарии, но оба были так или иначе связаны с международным коммунистическим движением. Поэтому я чувствовал наследником некоего смешения, которое пришло к власти. Каким образом я существовал, с одной стороны имея критическое отношение к тому, что происходило вокруг, я искал попытку сохранить внутреннюю традицию, поскольку отношение изменилось в результате общей ориентации. Вот эти забавные вопросы, которые я себе задавал, ну и отвечал себе сколько не в теоретическом плане, сколько в практическом.

(Мой пациент произвёл на меня впечатление как личность, обладающая редкой способностью весьма объективно оценивать свои психические процессы с завязкой на социальную среду и культуру, без завязки на субъективность и уникальность своей души. Не является ли это зашитой уходом от себя?)

Ну и были довольно существенные трансформации. Какое-то время я себя убеждал в том, что если бы я жил где-то на Западе, то я был бы половерным коммунистом, а поскольку я жил в стране, где коммунисты были у власти, то я был неправоверным коммунистом, чувствовал себя в оппозиции. Те изменения, которые были, я понял, разнообразие жизни. Я в юности провёл несколько лет во Франции. Я жил в дипломатической среде, учился в нормальной французской школе, мне удалось выучить язык, у меня расширился кругозор. Благодаря этому я понял, что люди живут, несмотря на все режимы, по одним и тем же человеческим законам. Не политический режим, не условия существования не гарантирует счастья. Счастье может человек гарантировать сам себе.

(И всё-таки мой пациент возвращается к себе, к своей уникальной сущности. Но насколько глубоко?)

— Согласно психоанализу мы всегда в плену детства, прошлого… Попробуйте проанализировать себя с этой точки зрения.

— Я в теории всегда переживал больше, чем в реальности. Я начитывал очень много того, что в реальной жизни я не переживал. И поэтому драма состояла в том, что я знал, что я должен был хотеть свою маму, и ненавидеть своего отца.

(Мой пациент в прошлом наивно полагал, что такие чувства к родителям должны открыться сами собой после прочтения Фрейда. В действительности осознание этих комплексов приходит в процессе множества сеансов психоанализа.)

Знал, что при определённых обстоятельствах у меня должны были быть сексуальные переживания, но и по стечении обстоятельств этого не было.

То, что должно было происходить по канонам психоанализа, при этом в реальной жизни ощущения были чрезвычайно бедны поскольку они сводились к ощущениям семьи, с одной стороны, с другой, жизни в школе, с другой стороны, всегда шла информация о вероятности венерических заболеваний, при общении с проститутками, с другой стороны венерических провокаций при общении с окружающими. Поэтому мой реальный опыт значительно отставал от виртуального.

(По-видимому, это изначальный страх реального и настоящего, приводящий к убеганию от себя и виртуализации. А может быть это гиперлюбопытсво к миру, приводящее к опережению теории над практикой жизни?)

Конечно, это наложило определённый отпечаток и когда я приходил к определённым реальным опытам, то знал я теоретически много, поэтому это портило мою практику, которая происходила в реальности.

(Мой талантливый пациент опять работает на опережение, выдвинув свою психоаналитическую версию себя, хотя эта функция, казалось бы, должна быть у меня, как психоаналитика.)

Ну и вторая моя психоаналитическая черта, каждый человек так или иначе живёт в противовес того, что он переживает, строит свою жизнь, пытаясь не повторять ошибки предыдущих поколений. Поскольку так сложилась семейная судьба, мой отец завёл роман с секретаршей, бросил семью, завёл другую и т. д.

(Я почувствовал, что мой пациент получил сильную психотравму изменой своего отца.)

Поэтому во мне была заложена программа о том, что если уж я женюсь, то на всю жизнь. Если у меня будет роман с секретаршей, то это не будет портить мою семейную жизнь, а наоборот будет её укреплять. Эта программа просуществовала достаточно долго. Доволен, что стаж моей семейной жизни значительный. Именно потому, что я в детстве столкнулся с этим.

(Я почувствовал, что мне как психоаналитику, ничего для анализа и не осталось. Но так ли это на самом деле?)

— К аналитизму вы пришли через практику? Вы начинали снимать.

— Я практически ничего не снимал. Я писал сценарии, пытался написать пьесу, снимал фотографии для поступления во ВГИК, но к моменту поступления во ВГИК я уже поступал на киноведческий, а не на режиссёрский, хотя у меня была возможность поступить на режиссуру, если бы я не остался с мамой в России, а не уехал бы с папой в Болгарию. Наверное он меня бы устроил на режиссёрский факультет ВГИКа без особого конкурса. Во-первых, мне хотелось всего достичь самому, а во-вторых аналитическая работа для меня была интереснее.

(И вновь мой пациент не изменяет своей главной психологической линии — оставаться наблюдателем, критиком внешнего мира, в данном случае — кино, а не его создателем. В чём причина этого? В страхе непредсказуемой среды, в заниженной самооценке себя как будущего режиссёра или опять работа на опережение? По-видимому, мой пациент уже снял своё внутреннее кино и разочаровался в нём настолько, что практически не стал этого делать?)

— Какой у вас внутренний психический мир с точки зрения киноведа о своём внутреннем кино, киномонтаже, которые происходит у вас внутри психики вот уже шестьдесят лет? Как бы вы идентифицировали свой внутренний фильм?