Звезды видят все

Все с напряженным вниманием смотрели на Петера. Уже давно они не видели его таким решительным, — с тех пор как исчез отец, его не покидало подавленное состояние. Никогда не говорил он о своих работах. И лишь события последних дней, казалось, изменили его. Петер начал рассказ:

— Сначала я работал вместе с отцом, решая те же проблемы, что и он, но как-то вдруг натолкнулся на небольшую научную статью шведского ученого. В этой работе сообщалось о новейших открытиях в области биотоков человеческого мозга. Собственно говоря, сведений из этой статьи я почерпнул очень мало, но вопрос этот меня так заинтересовал, что я в конце концов полностью посвятил себя этой проблеме. Я собрал весь материал, который уже появился по этому вопросу. Прежде всего я познакомился с очень важными работами одного минского профессора. В его работах я нашел ссылки на публикации, сделанные в Японии. В процессе изучения этих работ у меня возникла обширная — правда, отнимающая много времени — переписка с многочисленными институтами и учеными. Одновременно я стал ставить свои собственные опыты, которые до сегодняшнего дня связывают меня дружескими узами с учеными всего мира. Собственно, никакого нового изобретения я и не сделал. Энцефалографы существуют уже давно и являются важным вспомогательным средством в неврологии, помогая диагностике заболеваний мозга. Но такими энцефалографами мысли не прочтешь.

Петер Тербовен сделал паузу и, задумавшись, откинулся на спинку кресла; при этом он машинально провел рукой по волосам.

— В то время как работы моего отца приносили плоды, причем такие, о каких никто никогда и не помышлял, мне почти ничего не удавалось сделать. Все было словно заколдовано, я не мог сдвинуться с мертвой точки. Но наконец, однажды ночью, мне удался один опыт. Этот опыт был поставлен на совершенно другой основе, не на той, которой я придерживался до сих пор и которая была определяющей в моих опытах, — поэтому я мало надеялся на успех. Во время этого опыта выяснилось, что биотоки мозга совсем другой природы, не такой, как предполагалось ранее. По этой причине мне и не могли удаться мои предшествующие опыты. Ну, а потом за сравнительно короткое время мне удалось измерить биотоки мозга, сделать их видимыми с помощью осциллографов и записать на магнитофонную ленту. Это было приблизительно год тому назад. Короче говоря, принцип работы аппарата таков: мысли человека посредством приемного устройства поступают в аппарат и записываются им на магнитофонную ленту. Информация поступает таким образом, что подопытное лицо ничего об этом не знает.

— Большое спасибо за предупреждение, — успел вставить Роньяр. — Я чуть было не стал жертвой этого кресла, — объяснил он присутствующим.

Хофстраат заявил шутливо:

— В ближайшее время не ждите нас в гости, Тербовен. Страшно даже подумать, что…

Д-р Бергер перебил адвоката, так и не дав закончить ему мысль.

— А какие возможности откроет этот аппарат перед медиками! Мы можем помочь нашему пациенту, узнав его невысказанные мысли.

Адвокат, обычно спокойный, тоже был взволнован.

— Невероятные перспективы для юриспруденции! Теперь нужно составлять новые законы, с учетом этого изобретения! Для криминалистов этот аппарат будет неоценимым помощником.

— Подождите, господа! Вы же еще не все знаете! — перебил Тербовен оживленных собеседников. — Записанные мысли невозможно воспроизвести с помощью, скажем, динамика. Их с помощью специального передатчика можно послать в мозг другого человека, который при этом находится в состоянии, похожем на гипноз. В таком состоянии ему навязываются чужие мысли. Свои собственные он формировать не может и воспринимает направленные в его мозг мысли как свои собственные.

Роньяр вскочил и воскликнул:

— Как в сказке! Это самое необыкновенное изобретение, какое когда-либо было создано людьми! Предоставляются великолепные возможности раскрывать все женские интриги!

— Ну, конечно же! Роньяр снова вернулся к своей излюбленной теме! — воскликнул Бергер.

— Да ведь это же очень просто! Предположим, например, что ваша подруга…

Его перебил Бергер:

— Не судите по себе! Вы же отлично знаете, что я женат!

Роньяр ответил лукаво:

— К чему так волноваться, дорогой Бергер! Одно не исключает другого!

— Ну хватит! — вмешался Хофстраат. — Этот вопрос относится уже к моей области, да к тому же, он может привести к солидному бракоразводному процессу.

Едва Роньяр услышал о бракоразводном процессе, как сразу же воскликнул:

— Какая жалость! Если бы Тербовен изобрел свой аппарат немного пораньше, то мой развод превратился бы в веселый спектакль!

— Перестаньте, Роньяр! Вы неисправимы! — вмешался Бергер. И, повернувшись к Тербовену, спросил: — А как внешне проявляется это состояние гипноза? Так же, как и при настоящем гипнозе? И человек потом ничего не помнит?

— Нет, он отлично понимает, что это не его собственные мысли, но не может противостоять им.

Тербовену доставляло радость рассказывать о своем изобретении в узком кругу друзей.

Его перебил д-р Бергер:

— Значит, непосредственная передача мыслей, как я понял, здесь невозможна. И состояние вашего пациента отличается от сомнамбулического состояния гипноза, где медиум тотчас же может ответить на тот или иной вопрос?

— Совершенно верно, — ответил Тербовен. — И время между приемом мыслей и их отдачей, кроме всего прочего, обусловливается техническими возможностями. Прежде чем производить облучение второго пациента, магнитофонная лента должна быть переведена в первоначальное положение.

Послышался скептический голос Роньяра.

— Скажите, Тербовен, а вы вообще сможете найти желающих для такого рискованного опыта?

— Разумеется, смогу. Все мои усилия до настоящего момента сводились к тому, чтобы как можно меньше людей было посвящено в это дело. И это совершенно не было связано с вопросом, опасны или нет для них эти опыты.

— Я тоже так думаю! Я бы никогда на это не отважился, — решительно заявил редактор и посмотрел на Бергера и Хофстраата, словно ожидая их подтверждения.

— Добровольно предоставить себя для подобных опытов решатся, разумеется, немногие, — заметил Хофстраат. — Но ведь настоящая ценность изобретения заключается в том, что мысли человека можно прочитать таким образом, что он этого и не заметит. — И далее, словно рассуждая сам с собой, он продолжал: — Я хорошо себе все это представляю: если тому или другому человеку говорят, что его мысли регистрируются, то он, естественно, соберется и начнет думать о чем-нибудь незначительном и безобидном.

— Это, кстати, очень непросто, — с уверенностью заявил Петер. — Я проводил опыты по этой части. И оказалось, что очень трудно оставаться при заданной мысли, а вообще ни о чем не думать — невозможно.

Бергер противостоял:

— Но ведь несколько минут, наверное, все-таки можно думать об одном и том же!

Роньяр при этих словах звонко рассмеялся.

— Несколько минут! Об одном и том же можно думать несколько часов! У меня была подружка, она могла — и в этом я могу поклясться — целыми днями твердить одно и то же: «Мне нужно серо-голубое вечернее платье! И серьги с бриллиантами!»

Хирург проворчал недовольным тоном:

— Опять одна из ваших подружек!.. Для того, чтобы сконцентрировать мысли на чем-то одном, нужно систематически тренироваться, как это делают индийские факиры.

12

Синие вечерние тени теплого осеннего дня медленно спускались на старый портовый город. Световые рекламы начали игру своих мерцающих огней. Витрины главной торговой магистрали города были уже освещены и бросали широкие полосы света на сумеречную улицу. Вечерний поток прохожих медленно тек мимо освещенных магазинов и, попадая в лучи света, казался большим темным пятном. По блестящему асфальту улицы медленно и чинно широкой бесконечной лентой двигались автомашины с их ослепительным блеском фар.