А чем здесь платят за постой,За небосвода цвет густой,За этот свет, за этот воздухИ за ночное небо в звездах?Все даром, говорят в ответ,Здесь даром все: и тьма, и свет.А впрочем, говорят устало,Что ни отдай, все будет мало.
Любовь до гроба…
Любовь до гроба.Жизнь до гроба.Что дальше – сообщат особо.И если есть там что-нибудь,Узнаешь. А пока – забудь.Забудь и помни только это:Поля с рассвета до рассвета,Глаза поднимешь – небеса,Опустишь – травы и роса.
Не
стоит жить иль все же стоит…
Не стоит жить иль все же стоит —Неважно. Время яму роет,Наняв тупого алкаша.Летай, бессмертная душа,Пока пропойца матом кроетЛопату, глину, тяжкий трудИ самый факт, что люди мрут…Летай душа, какое делоТебе во что оденут телоИ сколько алкашу дадут.Летай, незримая, летай,В полете вечность коротай,В полете, в невесомом танце,Прозрачнейшая из субстанций,Не тай, летучая, не тай.
Болела моя детская душа…
Болела моя детская душа:Я утопила в море голыша,Случайно утопила в бурном море.Насмарку лето. Ведь такое горе.Купили паровозик заводной,Но нужен был единственный, роднойГолыш – нелепый бантик на макушке.А жизнь, как оказалось, не игрушки.
А круг, на котором я плавала, быстро спустил…
А круг, на котором я плавала, быстро спустил.Мне лет было мало. Я плавать совсем не умела,А мама не видела, мама на солнышке млела,А я всё барахталась и выбивалась из сил,Пока не нащупала пальчиком правой ногиСпасительный камень в одёжке из скользкого ила.…Никак не пойму я, что в жизни случайностью было,Что Божьим ответом на сдавленный крик: «Помоги!»
А тогда, на начальном этапе…
А тогда, на начальном этапе,Рисовала я солнце на папе,А вернее, на снимке его.Я не знала о нем ничего.Лишь одно: его мина убила.И так сильно я папу любила,Рисовала на нем без конца.Вышло солнышко вместо лица.
То облава, то потрава…
То облава, то потрава.Выжил только третий справа.Фотография стара.A на ней юнцов орава.Довоенная пора.Что ни имя, что ни дата —Тень войны и каземата,Каземата и войны.Время тяжко виновато,Что карало без вины,Приговаривая к нетям.Хорошо быть справа третьим,Пережившим этот бред.Но и он так смят столетьем,Что живого места нет.
Кнутом и пряником. Кнутом…
Кнутом и пряником. КнутомИ сладким пряником потом.Кнутом и сдобною ватрушкой…А ежели кнутом и сушкой,Кнутом и корочкой сухой?Но вариант совсем плохой,Когда судьба по твари кроткой —Кнутом и плёткой, плёткой, плёткой.
Жить сладко и мучительно…
Жить сладко и мучительно,И крайне поучительно.Взгляни на образец.У века исключительноНапористый резец,Которым он обтачивал,Врезался и вколачивал,Врубался и долбил,Живую кровь выкачивал,Живую душу пил.
А лучшие из лучших полегли…
А лучшие из лучших полегли.Причём не сами. Им здесь помогли.Им в сих краях охотно помогают.Здесь лучших ни за что не проморгают.На лучших у России острый нюх,Не переносит Родина на духОсобо одарённых, окрылённых,Неведомо за что в неё влюблённых,И, не желая с ними вместе жить,Торопится на месте уложить.
И в черные годы блестели снега…
Тамаре
Петкевич и её книге «Жизнь – сапожок непарный»
И в черные годы блестели снега,И в черные годы пестрели луга,И птицы весенние пели,И вешние страсти кипели.Когда под конвоем невинных вели,Деревья вишневые нежно цвели,Качались озерные водыВ те черные, черные годы.
Россия, ты же не даешь себя любить…
Россия, ты же не даешь себя любить.Ты так стараешься домучить нас, добитьИ доказать нам, что тебе мы не нужны.Но, Боже, как же небеса твои нежны!Но как к нам ластится и льнет твоя трава!Но как звучат твои волшебные слова!
Здесь мостик над речкой дощатый и узкий…
Здесь мостик над речкой дощатый и узкий,Здесь даже трава понимает по-русски.Здесь так хорошо обо всём говоритьИ в поле заросшем тропинку торить,И, кажется, могут и травы и речкаЕдва я запнусь подсказать мне словечко.
Пишу стихи, причем по-русски…
Легкий крест одиноких прогулок…
О. Мандельштам
Пишу стихи, причем по-русски,И не хочу другой нагрузки,Другого дела не хочу.Вернее, мне не по плечуЗанятие иного рода.Меня волнует время года,Мгновенье риска, час души…На них точу карандаши.Карандаши. Не нож, не зубы.Поют серебряные трубыВ соседнем жиденьком лесу,Где я привычный крест несуСвоих лирических прогулок.И полон каждый закоулокДуши томлением, тоскойПо женской рифме и мужской.
Такие творятся на свете дела…
Такие творятся на свете дела,Что я бы сбежала в чем мать родила.Но как убегу, если кроме СодомаНигде ни имею ни близких, ни дома.В Содоме живу и не прячу лица.А нынче приветила я беглеца.«Откуда ты родом, скажи Бога ради?»,Но сомкнуты губы и ужас во взгляде.
Перебрав столетий груду…
Перебрав столетий груду,Ты в любом найдёшь Иуду,Кровопийцу и творца,И за истину борца.И столетие иноеСтанет близким, как родное:Так же мало райских мест,Те же гвозди, тот же крест.
Но в хаосе надо за что-то держаться…
Но в хаосе надо за что-то держаться,А пальцы устали и могут разжаться.Держаться бы надо за вехи земные,Которых не смыли дожди проливные,За ежесекундный простой распорядокС настольною лампой над кипой тетрадок,С часами на стенке, поющими звонко,За старое фото и руку ребенка.
Я говорю с пространством, с небом, с Богом…
Я говорю с пространством, с небом, с Богом,А отвечают мне последним слогом.Я вопрошаю: «Ждёт меня беда?»,А мне в ответ – раскатистое «Да».«Какие годы лучшие на свете?», —Я спрашиваю. Отвечают: «Эти».
Между облаком и ямой…
Между облаком и ямой,Меж березой и осиной,Между жизнью лучшей самойИ совсем невыносимой,Под высоким небосводомНепрестанные качелиМежду босховским уродомИ весною Боттичелли.
Откуда всхлип и слабый вздох?
Откуда всхлип и слабый вздох?Из жизни, пойманной врасплох,И смех оттуда,И вешних птиц переполох,И звон посуды,И чей-то окрик: "Эй, Колян!",И сам Колян, который пьянЗимой и летом,И море тьмы, и океанДневного света.