Документальная литература

Имя Михайловского стало на Руси символом литературной порядочности, а его авторитетное благословение — паспортом на принадлежность к передовому полку русского прогресса. И эта пассивная символичность Михайловского, особенно подчеркнутая в последний период его жизни, была для общества едва ли не столь же важна, как его кипучая, активная неутомимость. Он так долго поднимал вверх свое знамя, что наконец — для сотен тысяч читающих — слился с ним в один образ и стал сам знамя… «Человек — знамя!» — какой…

Отклонения от точной передачи текста с избранного для публикации прижизненного стасовского издания допущены лишь в целях исправления явных опечаток. В тех случаях, когда в стасовском тексте при цитировании писем, дневников и прочих материалов, принадлежащих разным лицам, обнаруживалось расхождение с подлинником, то вне зависимости от причин этого (напр., неразборчивость почерка автора цитируемого документа или цитирование стихотворения на память) изменений в текст Стасова не вносилось и в комментариях…

Однако причина обращения Мар к католической Польше была на самом деле не бытовой и не истерично-экстатической, а эстетико-психологической. Никакого реального отношения к Польше она не имела, но поскольку в обществе с патриархальными ценностями высшим проявлением женского страдания считается отвергнутая, безнадёжная любовь, то Мар и создаёт в жизни своих героинь ситуацию, при которой ответное чувство — преступно. Таковой в её сознании была любовь к католическому священнику, что и становится неистощимым…

— Да, но М. Горький жег других: а этот жжет нас. То — буржуи, а это — мы бла-а-родные литераторы… Да, действительно, есть разница: раньше мы бла-а-родные литераторы всех обижали, а теперь бла-а-родных литераторов обижают. Нехорошо. Опасно. Отвратительный пример. Задел даже Короленку К. Чуковский. Уж на что идеа-а-льнейший писатель! Но нашел смешное, притворное, сантиментальное: и так, с такими очевидными доказательствами, что невозможно было не согласиться. «Бла-а-роднейший, а фальшивит».…

В одном только пункте мне хотелось бы прибавить новые пояснения, хотя и прежних достаточно для внимательных читателей. Г. Соловьев не верит моему изложению, по которому теория культурно-исторических типов имеет мирный характер, отличается духом славянской терпимости, ибо по этой теории могут одновременно существовать и развиваться несколько таких типов; так было прежде, так есть теперь, и в будущем нет для этого никакой невозможности. По уверению г. Соловьева, я в этом случае «бесцеремонно подставил…

Врность этой картины несомннна; если же таково положеніе дла, то совершенно понятно то горячее воодушевленіе, съ которымъ авторъ указываетъ на обязанности, вытекающія отсюда для всякаго сознающаго свои силы. «Какъ же быть?» говоритъ онъ. «Не покориться же злу, не признать же власть Аримана, не смотрть же, сложа руки, на человческія жертвы, которыми чтятъ Молоха какіе-то его поклонники». «Противодйствіе злу», замчаетъ авторъ, «есть одна изъ самыхъ священныхъ обязанностей человка и гражданина». «Считая…

Точно так же, например, не стоит, собственно, никакой надобности доказывать, что Пушкин был человек честный и благородный. Его лирические стихотворения до такой степени ясно выражают душу, исполненную чувств чистых и высоких, отличавшуюся необыкновенной теплотой и красотой во всех своих движениях, что с этим невозможно соединить представление какого-нибудь низкого или злого поступка. Но обратимся к Белинскому. Из-за споров и препираний, касавшихся современных лиц, был вовсе упущен из виду вопрос…

II Ссылка на Рюккерта Теперь читателям будут понятны те общие точки зрения, которых мы будем держаться, а также и частные обстоятельства спора. Виновником того, что зашла речь о Рюккерте, был я, нимало не думавший, однако, что на Рюккерте дело и остановится. Когда я окончил свое первое издание книги Н. Я. Данилевского, мне стало жаль, что я не могу точнее указать отношение его взгляда к предшествовавшей исторической литературе. Такое указание имело бы великую важность для читателей, привыкших…

Вот на какие аргументы напирает ныне г. Соловьев. Было бы смешно, если бы мы вздумали защищать ум и познания Н. Я. Данилевского против этих голословных выходок, цель которых так ясна. Но г. Соловьев делает здесь некоторые фактические показания, он говорит о первоначальных судьбах книги „России и Европа“, и тут его надобно обличить. Книга эта с первого же появления составила автору высокое имя, но только не среди большой публики, а у людей самостоятельных умом и горячо преданных делу. Припоминаю одного…

То же самое оказывается и по части обстановки. Нельзя довольно надивиться талантливому, изящному и глубоко интеллигентному сочинению декораций. „Красная площадь в Москве“, „Вид на Замоскворечье“, „Скит“, комната у Голицына (в европейском стиле), комната у Хованского в (старорусском стиле) — все здесь сочинено и выполнено необыкновенно даровито, картинно и верно. Но все, все вообще, я надеюсь, оценит и сама публика. Одно только хотелось бы мне напомнить ей. Это — что о составе и либретном содержании…

Таким образом, сюжет приблизительно одинаков в обеих операх. Что же с ним сделали оба композитора, который из них больше сладил с ним? Оба ровно ничего не сделали, и не только композитор, живший сто лет позже, не сделал ни единого шага вперед против своего предшественника, но сделал еще их несколько назад. У Глюка нет, по крайней мере, напыщенных, самодовольных претензий, которыми так несносен Вагнер. Глюк наивен и прост, он далек от всего того педантского резонерства, которым так и пышет из каждого…

Само собою разумеется, никто у нас не знает этого издания, которое, однако, заслуживало бы всех симпатий по своей талантливости, глубокому знанию и остроумному юмору. Вариации интересны в высшей степени: довольно указать хотя бы на одно то, что тема остается постоянно одна и та же, а тоны и ритмы вариаций поминутно меняются, и нет конца изобретательности авторов. Каждая вариация заключает всего восемь тактов, но сколько тут, на каждом шагу, и фантазии, и прелести, и грации. Маленькие пьески имеют…

Отклонения от точной передачи текста с избранного для публикации прижизненного стасовского издания допущены лишь в целях исправления явных опечаток. В тех случаях, когда в стасовском тексте при цитировании писем, дневников и прочих материалов, принадлежащих разным лицам, обнаруживалось расхождение с подлинником, то вне зависимости от причин этого (напр., неразборчивость почерка автора цитируемого документа или цитирование стихотворения на память) изменений в текст Стасова не вносилось и в комментариях…

Имея перед глазами подробную программу, нельзя не сделать несколько вопросов: 1) Отчего про оперу Даргомыжского можно сказать, что она писана на сюжет Пушкина и опера Рубинштейна на сюжет Лермонтова, а про «Руслана» Глинки никоим образом нельзя этого же сказать, а непременно надобно выдумать, что источник ее — некая варяжская легенда? 2) Отчего про одного г. Чайковского необходимо было сказать, кто он и что он? Ведь, пожалуй, разношерстная сегодняшняя публика ровно ничего не знает и про прочих русских…

Теперь обратимся к другой стороне дела. Г-н Костомаров написал, по поводу новой постановки «Жизни за царя», целых две статьи в «Голосе», и мы согласны с большею частью того, что он говорит. Почти все заметки г. Костомарова о костюмах и об этнографических условиях старинного нашего быта верны. Но мы не можем согласиться с некоторыми его мыслями. В одном месте он рассматривает мнение некоего г. Степанова, тоже писавшего о новой постановке, и, соглашаясь с ним, что должна же театральная дирекция соображаться…

Признаться, я мало сожалел о своей неудаче. Мужские хоры всегда вещь скучная, даже невыносимая, а французские всего менее способны заинтересовать. Нечего сказать, французы — пока один из самых немузыкальных народов в Европе. Их музыка, их музыкальный вкус — ужасны. В пении, их идеал — куплеты, и если каждый из них, стар и млад, начиная от президента государственного совета и до последнего поваренка, непременно поет у себя дома куплеты при каждой любой оказии, на свадьбе и на крестинах, на дружеской…

Всех спектаклей, где Стравинский участвовал до сих пор, было около 1400. Из них он исполнял Фарлафа — 132 раза, Мефистофеля (Гуно) — 125 раз, Сен-Бри — 90 раз и т. д. Но есть роль, в которой, к несчастью, он до сих пор никогда не появлялся, это — роль Лепорелло в «Каменном госте» Даргомыжского. В этой роли Петров в начале 70-х годов был столько же неподражаем, точь-в-точь столько же гениален, как в Варлааме, Фарлафе, мельнике и других своих великих шедеврах, а судя по всем лучшим ролям Стравинского,…

а) Примечания, данные в прижизненном издании «Собрания сочинений» Стасова с пометкой «В. С.» («Владимир Стасов»), воспроизводятся с таким же обозначением. б) Из примечаний, данных в «Собрании сочинений» с пометкой «Ред.» («Редакция») и вообще без всяких указаний, выведены и поставлены под знак «В. С.» те, которые идут от первого лица и явно принадлежат Стасову. в) Все остальные примечания сочтены принадлежащими редакциям изданий 1894 и 1906 годов и даются без каких-либо оговорок. г) В том…

Но вместе с тем, эта их деятельность была вызвана и печальным положением того дела, которое было им дорого. П. М. Третьяков всею душою любил новую русскую школу живописи. Но она была у нас в великом загоне и презрении. На нее большинство публики обращало очень мало внимания, на нее происходили поминутно, по поводу каждой оказии, каждой выставки, бесконечные нападки, ей поминутно кололи глаза, в виде примера и упрека, иностранными живописцами старого и нового времени, и если молодые наши художники…

Повторяю еще раз: не стану разбирать всю статью г. Иванова о «Садко», но укажу только то, что мне там особенно претит. Авось и на читателей (иногда читающих газету слишком быстро) эти местечки критики г. Иванова произведут такое же впечатление, как на меня. Первым делом, г. Иванов пробует поколотить Римского-Корсакова — Рихардом Вагнером. И это со стороны даже одного только либретто. «Либретто Вагнера (по части легендарных его опер) полно захватывающего интереса и несомненно прославляет Германию…»…