Полицейские детективы

– Какая прибыль? – покачал головой Радич. – Тут сплошные убытки… – Найдем мы деньги, – сказал Семен. – Где? – косо глянул на него бандит. – Найдем. Инвентарь еще можно спасти – вымыть, высушить, наполировать, а потом продать. Хоть какие-то, а деньги. На работу можно будет устроиться, взять кредит в банке и закрыть криминальный долг, ну а потом потихоньку расплачиваться. Не так уж все страшно, как рисует Фома. А кредит можно взять под залог малосемейки, в которой жил Семен. Квартирка, правда,…

Вот и сейчас, этот Васька. Опасный парень, неглупый, энергичный, но с замусоренной головой и наглым нравом. Он знаком с этой девчонкой, «ударяет» за ней. Но Игорь о ней сказал: «Любви тут нет. Боится. И интересно». Однако попробуй подбери ключик. Найди слова, найди струны в душе, которые надо задеть, чтобы эта девчонка начала рассказывать. Ох, сколько еще возни с этой компанией!.. Зазвонил телефон. Виталий взял трубку. Голос Цветкова сказал: — Лосев? Девчонка у тебя? — Да. — Выпроваживай.…

— Стреляли? — Нет бомбили! — Дударев усмехается. Этого не видно, но это чувствуется. — Ты что, не в курсах? — Откуда? Мне справки по факсу в кабинет не присылают. — Я же не знаю! Тогда — слушай! В полумраке хрустит срываемая с сигаретной пачки пленка. — Курить будешь? — У меня свои. Рассказывай. — Момент! Огонек зажигалки на секунду освещает небритое Дударевское лицо, также покрытое крупными каплями пота. — Дай папиросочку! У тебя брюки в полосочку! — вскидывается с ящика эксперт. Он явно…

– Ничего себе собаки! – сказал Вася. – Совсем расхамились. Чиано и Риббентроп встречаются на днях в Вене – делить Чехословакию. Видали? – То ли еще будет, – рассеянно ответил Лапшин. Патрикеевна с хлебницей в руке сказала зловеще: – Катятся по наклонной плоскости, вот что! Она любила такие выражения, но употребляла их обычно несколько загадочно. Вася прочитал еще про дрейф «Седова», про бомбардировку Мадрида, про изгнание евреев из Германии и опять вернулся к Мюнхену. – Крепко им товарищ…

Сердито фыркнув на призыв с телеэкрана экономить электроэнергию, хозяйка придвигает рефлектор поближе к ногам и говорит, обращаясь ко всем: — Ешьте скорей, пока не остыло. На Петровке был? — спрашивает она у мужа. — Был. — Совсем ничего не обещали? — Дохлый номер! — Когда ж этому будет конец?! — ужасается она. — До весны я не выдержу! — Полно, Надежда, — стыдит бабушка. — Вода идет, газ есть, электричество есть. Как же люди в эвакуации жили? — Да ведь сейчас-то мы не в эвакуации!! …

В тот момент, как женщины входят в кафе, к задней стене универмага подкатывает мотоцикл. Удостоверясь, что людей в поле зрения нет, мотоциклисты, не снимая своей амуниции, быстро проделывают несколько шагов, что отделяют их от двери. Надпись «Служебный вход» заслоняют сгрудившиеся шлемы… Женщины с аппетитом обедают. Сквозь широкое стек­ло кафе видны проносящиеся машины и на противопо­ложной стороне шоссе пустой универмаг. Вдруг одна из них застывает с вилкой в руке и тре­вожно всматривается за…

– Почем брали? – надкусывает яблоко мужичок про­винциального обличья. – Не знаю, – смеется Ардабьев – и снова в коридор, к окну: проводить уплывающий назад перрон с киосками и торгующими бабами. Коваль становится рядом. По обе стороны занимают позицию сопровождающие. Коваль взглядом отодвигает ближайшего, спрашивает: – От хозяина? Ардабьев теряется, не сразу кивает. – Где отбывали? Ардабьев рад бы не касаться этой темы, но в собесед­нике есть мягкая властность, заставляющая подчиняться.…

Родился и до сорока пяти лет прожил он в небольшом по нынешним меркам городе, имевшем некогда важное торговое и политическое значение и славную историю. Багров этой историей интересовался, гордился, ею под­питывал врожденное чувство собственного достоинства, своей человеческой ценности. Исконно русским духом веяло от высокой плечистой его фигуры, крупной головы, сильно и четко прорисо­ванного лица. Приятно было слушать говор, не испорчен­ный ни блатными словечками, ни столичным жаргоном, замешанным…

Сменяются виды транспорта, пейзажи и города, а он, уверенный и неуловимый, не привлекает ничьего подозрительного внимания, пока в перронной толчее, садясь в экспресс, отправляющийся в Москву, не попадается на глаза женщине, которая хмуро и пристально смотрит ему вслед. А затем горячо рассказывает что-то человеку в милицейской форме. И в то время, как вор любуется из такси московскими пейзажами, на стол перед Томиным ложится его фотография с объявлением о всесоюзном розыске. — Кто таков? — спрашивает…

— Где это мы? — Скоро приедем. Быков давно привык к замкнутости и лаконичности напарника. Поёрзав в кресле и найдя удобное положение, он стал осматриваться по сторонам. Получалось, что до цели действительно не больше десяти минут, и то с учётом расставленных на каждом углу светофоров и запрещающих знаков. — Смотри-ка! Джип вылетел на центральную площадь, и Немчинов притормозил, чтобы напарник мог получше разглядеть неожиданную картину: под хлипким навесом у ободранного здания автовокзала сидел…

— Я вполне вас понимаю. Джорджия Моубри умерла во вторник вечером. А сейчас была суббота. Хотела бы она знать, что все это значит. Телефонный звонок застал Шарин за чтением газет. Она читала о вчерашних беспорядках в парке. О столкновении, произошедшем между черными и белыми. Черные и белые стреляли друг в друга, убивали друг друга. — Ну... э-э... я знаю, как иногда тяжело переносятся такие потери, — сказал Клинг. — И я... просто счел нужным выразить вам свои... э-э... соболезнования. — Спасибо, —…

Брайтон взял свой портфель, потрогал замок, вздохнул и положил руки сверху. – Вчера вечером еще одна, из Лагуны. Неделю назад отправилась в супермаркет Лагуна-Хиллз и пропала из поля зрения. Бродяги нашли дамскую сумочку. А почва вокруг вся пропиталась кровью, как и тогда. Завтра по всем каналам раструбят – повторите вот это, поясните вон то... Бойня на шоссе Ортега! Тим, обе жертвы были хорошими людьми. Молодыми, привлекательными, яркими. Их любили. Одна замужем, другая – нет. Хесс вспомнил газетную…

Светло-серая рубашка. Бордовый галстук – Казарян его приказал надевать. Черные ладные брюки, под Лидкиным присмотром сшитые на заказ. Твидовый пиджак – Алькин презент, привезенный из Англии. Итальянские мокасины, купленные по случаю. Модный австралийский плащ, приобретенный в свое время на муровской распродаже. И наконец роскошная камышовая трость – подарок сослуживцев в день его ухода на пенсию. Сумку в руки – и вперед. В прихожей еще раз оглядел себя в зеркале. Издали. Немолод, конечно, во ничего,…

Порой Хоку хотелось отпустить какую-нибудь остроту, но, взглянув на роскошные арбузные груди Эллиты, колышущиеся в вырезе свободных шелковых блузок (другую одежду Санчес не признавала), он прикусывал язык. Да, с прежним напарником, Биллом Хендерсоном, Хоку было проще. Не надо было следить за своей речью. Кроме того, Хок не мог позволить Санчес управлять машиной, так что все время сидел за рулем сам. Может, разрешить ей как-нибудь порулить? Нет-нет, вести машину должен мужчина. Правда, когда в напарниках…

– Ну чо ты сразу? Первый раз будто. Я не виноват, что барыга бестолковый такой. Я ему раз десять сказал, чтоб в людном месте. – Да я не о том… – Барыга прямо туда подтянется, ему уже не перезвонить. Прикинь, если не прикроем?… – Да ничего с ним не случится. Пока «бабки» с него не стрясут, мочить не будут. – Все равно несолидно. Обещали помочь… – Не обещали, а обещал. – Так если б не заслушка… – Тогда бы заглушка. Я сегодня тоже не свободная личность. Свои «стрелки» и «терки». Ферштейн?…

Поэтому не понимаю обывателей, которых хлебом не корми, а дай полюбоваться на труп. Среди следователей я не знаю человека, который испытывал бы удовольствие от вида гнилого трупа или с наслаждением рассматривал и описывал страшные раны на теле еще недавно живого человека. Это наша работа, и мы должны выполнять ее добросовестно, но никто меня не заставит в свободное время, увидев на улице труп, часами стоять возле него и глазеть. А сколько раз я проводила осмотры трупов, длившиеся по нескольку часов,…

– И на хрена же сжигать такую прорву деньжищ?! – Новичок едва не поперхнулся. – Облажался наш Госбанк, – ехидно прокомментировал толстяк, подходя к стеллажу. – Сторублевки фальшивые им впихнули. Вот они и стремятся от денег избавиться, чтобы кое-кого из теплых кресел не выпихнули. – Много ты знаешь, – осклабился третий, – только вот на горшок не просишься. Бери ящик да тащи молчком к двери. Провозимся здесь – нас премии лишат. Я тогда у тебя из зарплаты ее компенсирую! – Пуговицу на лоб сначала…

Хотя, конечно, в первый день никто ничего не мог предугадать. Узелков, нервически подергивая плечами, ходил по нашей дежурке, трубно сморкался в широко раскрытый на ладонях носовой платок и говорил: — Вы мне дайте, пожалуйста, что-нибудь такое фундаментальное. А уж дальше я сам разовью. Мне хотелось бы успеть сделать еще сегодня что-нибудь незаурядно оригинальное для воскресного номера. Что-нибудь такое, понимаете, экстравагантное!.. — Хотите, я вам про знахарок подберу материал? — предложил Коля…

Ах, ну да, как же, как же! Все те же вопросы, запросы, Страсбургский суд по правам человека!.. Комитет солдатских матерей!.. Так этих же б… на пушечный выстрел нельзя к воинской части подпускать! Да кому теперь до этого дело?… Развалили армию… и такую армию!.. Только и осталось Григорию Павловичу, что молча ностальгировать теперь по ушедшим годам славы и величия… Риторические вопросы министра, собственно, никакого конкретного ответа от помощника и не требовали: за Интернет, или как там его, отвечала…

Меркулов уловил раздраженный тон Турецкого. — Сань… Ты чего? Не сходи с ума, что тебе взбрело в голову? — Теперь и ты меня считаешь параноиком? — Турецкий повысил голос, не в силах сдержать свою досаду. Все они заодно, Ирку покрывают. Но он же не дурак и никогда не будет в роли обманутого мужа, о котором сочиняют анекдоты. Его неожиданно захлестнула такая волна ярости, что он чуть не заорал в трубку все, что думает о своих друзьях, защитниках его жены. Адвокаты хреновы! Небось из жалости к нему…