Книги из серии "Библиотека исторической прозы"

Все население хутора состояло, кроме самого Збышка, его жены и сына, из старой бабы-стряпухи, работника, мальчика-сироты, забредшего сюда из Кракова, пары лошадей в конюшне, коровы и дворового пса. Усадьба стояла среди глухого леса, а в окрестностях города всегда блуждает немало бродяг и разбойников, представляющих опасность для мирных жителей, но Збышка они не трогали: всем было известно, что поживиться у него чем-нибудь трудно, зато легко получить по загривку, так как старый вояка при случае умел…

В постройке двери нужда опять оказалась великим художником, творящим почти что из ничего. Дверь вышла чудом в своем роде. Посмотреть издали — она как будто ушла под самую крышу, манит прохожего, обещая свободный вход, а подойдешь ближе — она не выше пояса. Одним словом, все в этой несчастной мазанке — дверь, окна, труба — все было пародией на обыкновенные людские жилища. Но как ни мала была дверь, а много пошло на нее труда. В безлесной стране за одно «спасибо» никто не даст и полена, а строивший…

В 1000 году император Оттон III через Силезию отправился в гости к Болеславу в Познань и Гнезно и здесь освободил его от вассальной зависимости. Но прошло еще 24 года, пока после успешных войн и новых завоеваний (мархия Лужичан — 1002 г., Чехия и Словация — 1003 г., война с императором Генрихом II от 1004-го до 1018 г., Червенские грады и Киев — 1018 г.) Польша стала королевством. Наконец, в 1024 году умер главный враг объединения Польши, император Генрих II, и немедленно в Гнезне архиепископ возложил…

Можно было обойти весь дом, не встретив никого. Только со стороны леса, на большом камне, под соломенным навесом сидела очень старая женщина, сгорбленная, с седыми волосами, выглядывавшими из-под платка, — сидела и как бы в полудремоте пряла. Ее загорелое лицо со сморщенной и потрескавшейся кожей, желтой и пергаментной, покрыто было на щеках и подбородке волосами; глубоко впалых глаз почти не видно было из-под нависших век и густо заросших бровей. Перед нею стояла прялка; она медленно вытягивала…

— Ну, что станем делать, Парфен? — наконец спросил он своего кучера, который взглянул из-за дверей на своего пана. — Как думаешь, перестанет ли этот проклятый дождь к вечеру? Ехать нам или ночевать? — Да что же? — возразил кучер, проворно пряча трубку в карман своей свитки. — Пожалуй, поедем, погода собралась на целые трое суток, мы не переждем ее, а там пани будет ждать и беспокоиться… — Но ведь еще две добрых мили остается ехать нам, дорога прескверная… и вдобавок ночь на дворе!.. — Разве…

Нескоро поселянин думает о новой хате. Для него это невозможно. Крыша развалится, порастет мхом, травою и житом. Стены уйдут в землю, так что и окно придется на завалинке, сруб разойдется вкось, а все зовут ее хатой, все живут в ней люди. Нередко и крыша слезет, стены вывалятся, но и это не беда, их подопрут и все-таки живут в них. Трудно выстроить жилье в безлесной стороне. Гумно огораживается из плетня и из экономии одной стороной примыкает к хате, хлев и сарай тоже прижаты к ней. Зато, когда искра…

Но тут один ченстоховский мещанин подметным письмом известил Кордецкого, что уже вся Речь Посполитая восстала против шведов, и что Ян-Казимир, наконец, стал во главе движения. Этот мещанин, Яцек, был уже старый человек. Переодевшись шведским солдатом, он приблизился к стенам монастыря и предупредил Кордецкого о готовящемся штурме. На обратном его пути шведы узнали его, и Миллер приказал его колесовать. Легенда говорит, что старик, изнывая в муках, блаженно улыбался, потому что увидел в небесах Божию…

Рыжий человек был полным олицетворением дикого обитателя лесов; густые волосы в беспорядке длинными прядями падали ему на плечи и на лоб так низко, что, казалось, глаза его прямо под ними горели. Почти все лицо рыжего мужчины было покрыто волосами, едва только небольшие, выдающиеся части щек, горящие румянцем, лишены были этого леса рыжих прядей. Суконная, шерстяная одежда покрывала его тело. Не изящное, даже грубое одеяние это, коричневого цвета, у самой шеи было застегнуто на пуговицу и петлю.…

И сейчас грузная, мощная фигура Петра первою бросалась в глаза среди десяти — двенадцати человек, наполнявших заднюю комнату австерии. «Капитан», как его величали собеседники, сидел за столом, в дальнем углу комнатки, где табачный дым так и ходил облаками при скудном освещении, и в этих облаках все сидящие вокруг Петра казались порою одетыми туманом. Очертания лиц и фигур для постороннего наблюдателя сглаживались, почти сливались. Темнели и выдавались только спины, затылки или белели воротники и…

Кроме задней галереи, бурею снесло и палатку на корме, где в хорошую погоду обычно помещался кормчий и пассажиры, едущие на дромоне. Под ветром и дождем стоит кормчий, кутаясь в толстый плащ, набухший, отяжелелый от влаги. Хмуря брови, пронизывает он мрак впереди, чтобы вовремя заметить опасные береговые скалы. Ночью, время от времени сквозь тяжелую пелену туч можно в просвете разглядеть узор созвездий и по ним определить, куда несется судно, где оно приблизительно находится в данный миг. А днем…

Сидевший под дубом был, очевидно, старший из пяти братьев и главенствовал среди них. Солнце уже близилось к закату, но его лучи еще порядком припекали. Поэтому сидевшая и отдыхавшая компания не помышляла оставлять свое тихое, покойное убежище, а продолжала наслаждаться тенистою прохладой леса. Прямо на земле стояли между ними дорожные кубки из турьих рогов, наполненные медом, и сосуды с водой, принесенною прислугой из недалекого источника. Поблизости, на луговине, паслись среди густой весенней…

Страна эта дикая, страшная, скучная, населена только крестьянами, евреями и экономами; по крайней мере, ничего другого я не мог здесь заметить! Я, который давно привык к удобному жилищу, к роскоши жизни, к наружному блеску, который в городе прикрывает недостаток, каждую минуту приходил в изумление, каким образом люди в такой нищете, в уничижении, в грязи и вони могут прожить хоть два часа? Первый мой ночлег в ужасной яме, которую здесь называют хорошей корчмой, показался мне вечным адом. Крестьяне,…

Читатели, знакомые с названным романом, сами могут решить: насколько основательны обвинения и упреки, обрушившиеся всей тяжестью на голову одного человека?.. Но с его уходом дела пошли не совсем гладко и в самой Варшаве, и в целом царстве, освобожденном от чужой опеки. Не говоря уже о грозовой туче, которая, по мановению из Петербурга, заклубилась сотнями батальонов, протянулась по граням Польши и готовилась охватить ее мертвым кольцом стальных штыков и медных орудий,  — разлад и развал…

Другие, сидящие и стоящие здесь, все — в шубах, в теплых охабнях и меховых кафтанах. Кто имеет право, тот не снимает горлатных шапок. Духовенство — в скуфьях и клобуках. На восточных царевичах и беках, которых немало проживает при московском князе, — их чалмы, тюбетейки и мурмолки. На стариках боярах тапочки, вроде ермолок, как они и дома ходят. Тепло одета и молодая жена умирающего Василия, красавица литвинка Елена Глинская. Подавляя рыдания, прислонилась она к изголовью больного. Старший…

И вдруг после парижских Июльских дней, после Брюссельской революции повеяло чем-то иным под сводами старинных вельможеских палацев, под готическими арками древних храмов, на площадках, на улицах, даже на просторе деревенских полей и лугов. В Варшаве это движение ярко и сильно проявилось взрывом революции 29 ноября 1830 года. Потом началась война с Россией, тянувшаяся с переменным успехом больше девяти месяцев… И понемногу стала выясняться в эти дни новая "Молодая Польша", демократическая,…

– Только, ради Бога, будь осторожна с ней; ты знаешь, какая она гордая, – говорил Твардовский. – Знаю, знаю, будь спокоен. Ведь птичку узнают по перьям, а человека по взгляду; наши сестры везде одинаковы, хоть снаружи и разнятся, как простое яйцо от свяченого, а разбей яичко – внутри все одно, что у крашеного, что у некрашеного. – Ладно, пани, ладно; ну, отправляйся же с Богом! XXVII О том, какой был ответ панны Ангелики Можно себе представить, с каким нетерпением ожидал…

* * * Автор «Московитского и Персидского путешествия» не был главою посольства, и книга его не является донесением о дипломатических сношениях с Москвою и Персиею. Напротив, о целях посольства и о переговорах, которые вели послы, он говорит лишь в общих неясных выражениях. Не вполне ясна у него и роль Брюг(ге)мана, или Бругмана, одного из послов, с которым у Олеария в течение путешествия были крупные столкновения, в книге его указанные лишь намеками. Представляется поэтому необходимым остановиться…

— Сеньоры епископы, я принимаю ваши доводы. Но я хочу, чтобы за ней поехали вы, епископ Роже, и вы, епископ Готье. Привезите ее с почестями, подобающими будущей королеве франков. Оба прелата, победоносно взглянув друг на друга, удалились. Глава первая. Новгород По долине, со стороны Смоленска, растянулась длинная вереница всадников, за которыми следовали повозки. — Анна… Анна… Подожди меня! Прильнув к холке лошади, девушка, словно опьяненная запахом, шедшим от животного, ничего не…