Книги из серии "Море и берег"

Меня бабушка учила, И твердил все время дед, Что газеты — это вред, А вот деньги — это сила. Ничего остроумного, и не смешно даже. У него, Воронкова, и бабушки-то никогда не было. То есть была, конечно, но давно, еще до его рождения. Он так и сказал тогда Бересневу во время перекура: — Ты бы лучше про свою бабушку сочинил. А Береснев поглядел на него зелеными наивными глазами и говорит: — Думаю, Паша, про тебя поэму написать. — Это чем же, — усмехнулся Воронков, — чем я тебя…

— Вижу, что Фролов, — сказал Остудин, улыбаясь замерзшими губами. — Черт, Сергей, ты? — изумленно крикнул Фролов и, коротко хохотнув, похлопал его по кожаной спине. — Откуда ты, прелестное дитя? Падал ленивый мохнатый снежок. Корабли разошлись. Лодка Остудина погрузилась и стала выполнять маневры, нужные для испытания прибора. Фролов сидел в центральном посту, сгорбившись над своим раскрытым чемоданчиком и время от времени что-то записывая в блокнот. Однажды он повернул голову к Остудину, стоявшему…

Борис Зайцев ходил к замполиту требовать, чтобы меня перестали загружать, иначе я провалю зачеты. Вскоре он вернулся и мрачно сообщил, что замполит велел мне подготовить политинформацию о положении на Ближнем Востоке. Я засмеялся. Зайцев уставился на меня, погладил средним пальцем русые усики и сказал: — Так, так. Уже начинается нервный смех. Но мои нервы были в полном порядке. Что ж, Ближний Восток так Ближний Восток. Я покончил с ним во втором часу ночи, и потом мне снились минареты и верблюды.…

Тут-то впервые облетело строй это странное слово — «Ханко». — Ханка — это ж на Дальнем Востоке, — сказал кто-то. — Ну да, — поддержали его. — Там японцам дали прикурить. — Озеро Ханка — точно. — Да нет, ребята, не озеро. Я слышал, сержант говорил — на остров Ханку нас отправят. — Ну уж — остров! Железнодорожному батальону чего на острове делать? — Сказал! Острова разные бывают, — раздался гулкий бас. — И маленькие, и большие. — А ты хоть один видел? — Чего мне видеть, я сам на…

Судосборщики поднимались медленно, трудно. Окурков не бросали — притушив, заботливо прятали их в кисеты, про запас. Не слышно было смеха, шутливого слова. Перекуры к концу дня затягивались с каждым разом все больше. Толя сидел растерянный, подавленный горем, свалившимся нежданно-негаданно. Он словно и не слышал, команды бригадира. «Что же теперь? Прямо хоть помирай!..» — одна эта мысль в голове. Все уже, наверно, прикрепили свои карточки. Может, пойти еще поискать? Выйдя из бухгалтерии, он закуривал,…

— Перемените-ка тему, — посоветовал Седов. Сама мысль о курении была нестерпима для командира снарядного погреба. — Старшина, — обратился к нему Погожев, — пора бы нас с Долининым комендорами провести. Сколько можно ходить в строевых? — Точно, — поддакнул Долинин. — Схему подачи изучили? Изучили. — Салажата, — сказал Седов и тронул языком пересохшие губы. — Года еще не служите. Пятидесяти литров компота еще не выпили… В динамике трансляции крякнуло. Раздался высокий голос командира башни:…

Конечно, он ей не говорит, что ему уже не раз предлагали крупные командные должности в Москве и преподавательские — в Ленинграде. Разумеется, дело идет к этому: в один прекрасный день он согласится. Но пока еще есть порох в пороховнице (так обычно он думает про себя), он не расстанется со своими подводными лодками. Сейчас жена на юге, в Хосте. Пишет, что загорела, принимает ванны и что в прошлом году в Гурзуфе было лучше. Контр-адмирал знает, что в будущем году, где-нибудь в Цхалтубо, она будет…

Измеритель в окоченевших руках штурмана Одинцова вышагивал по карте, отмеряя пройденные мили, но походка его — увы! — не всегда была уверенной. Однажды эта неуверенная походка привела лодку на пять миль южнее поворотного буя. Как выразился инженер-механик, не упускавший случая сострить: «Он шел на Одессу, а вышел к Херсону…» Тяжело вспоминать все это. Но никогда не забыть ему, Одинцову, как, вызванный наверх, стоял он, вцепившись в ограждение, на мостике, валящемся то влево, то вправо, и тоскливо…

Мне и раньше доводилось плавать на подводных лодках. Но только в этом, последнем, походе я впервые заметил, как малиновый свет дифферентомера отражается в гладком теле перископной трубы. И как над штурманским столиком сухо пощелкивает счетчик лага и бегает быстрая красная стрелка, изогнутая коленцем. И как в тумане вокруг топового огня возникает какое-то сказочное сияние-мерцание… Кстати, о тумане. Лодка, на которой я выходил в море, прекрасно действовала на учении. Ее молодой энергичный командир…

Сегодня утром после проворачивания механизмов беседовал с Калиничевым. Он ленинградец, до службы работал слесарем на «Судомехе». Рослый такой парень, красивый. Только хмурый какой-то. Я сказал, что мне известно, что он нагрубил Соломатину, когда тот был за командира отделения, и я надеюсь, что это больше не повторится. Он посмотрел на меня и говорит: — Вы ничего не знаете, товарищ старшина. — А что я должен знать? — спрашиваю. Он промолчал. Тут подошел Линник, хлопнул Калиничева по плечу…