Книги из серии "Во славу Отечества"

«Заядлый птах, — уважительно подумал Тырков. — И как его только сюда занесло? Тобольск, чай, не в тайге поставлен, а на высоком Чукманском мысу. Здесь поживиться особо нечем. Да и людновато…» «Хотя, — набежала следующая мысль, — дятлы зря не летают. Не иначе как шашели в теремном дереве завелись. Шпиль точно менять надо. Заодно и верха перебрать». А дятел знай себе барабанит. А Федоров знай себе глядит. Тут Тыркова и осенило: «Так они же родня! Не случайно Нечая Федоровича…

— Пусти-ка его, — приказал ратнику. Мальчик не успел вцепиться в бороду главарю эстонской дружины, как Клеркон ударом наотмашь по лицу опрокинул его. Ратник занёс копьё над мальчишкой, пленные пытались мешать, но их успокаивали сильными ударами копейных древков. Клеркон остановил ватажника: — Не надо! Нагнулся к неподвижно лежащему мальчику, с удивлением снял с него наборный пояс с серебряной пряжкой: — А малец не прост! За него могут дать хороший выкуп… Ватажники…

По-обидному быстро промчалась жизнь. Суетное время отмерило ему, государю Ивану, свое…» Над умирающим склонился Василий. Взгляды отца и сына встретились. Что прочитал Василий в глазах отца, почему быстро отвел взор? Иван Васильевич спросить хотел о том, но вместо слов из горла хрип вырвался и тут же оборвался. На ум пришла далекая старина, когда захлестывала Русь княжья и боярская котора. Тогда Шемяка, захватив великого князя Василия Васильевича, отца его, Ивана, ослепил и сам великим князем…

Та намек поняла. – Ну, как у тя телушка-то растеть? – Растеть, куды ей деваться! А у тя? Разговор явно не клеился, был каким-то натянутым, но торопливо прошмыгнула мимо Марфа. – Здравы будьте, тетуся Прасковья, – сказав, дева стыдливо опустила голову, слегка покраснела. Горячо зыркнув глазищами, она заторопилась, словно ее кто-то хотел остановить. – Ой, краса кака! – Прасковья произнесла эти слова сладким голоском. – Ой, кума, глаз за ней нужон. Глаз. Смотри…. Замуж ей пора. Мать…

Но вот на днях канцлер Висковатый, пожалуй, единственная светлая личность при московском дворе, оповестил, что приглашение к государю может последовать неожиданно. Он также предупредил, чтобы посол ни в коем случае не затрагивал в беседе тему опричнины. Сам же Висковатый отвечал на вопросы об опричнине заученными фразами: «Али вам то ведомо? А коли ведомо, так для чего вопрошаете? И никакой опричнины у нас нет, ибо царь-батюшка сам владеет всей страной. А что живёт не в Москве и ежели уезжает для…

— Передай, что приму только Калокира, — повелела она. — Без сопровождающих. Выслушав привратницу, юноша сказал: — Я телохранитель патрикия. Мы войдём вдвоём. Евфимия помедлила. Но потом кивнула: — Хорошо. Пусть заходят оба. Калокир — двадцатипятилетий молодой человек, с рыжеватой бородкой, чуть прищуренными голубыми глазами и едва заметной улыбкой, постоянно игравшей в уголках его ярко-красных губ, — был одет изысканно и богато. Алый плащ с золотыми грифонами, кольца на руках, дорогие браслеты…