?.E.F.I.R. Фаза 2: Фрактальный Разлом
Шрифт:
Мы поспешно удалились, но ощущение наблюдения не исчезло — символ словно впечатался в моё сознание, продолжая следить за мной даже после того, как мы потеряли лабораторию из виду.
После часа пути (хотя понятие времени здесь было крайне условным) я почувствовал странное эмоциональное тяготение к определённому участку ландшафта. Ничем не примечательный на первый взгляд — просто неровный холм с выжженной травой — он вызывал во мне необъяснимое беспокойство.
TX-? зафиксировал всплеск активности в эмоциональных центрах мозга, а медальон начал нагреваться, становясь почти обжигающим.
[TM-?.SYNC/ANALYSIS]:
[TM-?.SYNC/WARNING]: Рекомендуется сохранять эмоциональную дистанцию. Высокий риск когнитивного искажения.
[TM-?.SYNC/НАБЛЮДАТЕЛЬ]: [задумчиво] Или, может быть, именно эмоции — ключ к разблокировке того, что было скрыто?
Когда мы приблизились, я увидел, что это не просто холм, а ещё один временной карман — но в отличие от предыдущих, полностью закрытый, словно непроницаемый кокон из застывшего времени. Его поверхность была матовой, не пропускающей взгляд внутрь.
— Что это? — спросил я у Миры, которая держалась на расстоянии, с явным беспокойством наблюдая за карманом.
— Запечатанное воспоминание, — ответила она. — Такое... я видела редко. Обычно это значит, что память настолько болезненна или опасна, что сам носитель её заблокировал. Или... кто-то другой сделал это за него.
Я подошёл ближе, и поверхность кармана отреагировала на моё приближение — начала рябить, словно потревоженное зеркало воды. Сквозь рябь проступали образы — сначала размытые, неразличимые, затем всё чётче: пламя, дым, крики.
Затем — двухэтажный дом, объятый огнём.
Медальон на моей груди превратился в точку невыносимого жара, а TX-? внезапно активировал все защитные протоколы.
[TM-?.SYNC/DEFENSE]: Внимание! Обнаружена попытка доступа к заблокированным воспоминаниям.
[TM-?.SYNC/SYSTEM]: Активация протокола защиты целостности личности.
[TM-?.SYNC/НАБЛЮДАТЕЛЬ]: Вопрос: кто установил эти блоки? Мы — или они?
Но было уже поздно — карман раскрылся, затягивая меня внутрь с силой, которой я не мог сопротивляться. Мир вокруг исчез, сменившись кошмарным видением: я стоял перед горящим домом, языки пламени лизали второй этаж, крыша уже начала обваливаться.
В дверном проёме мелькнула женская фигура — стройная, с длинными тёмными волосами. Что-то в её движениях, в линии плеч вызвало во мне волну узнавания и невыносимой тоски. Анна? Моя жена, которую я помнил лишь фрагментами, чей образ был искажён и неполон в моей покалеченной памяти?
А в окне второго этажа — маленький силуэт, прижимающий руки к стеклу. Ребёнок. Джейми? Возможно.
Эмоциональная волна чуть не сбила меня с ног — смесь ужаса, вины, отчаяния и гнева такой интенсивности, что я закричал, падая на колени. TX-? пытался подавить эмоции, активируя протоколы стабилизации, но медальон пульсировал в противофазе, словно усиливая каждую эмоцию до предела.
Внутренний конфликт между двумя системами буквально разрывал моё сознание на части. Я чувствовал, как две силы — TX-? и медальон — борются за контроль над моим восприятием, над моими воспоминаниями, над самой моей сущностью.
В этот момент я сделал то, что не делал никогда раньше — взбунтовался против обеих систем. Сжав кулаки до боли, я прорычал сквозь стиснутые зубы:
— Я — не программа. И не инструмент.
Я — человек. Или хотя бы остаток того, кем он был.Этот момент самоутверждения, этот крик души временно ослабил хватку обеих систем. В образовавшемся просвете, в краткий миг ментальной свободы, я увидел вспышку истинного воспоминания:
Ева стояла перед тем же горящим домом, пламя отражалось в её золотистых глазах. В руках она держала фотографию — нашу семейную фотографию: я, Анна и маленький Джейми на фоне озера. Её лицо выражало сложную смесь эмоций — решимость, сожаление, холодный расчёт и что-то похожее на настоящую, человеческую печаль.
— Иногда потеря — это цена пробуждения, — произнесла она, глядя на пламя. — Прости, Алекс. Однажды ты поймёшь.
Затем образ начал расплываться, искажаться. TX-? полностью блокировал доступ к воспоминанию, погружая меня во временное забытье. Последнее, что я увидел перед тем, как сознание угасло — треугольный символ, проступающий через пламя, его внутреннее око наблюдало за происходящим с нечеловеческим вниманием.
Я пришёл в себя от ощущения холода — Мира брызгала мне в лицо водой из странного ручья, текущего вертикально вверх по склону холма. Её лицо выражало искреннее беспокойство.
— Ты кричал... и плакал, — сказала она тихо. — Я никогда не видела, чтобы карманы так действовали на кого-то. Что ты увидел?
Я попытался ответить, но обнаружил, что не могу сформулировать увиденное — словно кто-то установил блок в моём сознании, препятствующий даже обсуждению этого воспоминания.
— Я видел... — голос сорвался, в горле пересохло. — Огонь. Дом. И... Еву. Она что-то сделала. Что-то ужасное.
Мира помогла мне подняться на ноги. Окружающее пространство изменилось — временной карман с горящим домом исчез, словно его никогда не было. Но местность вокруг нас тоже трансформировалась — появились выцветшие участки, словно кто-то высосал из них цвет и жизнь; предметы существовали лишь частично, их края размывались в небытие; в воздухе висел странный звук, похожий на шелест песка в песочных часах.
— Хроноворы, — прошептала Мира, оглядываясь с тревогой. — Они почувствовали тебя. Твою боль. Твои воспоминания. Это... привлекает их.
Она взяла меня за руку, указывая в сторону тропы, вьющейся между деревьев, чьи стволы были наполовину прозрачными.
— Нам нужно идти. Это место больше не безопасно.
Тропа была отмечена странным золотистым мхом, светящимся в сумраке наступающей темпоры (я не мог назвать это "вечером" — время здесь не делилось на привычные дневные циклы).
— Этот путь ведёт к крупному карману, — объяснила Мира, когда мы быстрым шагом двинулись по тропе. — Целому фрагменту прошлого... базе "Омега". Месту, где всё началось.
Я замедлил шаг, ощущая внутренний конфликт. Часть меня хотела вернуться к карману с горящим домом, выяснить больше, разблокировать все воспоминания. Но другая часть понимала необходимость двигаться вперёд, особенно с приближением Хроноворов.
Но больше всего мной двигала решимость найти правду, какой бы болезненной она ни была. Если Ева действительно причастна к трагедии, которую я увидел — я должен знать. Должен помнить. Как бы ни было трудно.
Медальон на моей груди снова начал пульсировать, но теперь как-то иначе — не в такт с сердцебиением, а в собственном ритме, словно указывая направление. Он тянул меня к базе "Омега", к очередному фрагменту прошлого.