100 shades of black and white
Шрифт:
Возле кантины столпотворение. Мешанина белого пластика и черных фигур. Они сгрудились над кем-то, напоминая стаю голодных сарлакков, и ждут.
Рэй пригибается к самой земле, ползет куда-нибудь в сторону, надеясь, что ее не видели. Заставляет себя не слышать нечеловеческой силы вопли, доносящейся до нее даже сквозь плотную пелену шума.
Стискивает зубы и перебирается из-за укрытия за камень. Ей кажется, что все слышат, как она натужно дышит, как громко бьется внутри сердце. И шорох осыпающегося под ботинком песка становится невыносимым.
А у нее ничего нет. Никакого оружия. Даже
— Ты справишься, — убеждает она сама себя. — Слышишь, все получится. Просто доберись до того шатра и все.
Там она будет уже не на виду. И сможет сделать круг, чтобы вернуться к своему старенькому спидеру и рвануть куда глаза глядят.
Ее выдает крик.
Он рвется из ее же собственного горла, когда ближайший мертвец оживает и хватает ее за ногу. Так плотно сжимает колено, что, кажется, процарапывает когтями насквозь.
Рэй кричит и пытается отползти назад. Теперь больше нет нужды прятаться, ее и так заметили, услышали и увидели. Она поднимается на ноги, выныривая из-за укрытия, чтобы бежать, но выстрел бластера куда быстрее.
Он валит ее на ноги обратно, расползаясь по груди онемением, и она с удивлением разглядывает собственную майку, всю красную от крови.
Что-то должно было произойти. Обязательно.
— Я нашел еще одну, магистр, — доносится над нею, и она кое-как запрокидывает голову. Тело уже не слушается, и в глазах совсем рябит, но черный силуэт, замотанный в плащ, Рэй видит. — Добить?
Издалека несутся непонятные слова, резкие, рваные, только Рэй их не может разобрать. Все превращается в бессмысленный гул.
— Нет, нет, пожалуйста, — ей страшно умирать. Она и так совсем ничего не знает, ничего не видела, кроме треклятой пустыни.
Но бластер неумолимо движется к ее голове, мягко прижимаясь к виску.
А затем она видит звезды. Черные звезды, которые разрывают розовое небо, чтобы сжечь все дотла.
Она просыпается на рассвете. Вздрагивает и открывает глаза, еще чувствуя, как горят на обратной стороне век отблески звезд.
Черные звезды, срывающиеся с неба.
Но ведь черных звезд не бывает. Это небо черное, а они белые. Так что это просто кошмар. Все приснившееся ей не больше, чем выдумка воспаленного разума.
А внутри уже знакомо ноет и тянет. Это все потому, что сегодня что-то произойдет.
Рэй выбирается из гамака, шлепает босыми ногами по остывшему за ночь жестяному полу, шипит и ругается сама на себя, потому что пора завести меховые тапки для таких случаев, и выбирается наружу.
Ей просто почему-то не хочется оставаться внутри. Как будто она до сих пор не проснулась.
Снаружи еще совсем темно. Синее небо, все усыпанное звездами, и только на кромке востока розовеет тонкая полоса. До рассвета добрых полтора часа, а она уже на ногах.
Но затем она понимает, что ее подняло посреди ночи.
Над ее убежищем, так удачно замаскированным под обломок спасательной капсулы какого-то корабля, проносится здоровенная тень.
Куда больше птицы.
Это истребитель, и, когда он разрезает воздух, кажется, что даже песок дрожит под
ногами, оплывая. Откуда он здесь в такое время?За ним следует еще один, и еще. Они следуют друг за другом, словно хищники, устремившиеся к жертве. И летят они куда-то в сторону Ниджимы.
— Что за…? — Рэй чуть не вываливается наружу, балансируя на пороге в самой тени, чтобы ее не обнаружили. И хотя сделать это в ночи практически невозможно, она не станет рисковать.
Потому что точно знает, сегодня что-то произойдет. И это связано с неизвестными кораблями, направляющимися к Ниджиме.
Что-то нехорошее.
— Я не должна этого делать, да? — она говорит сама с собой, лихорадочно одеваясь. Ей бы закопаться в песок, как это делают сарлакки, и залечь на самое дно. Дня на три, как минимум, надеясь, что никто не станет искать ее. А она перебьется и на четверти пайка в день. Если придется, то поголодает и неделю. Не в первый раз же.
Только ее тянет следом за черными истребителями. Буквально трясет за шиворот и вынуждает идти.
— А-а-а, Тьма меня задери, — Рэй натягивает ботинки и берется за посох, вынимая его из петель.
Голова просто взрывается от боли. Правый висок словно дырявый насквозь, обугленный, и до него больно дотрагиваться.
— Ауч! — перед глазами вспыхивает что-то черное, заполняет собой кругозор, и руки сами собой промахиваются мимо посоха, оставляя его висеть на петлях, и берутся за старый бластер.
Почему так, Рэй не знает. Но, наверное, оружие ей понадобится.
У Ниджимы она оказывается на рассвете. Позади алеет песок, напоминая лужу крови, а впереди занимается пожар. Только он настоящий. Пахнет паленым мясом, железом и болью.
А у кантины, возле самого входа стоят, окружив кого-то или что-то, отсюда Рэй не разобрать, черные пришельцы в плащах. Они не похожи на обычных завсегдатаев Платта. Они вообще не похожи ни на кого, и на черных шлемах танцуют нестерпимо яркие блики, заставляющие Рэй прикрывать глаза рукой и жаться поближе к земле.
Потому что ей страшно.
И даже заряженный бластер в руке не спасает.
Рэй ныряет вниз и налево, крадется вдоль длинной трубы, по которой должна течь вода в дневное время. Держится тише сарлакков в засаде, подбираясь все ближе.
У пришельцев даже голоса нечеловеческие. Холодные, резкие, металлические, запрятанные под вокодеры. Их глава, стоящий поодаль, смотрит куда-то вдаль, пока его стая разрывает на части то, что когда-то было Ункаром Платтом. Он водит головой из стороны в сторону, как будто ищет что-то, но не может уцепиться. Или словно нюхает воздух в поисках новой жертвы.
А еще он высоченный, голова на уровне крыши догорающего дома, и его плащ заляпан кровью.
— Вы нашли ее?
— Нет, магистр. Мы обыскали весь пост. Никого похожего на ту девчонку тут нет.
Они говорят о какой-то девчонке, и Рэй невольно хмурится. Здесь только старики и мужчины. Ну и пара шлюх, только они совсем даже не девчонки, возраст совсем не подходящий. И то, не каждую неделю бывают.
Тогда кого они все ищут?
Солнце занимается над горящей Ниджимой, и ей больше не нырнуть в тени, не укрыться в полумраке. И место ее теперь еще опаснее, чем открытая песчаная равнина.