13 дверей, за каждой волки

– Нет, конечно, нет. – Он протянул руку. – Меня зовут Рэй. Как луч солнца [28] .

Фрэнки рассмеялась.

– Ну здравствуйте, Луч Солнца.

– Если хочешь, можешь называть меня просто Солнце. Я жду, когда ты пожмешь мне руку.

– Долго придется ждать.

Она подхватила кофейник и пошла проверить, у всех ли посетителей полные чашки. Фрэнки нравилась эта работа. Она разбиралась в еде, знала, что такое голод, и никогда не волновалась о том, что сказать этому или тому человеку. Все, что ей приходилось говорить, – «Что будете заказывать?», а все, что делать, – держать кофейник.

28

Ray – луч (англ.)

Когда она вернулась за стойку, Луч Солнца достал бумажник, чтобы расплатиться.

– Мисс Фрэнки, – произнес он, прочитав ее имя на униформе, – не нужен ли такой прекрасной юной леди партнер по танцам?

Она могла сказать «да», так как была достаточно взрослой. Но ее отец не согласился бы. И она не могла ставить под удар свои планы. Она схватила тряпку и принялась вытирать солонку и перечницу.

– Я еще слишком юная, чтобы ходить на танцы.

Он сделал шаг назад и схватился за сердце.

– О нет, не надо со мной так. У меня слабое сердце.

– Ну я же не буду вечно слишком юной, – сказала Фрэнки. Очень скоро она станет взрослой женщиной, которая может делать что угодно, работать и жить там, где хочется. – Может быть, скоро начну подыскивать партнера по танцам.

Порывшись в переднем кармане рубашки, он достал раковину и аккуратно положил на стойку рядом со своим четвертаком.

– Что это? – спросила Фрэнки, постучав по раковине.

– Я привез ее с острова под названием Окинава. Единственный предмет, который я храню… из моих путешествий.

– Я не могу это взять.

– Вернешь ее мне, когда пойдем на танцы, – ответил он. – Я буду считать дни.

Она подумала о спрятанных под матрасом деньгах, об объявлении о сдаче комнаты, которое прожигало дыру в ее сумочке.

– Я тоже буду их считать.

Фрэнки пришла домой после обеденной смены. Ноги устали, зато щеки горели. Не успела она открыть дверь в кухню, как Ада рявкнула:

– Я думала, ты придешь домой гораздо раньше. Твоему отцу нужна помощь в магазине.

– А Дьюи помочь не может?

Глаза Ады вспыхнули.

– Я попросила об этом тебя.

В магазине отец, стоя на коленях, надевал туфлю на ногу красивой женщине с красной помадой на губах и черными кругами под глазами. Ничего не сказав Фрэнки, он только легким кивком головы указал на метлу в углу и опять повернулся к клиентке.

– Ну как? – поинтересовался он.

Женщина встала и прошлась по магазину в глянцевых черных туфлях из кожи.

– Да. Эти как раз впору.

Она села, отец Фрэнки снял новые туфли, а она надела коричневые, подходящие под ее костюм, и направилась к прилавку, чтобы расплатиться. Фрэнки подметала за прилавком, когда женщина подписывала чек. Фрэнки обратила внимание на легкие пурпурные синяки вокруг изящного запястья. Я же обратила внимание на ее имя.

«Миссис Чарльз Кент».

* * *

Кенты жили в обширном особняке на самом севере города, в нескольких милях от дома, где я впервые увидела Чарльза. В огромной прихожей миссис Чарльз Кент отдала покупки и шляпку горничной и попросила подать чай в приемной. Горничная сказала, что мистер Кент наверху, но ожидает ужин ровно в шесть вечера. Миссис Кент кивнула и не стала напоминать горничной, что мистер Кент всегда ожидает ужин ровно в шесть, как не стала говорить об иных вещах, которых ожидает мистер Кент. Возможно, горничная, как и все мы, уже была осведомлена о его ожиданиях.

Миссис Кент направилась в приемную, а мы с Волком поднялись по лестнице. Чарльз Кент имел собственные комнаты в задней части особняка: спальню и гостиную в темно-зеленых тонах, с огромными окнами, выходящими на аккуратные лужайки и раскидистые дубы. Над кроватью висел огромный портрет Чарльза Кента с двумя гончими, со стены гостиной на меня сердито смотрела оленья голова, а в углу притаилось гигантское чучело медведя. «Привет, олень, привет, медведь», – сказала я. Зато нигде не было портретов миссис Кент.

Я нашла его в ванне, где он нежился в пене и пару. Кожа вокруг его водянистых глаз покрылась морщинами, в русых волосах появились седые пряди. Но прическа у него была та же, что и всегда, – зализанные назад волосы. Его губы с опущенными уголками сохранили прежний чересчур розовый цвет, словно он их натер или испачкал, а тело было мягким и белым, как у личинки. Хлопья мыльной пены плавали, как морская живность.

Миссис Кент не станет по нему скучать.

Я бросилась на него, как дикий зверь, которым была, и окунула его голову в воду. Он бился и брыкался в моих «неруках», вырывался из моих «необъятий», его нос и легкие наполнялись водой. Однако, пока он боролся и захлебывался, я ощутила давление в своем носу, в своих легких, содрогания от своей личной смерти. Я тоже утонула, меня утопил грипп, я захлебнулась своими токсинами, собственной кровью. Его утопление перекликалось с моим. Ловя ртом воздух и кашляя, я силилась удерживать его, наказать, заставить заплатить, как заплатила я. Но мои руки на горле Чарльза не выглядели моими, а вода не походила на воду в ванне. Я словно бы рассеивалась и растворялась, маленькие осколки меня улетали прочь, а потом возвращались обратно в правильном порядке.

Грипп пришел до Бенно, до Мерси, до, а не после, и я… я…

Я пережила болезнь? Да, пережила.

Что меня убило? Кто меня убил? Мои пальцы сжались на горле Чарльза Кента. Это был ты?

Чарльз Кент вплеснул и втолкнул воспоминания обратно в меня, чуть не сбив с «неног». После того как Бенно отослали прочь и похитили Мерси, после Даннинга родные вернули меня домой. Спустя многие недели пребывания на препаратах я немного повредилась головой, и кожа мира так истончилась, что я могла видеть сквозь нее. Волков в лесах, русалок в воде, призраков повсюду. Посреди ночи я видела мою давно умершую бабушку в изножье кровати. Она распекала меня со своим британским акцентом. Средь бела дня посреди двора я видела людей в мехах и шкурах, болтавших на французском. На заднем сиденье нашего автомобиля со мной частенько ездила девочка лет шести, которая хохотала на резких поворотах, скользя на кожаной обивке и проходя сквозь меня. Когда я хихикала вместе с ней и показывала на бабушку или русалок, отец хмурился еще сильнее, а мама только крепче сжимала ниточку губ.

В моменты прояснений я пыталась объяснить:

– Я любила его.

Или:

– Ее зовут Мерси.

Или:

– Чарльз пытался причинить мне боль.

Или:

– Я мертва? Когда это произошло?

Я по-прежнему убегала в рощу, плавала в озере, возвращалась домой растрепанная и мокрая. В последний раз я ускользнула с вечеринки в доме и пошла к воде, даже не озаботившись снять платье и туфли, которые родители купили в кредит. Вода была ледяной, достаточно холодной, чтобы у меня в голове немного прояснилось, достаточно холодной, чтобы замедлить мою кровь. Когда перестала ощущать руки и ноги, я выбралась на берег и наткнулась на Уильяма, поджидавшего меня на песке.

– Какого черта ты творишь, Перл? – проревел он. – Разве ты не довольно натворила?

За его спиной появился Фредерик с бутылкой в руке.

– Ш-ш-ш, Уилли. Нас могут услышать.

– Я задал тебе вопрос, Перл. Разве ты не довольно натворила?

– Его на самом деле звали не Бенно, – сказала я. – Настоящего имени он мне не говорил: боялся, что оно прозвучит некрасиво в моих устах.

Уильям перевернул меня пинком ноги в бок, словно жука.

– Ты сама некрасивая. Ты безобразная. – Он уставился на меня сверху и оскалил зубы так, как не получилось бы ни у одного известного мне животного. – Видеть тебя не могу!