1812. Фатальный марш на Москву

Кутузов, безусловно, понимал потребности солдат лучше, чем вернувшийся в армию солдафон и любитель парадов цесаревич Константин. Глубоко пораженный видом грязных людей, кутавшихся в овчину, он устроил смотр с намерением привести их в порядок, и появился на нем в парадной форме без шинели, чтобы продемонстрировать, какой он молодец. «Он хотел подать пример, а нам становилось холодно даже смотреть на него», – вспоминал капитан лейб-гвардии Семеновского полка Павел Пущин {776} .

776

Aglaimov, 77.

Но даже продолжавшие боготворить Кутузова солдаты, как высказывался Митаревский, «стали поговаривать, что-де хорошо было бы, когда б фельдмаршал наш немного помолодел». Позволив французам вырваться через Красный, он вместо перехода к скорейшему преследованию устроил благодарственный молебен. Более расположенные и лучше настроенные к старику указывали на его годы и болезни: он часто ходил согнувшись из-за люмбаго и страдал от мигреней. Другие строили гипотезы в отношении истинных мотивов главнокомандующего. Некоторые в его окружении, возможно повторяя чужие свидетельства (или, скорее, предположения), говорили, будто слышали, как он говорил, что намерения его не в уничтожении Наполеона, а в обеспечении тому «золотого моста» вон из России. Уилсон отметил беседу, в которой фельдмаршал якобы говорил ему, что от свержения Наполеона Россия выиграет немного, в то время как Британия займет господствующую позицию как доминирующая держава в Европе, а это не отвечет интересам России {777} .

777

Mitarevskii, 146,157; W"urttemberg, 33, 35-6; Kutuzov, Dokumenty, 250; Wilson, Invasion, 234.

Как считали другие, и в том числе Ермолов и Вольдемар фон Левенштерн, Кутузов боялся загнанного в угол и отчаявшегося Наполеона, пусть у того остались всего 30 000 или 40 000 активных штыков и сабель. Фельдмаршал осознавал, что как полководец император превосходит его, а французские маршалы и генералы не чета его вечно ссорящимся подчиненным, к тому же закаленные бойцы Grande Arm'ee дрались лучше против его солдат, огромная доля которых приходилась на крестьян, призванных под знамена всего несколько месяцев тому назад. В приказах Наполеона, написанных Бертье с обычным формализмом, по-прежнему упоминались корпуса, дивизии и полки, точно те были полностью боеспособными формированиями, а поскольку многие из этих бумаг попадали теперь в руки русских, у Кутузова могло сложиться впечатление, будто дела у противника обстояли лучше, чем в действительности {778} .

778

Щербинин (Shcherbinin, Zapiski), Левенштерн (W. H. L"owenstern, I/317), Ермолов (Ermolov, 128-9) и Маевский (Maevskii, 161) среди тех, кто считают, будто Кутузов боялся боевого столкновения с Наполеоном. См. также у Гарина (Garin, 130) и Покровского (Pokrovskii, III/188)

Самым правдоподобным объяснением поведения Кутузова служит сочетание перечисленных соображений. Он стремился измотать Наполеона прежде, чем наверняка прикончить его. Отдавая под начало Ермолова отдельный отряд [180] , фельдмаршал просил того проявлять осмотрительность. «Голубчик, – проговорил он с обычной фамильярностью, – будь осторожен, избегай случаев, где ты можешь понести потерю в людях». Он поставил перед Платовым задачу постоянно беспокоить французов и «устраивать непрестанные ночные тревоги» {779} . Сам русский главнокомандующий за счет продолжения марша рядом с неприятелем вынуждал французов поспешать из страха очутиться отрезанными, за счет чего не позволял перевести дух и перегруппироваться.

180

бывший отряд генерал-майора барона Г. В. Розена, дополнительно усиленный пехотой и артиллерией. – Прим. ред.

779

Ermolov, 118; Beskrovny, Polkovodets, 311.

Кутузов не единственный грешил осторожностью. Денис Давыдов, уверенный командир с испытанным окружением из бывалых вояк, не отваживался нападать на нечто более серьезное, чем шайка отбившихся от своих частей солдат и дезертиров или отдельный изолированный взвод. Даже когда отступавшая колонна выглядела соблазнительно дезорганизованной, русские командиры не всегда верили своим глазам. «Группы из десяти или двадцати солдат строились и не позволяли рассеять их, – писал Вольдемар фон Левенштерн. – Их поведение вызывало восхищение. Мы позволяли им продолжить марш, а взамен выбирали другие отряды, которые вовсе не оказывали сопротивления». У русских не было особой нужды подставляться, поскольку они могли брать поклажу и пушки без боя, к тому же тысячи умиравших от голода солдат сами являлись на их бивуаки ночью и сдавались в плен {780} .

780

Davidov, 142-3; W. H. L"owenstern, I/338, 343; Kutuzov, Dokumenty, 250.

Вероятно, Кутузов предпочитал не рисковать и выжидать до тех пор, пока не появится твердый шанс на успех. Он рассчитывал на сравнительно свежие армии Чичагова и Витгенштейна, которые бы перерезали путь отхода французов на Березине. Когда войска Наполеона совсем ослабнут в ходе бесплодных попыток прорваться, Кутузов подойдет с тыла и возьмет их без труда. А если Наполеон вырвется, вина падет на одного из тех двух генералов или на них обоих.

Чичагов с его Дунайской армией, численно выросшей за счет прилива в ее состав войск Тормасова примерно до 60 000 чел., быстро выдвигался, чтобы лицом к лицу встретиться с Наполеоном [181] . 16 ноября, как раз тогда, когда тот вступил в Красный, адмирал захватил Минск, наиболее хорошо обеспеченную снабжением базу Наполеона. Затем устремился в направлении Борисова, где польская дивизия под командованием генерала Домбровского стерегла единственный мост через реку Березина. Всего в двух дневных переходах к северу от маршрута отступления Наполеона, примерно на полпути между Оршей и Борисовым, грозовой тучей нависал Витгенштейн с его 50 000 чел.

181

армия Чичагова, образовавшаяся в результате соединения прибывшей из Молдавии части Дунайской армии с 3-й Обсервационной армией, была названа 3-й Западной. – Прим. ред.

Хотя Наполеон не знал пока о падении Минска и предполагал, что Шварценберг по крайней мере связывает силы Чичагова, все же он нервничал. «Дела складываются очень скверно для меня», – признавался он вызванному в час ночи 18 ноября в Дубровне генералу Раппу. Согласно Коленкуру, император французов предполагал наличие у русских намерения окружить его на Березине, чем и объяснялось уклонение Кутузова от прямого столкновения с ним {781} .

В тот же день Наполеон послал срочный приказ Домбровскому сосредоточить войска у Борисова, чтобы защитить город и переправу через Березину. Он велел Удино со 2-м корпусом присоединиться к нему там, а потом идти на Минск и обеспечить его безопасность. Виктору поручалось разворачивать отвлекающие маневры против Витгенштейна, создавая у того впечатление, будто на него пойдет вся Grande Arm'ee. Наполеон осознал, что не сможет позволить себе задержаться в Орше, как на то надеялся, а потому решил отступить к Минску и постараться удержать линию обороны по Березине.

781

Rapp, 210; Caulaincourt, II/163.

«Успеем ли мы туда вовремя?» – задал он риторический вопрос Коленкуру и принялся прокручивать в голове различные планы стремительного броска к реке с оставшейся кавалерией гвардии. Точно бы предугадывая такой маневр, Чичагов 19 ноября распространил среди населения описание внешности Наполеона с распоряжением ко всем верным подданным царя пресечь любые попытки императора французов ускользнуть {782} .

Горя нетерпением покрыть сто километров, отделявших его пока от Борисова, Наполеон во второй половине дня 20 ноября выдвинулся из Орши в Барань, где услышал о чудесном спасении Нея и появлении его солдат на французских аванпостах тем утром. Известие всколыхнуло армию. «Никогда и победа не производила такого возбуждения, – вспоминал Коленкур. – Радость была всеобщей. Мы пребывали словно в опьянении, всё пришло в движение, все сновали туда и сюда, чтобы поделиться новостью с любым, кого встречали… Офицеры, солдаты, да вообще все почувствовали, что ни стихия, ни превратности судьбы более не повредят нам, и нам показалось, будто французы непобедимы!» {783} Наполеон и сам не мог не радоваться – известие пришлось как нельзя кстати, к тому же он оценивал важность любого стимула для подъема боевого духа.

782

Denni'ee, 141; Napoleon, Correspondance, XXIV/310, 311; Caulaincourt, II/166; Voenskii, Sviashchennoi Pamiati, 192.

783

Caulaincourt, II/163.

Раздача продовольственных пайков в Орше побудила часть солдат вновь встать под знамена, а двухдневная передышка позволила воинам, отставшим в пути ненамеренно, догнать своих и вернуться в строй. Тем, кто потерял или выбросил ружья, выдали новые со складов, где также находились шестьдесят две пушки. Оставшиеся от корпуса Нея формирования смогли таким образом восполнить амуницию и прочее снаряжение, вынужденно покинутое на левом берегу Днепра. Кроме всего прочего среди предметов снабжения, ожидавших армию в Орше, имелась и колонна повозок с элементами длинного понтонного моста. Сам по себе он более не требовался Наполеону, а вот сотни свежих лошадей стали бесценным приобретением. Наполеон велел сжечь понтоны, а лошадей передать в распоряжение артиллеристам.

Стояла отличная погода с легким морозцем при голубом небе, когда 21 ноября Grande Arm'ee выступала из города. Дорога лежала прямая и ровная. В то время как предположение Коленкура о том, будто удачное спасение Нея «вернуло императору веру в его счастливую звезду», вероятно, несколько отдалено от действительности, все же войска исполнились воодушевления и «выступили с большей радостью» {784} . Однако она вряд ли могла оказаться более неуместной.

Первый отрезок отступления от Малоярославца к Смоленску стал катастрофическим по причине полного отсутствия подготовки к нему, тогда как приход холодов 6 ноября застал почти всех совершенно врасплох. Пока отступающие колонны тяжело тащились в Смоленск на протяжении следующих трех или четырех суток, десятки тысяч людей и лошадей испустили дух в равной степени от недоедания и физического и морального переутомления, а кроме того и переохлаждения: температура колебалась от – 5 °C и до ниже – 12 °C, что не должно было бы представлять больших трудностей для организованной армии.

784

Fabry, Campagne de 1812, 191; Napoleon, Correspondance, XXIV/312; Caulaincourt, II/166; Fain, Manuscrit, II/325.

Пусть в процессе короткого пребывания солдат в Смоленске температура и значительно упала, небольшая передышка подарила войскам благоприятную возможность адаптироваться к обстоятельствам. Они как могли приспосабливали к условиям климата одежду, избавлялись от наиболее непосильной ноши из добычи, а во многих случаях пытались обеспечить себе личные запасы продуктов и выпивки. Первая нужда убила наименее всего способных сопротивляться напастям, а слабохарактерных побудила идти сдаваться русским, оставив среди продолжавших марш наиболее решительных, сильных и твердых. Они постепенно привыкали к холоду и нехватке еды, становясь крепче день ото дня {785} .

785

Planat de la Faye, 107.