1910-я параллель: Охотники на попаданцев

Глава 18 Расстроенные чувства и инспекция

Аннушка стояла на крыльце особняка, держа в руке старый потрёпанный блокнот и глядя на разговаривающих Евгения Тимофеевича и Семёна Петровича. Высокий, светлый коллежский асессор и темноватый штабс-капитан с задорными усами смотрелись сейчас забавно. Они словно пара детективов из книг, пытающихся разгадать невероятно запутанное преступление. Впрочем, так оно и было, с той лишь разницей, что это был вполне даже шпионский заговор неведомых сторонников какого-то Единства, да ещё и из другого мира.

Это было опасно и волнительно. Но оба мужчины явно пребывали в приподнятом состоянии духа, уверенные в том, что могут все. Анна улыбнулась и провела пальцами по побеленному изваянию льва, отчего на пальце осталась известь. Тернский очень тщательно и придирчиво следил за фасадом особняка, заставляя дневальных чуть ли не каждую неделю мазать свежей известью стены, перила и скульптуры. На созданиях, похожих больше на больших гривастых лаек, чем на царей зверей, уже лежал изрядный слой побелки.

— Ольги что-то долго нет, — произнёс Тернский, поглядев на сторожку подле входа резиденцию.

После решения разделиться для опросов. Госпожа Тернская с Александром были доставлены в центр города, где располагался один из магазинчиков с лампами разных сортов. Там им предстояло зайти сначала в одно заведение, а потом в другое. Сами же мужчины готовились к поездке на завод господина барона.

Штабс-капитан проследил за взглядом Евгения Тимофеевича, а потом задал вопрос.

— Они справятся?

Господин асессор замер на секунду.

— Не знаю, но лишать ее каких бы то ни было попыток показать себя не собираюсь. Пусть обожжётся один раз. Потом другой. Вскоре либо начнёт дуть на горячее, либо поймёт, что это не ее. В качестве просто жены она меня тоже вполне устроит. А на должность приветливого встречающего действительно можно поставить Никитина. У него невероятная харизма.

— Мы сейчас прямиком к заводу? — снова спросил Семён Петрович.

— Да.

— Барону не будете говорить?

— Нет. Не хочу его беспокоить.

Анна слушала их вполуха. Барона Аннушке было жалко. Она не знала почему, но почему-то возникал образ сгорбленного кашляющего Бодрикова, обнимающего невысокого худого паренька, словно тот был самым дорогим для него человеком. Лицо барона тогда казалось раскрасневшимся от сдерживаемых слез. Сам же незнакомый парень стоял с полным отрешением во взгляде. Нет, не как давешние зомбии, а как человек, безмерно уставший от чего-то.

А вот новый начальник полиции, наоборот, вызывал отвращение. После посещённого приёма она долго пыталась оттереть салфеткой руку, которую тот поцеловал с деликатнейшим видом. Вроде бы и вежливый и приятный внешне, но оставалось поле него ощущение, как от ядовитой гадины. От такого только и можно, что ждать подвоха. До сих пор казалось, что кожа ощущала липкую, словно смешанную со свежей кровью слюну. Холодную и отвратительную.

Анна вздохнула. После того как она поступила на службу в отряд, ей стало значительно легче. Люди хорошие. Работа интересная, но главное — она могла разобраться в себе.

Девушка раскрыла блокнот на зелёной шёлковой закладке и ещё раз прочитала запись одного из ее предшественников: «Научись отличать видения от реальности. Это может стоить рассудка, а то и жизни». Но сказать было легче, чем сделать. Проще научиться идти в полной темноте.

Анна зажмурилась, прислушиваясь к ощущениям. Порой могло минуть много времени прежде, чем что-то приходило. Порой они отказывались появляться, а бывало, что врывались без приглашения.

Но сейчас видения пришли. Издалека покатилось эхо, теряясь в шуме непонятных и приглушенных, словно слышных через дверь, чуждых звуков. Эхо постепенно приближалось, и вскоре его можно было уже различить скрип и знакомый голос. «Разрешите, сударыня».

Анна улыбнулась, а за ее спиной едва слышно скрипнула дверь.

— Разрешите, сударыня, — попросился оператор Иван, ставший очень исполнительным и вежливым после недавнего нагоняя, полученного от Тернского. Впрочем, нагоняй был вполне заслуженным.

Аннушка сделала шаг в сторону, а Иван проскользнул мимо неё и подбежал к Тернскому.

— Разрешите, ваше высокоблагородие!

— Опять пробой? — с сокрушённым видом спросил Евгений Тимофеевич, явно расстроенный тем, что предприятие с посещением завода придётся отложить.

— Никак нет-с, инспекция!

Тернский замер на мгновение, а потом зло сплюнул на землю.

— Лучше бы пробой. Когда будут?

— С управы отзвонились! Они только что выехали к нам! — отрапортовал Иван, вытянувшись по струнке и ожидая распоряжений начальника.

Но слово взял штабс-капитан.

— Ну что ж, — произнёс он, — не смею вам мешать. Инспекция дело первостепенной важности, но как только освободитесь, обязательно сообщите. Буду ждать с нетерпением.

Тернский молча кивнул, а Семён Петрович бросил взгляд на Аннушку. Внутри девушки прокатилась волна тепла, и обожгла краской смущения щёки.

Штабс-капитан, кивнув Евгению Тимофеевичу, сделал несколько быстрых шагов в сторону Анны и остановился на нижней ступени невысокого крылечка.

— Сударыня, — тихо проговорил он.

Аннушка почувствовала, как в ее груди затрепетало сердце, и протянула руку, потупив взгляд. А Семён Петрович легонько подхватил и приложился губами к самым кончикам ее пальцев. А потом еще раз, но к губам какой-то девушки с короткой стрижкой, лицо которой Анна не могла различить. Он стоял на коленях перед расправленной кроватью, а на самой кровати сидела эта незнакомка, склонившись вперёд и лаская волосы на голове штабс-капитана.

Видение было столь ярким, что его реальность не могла ставиться под сомнение. Все внутрисжалось, а штабс-капитан все целовал и целовал ту, другую, лицо которой никак не получалось различить со спины.

Была видна погруженная в полутьму комната. Была видна большая, сидящая на прикроватном столике кукла в ярком наряде и с искусно исполненным фарфоровым лицом. Было видно бессовестно сброшенное на край кровати платье. А ещё были видны большие, похожие на оспины шрамы на обнажённой девичьей спине.

С губ девушки слетали стоны и жаркий шёпот, слов которого Анна не могла различить, как не могла увидеть ее лица.

Внутри все сжалось в ком, а в грудную клетку воткнули небольшой холодный ломик, мешающий дышать. Он был невидим, но от этого не менее осязаем.