1989
Шрифт:
и языки.
А зачем грызть друг дружку
трагедиям!
До какой остановки мы
в очумевшем трамвае доедем!
Неужели до Колымы!
Языки потеряли свой общий язык.
Неужели наш общий язык —
это крик!
Что главней —
украинскость,
русскость!
Человечность главней.
Кончим спор.
Знаю:
самое страшное —
хрупкость
наших крыш,
наших стен,
опор.
Сикось-накось мы строили,
накриво.
Неужели
Если что-то мы строили накрепко —
Только тюрьмы и лагеря.
зз
2. Зак. №636
Неужели,
скрипя зловеще вся,
рухнет
выстроенная напоказ
вавилонская башня,
растрескивающаяся
от орущих,
дерущихся нас!
Словно кухнища коммунальная
вся страна,
где мы все хороши.
В чьи-то чувства национальные
мы плевали,
как будто в борщи.
Депутат вавилонской башни,
брат не каждому бунтарю,
как сдуревшей бабе —
не барышне,
этой башне я так говорю:
"Плачь, дуреха,
когда тебе плачется,
но в бессмысленной новой крови
ты за прошлые чьи-то палачества
малых деточек не раздави..."
Я стою посредине Харькова.
Никогда вроде не был я трус,
но от муки чуть кровью не харкаю,
так страшусь
за Украину
и Русь.
Ну зачем все мое депутатство,
если все-таки не пытаться
верить,
будто бы в Божий лик,
в общий разноязыкий язык!!
Ну а Салтовка,
Салтовка,
Салтовка,
пожалев меня,
будто мальца,
грубым краем кухонного фартука
вытирает мне слезы с лица...
1989
ПОДАВЛЯЮЩЕЕ БОЛЬШИНСТВО
Подавляющее большинство,
пахнешь ты, как навозная роза,
и всегда подавляешь того,
кто высовывается из навоза.
Удивляющее меньшинство,
сколько раз тебя брали на вилы!
Подавляющее большинство,
скольких гениев ты раздавило!
В подавляющем большинстве
есть невинность преступная стада,
и козлы-пастухи во главе,
и тупое козлиное: "надо!"
Превеликое множество зла
подавляет добро, не высовываясь...
Счастлив я, что у слова "совесть"
нету множественного числа!
1989
СОРОК ДЕВЯТЫЙ
"Советский спорт"
еще был на Дзержинке,
и те же тополиные пушинки,
задевшие,
как будто в страшном сне,
клюв ястребиный Берии в пенсне,
садились на облупленный мой нос,
когда стихи
в "Советский спорт" я нес.
Мой нос длиннющий был зазнайски
задран.
Куда?
В коммунистическое завтра.
Как папа Карло,
Сталин породил
из дров субботников —
подобных буратин.
Я жил почти невинно,
безмальвинно,
писал
ужасно,но зато лавинно.
И видел ли меня Лаврентий Берия
из своего зеркальнейшего "Зиса",
когда рисково у Лубянки бегая,
в литературу носом я вонзился?
А если видел —
не важней окурка
для Берии была моя фигурка
в малокозырке,
в лыжных шароварах,
с блатнинкой глаз,
булыжных,
шаловатых.
И в потайном кармане шаровар
не вынюхал палач
мне наудачу
мой будущий крамольный "Бабий Яр"
с "Наследниками Сталина" впридачу.
Что вытерпеть пришлось нам всем еще бы,
когда бы он
арестовал Хрущева,
и превратил страну,
как вурдалак,
в полуконцлагерь
и полубардак?
Система,
как Лубянка всех народов,
была жестокой матерью уродов,
Я,
пуповиной проволочной сдавлен,
в утробе рифмовал:
"кристален — Сталин".
А вдруг бы я,
почти без лицемерия
зарифмовал бы
"Верю я!"
и "Берия"?
и стал не зэком без роду и племени —
лауреатом Бсриевской премии?
Все быть могло......
Тогда в стране миллионы
росли,
как под гипнозом эмбрионы.
Спасись поэт,
извечный недобиток,
равно —
от ласк палаческих
и пыток!
Какая безысходная загадка:
в Лубянке — страшно,
а на воле — гадко.
В кровавый узел,
в роковую завязь
Лубянка и поэзия связались.
Проезд Лубянский,
там, где из нагана
убило время
своего горлана.
Но, словно под ногой пустые банки
из-под пустой ленд-лизовской тушенки,
стихи загромыхали у Лубянки
безвестного мальчишки —
Евтушенки.
Лаврентий Павлович,
меня вы проморгали,
забыв упечь в Лубянку —
ваше ЦГАЛИ.
Как Буратино,
выжил я на понте
среди всех карабасов-барабасов.
Злой гений жил в Кремле.
В "Советском спорте
был добрый гений —
Николай Тарасов.
Сорок девятый год.
Июнь.
Второе.
Стихи в газете.
Первые.
Плохие.
Я напечатан!
Как я рвусь в герои!
Не мальчик,
а какая-то стихия......
И, не смущаясь никаким доносом
с Лубянкой в окнах,
Брезжущей сурово,
Тарасов мне
у Берии под носом
по памяти
читает
Гумилева!
1989
КРАСНОЕ И ЧЕРНОЕ
Мальчик-ангелочек
лет шести,
сжавшийся в комочек
от ненависти.
Соску отмусолив,
с детства ты восстал.
Дяденек-масонов
ненавидеть стал.
Ангелочка-мальчика