21/1

С тётками подружилась, да и бабушке лекарство по рецептам искать не надо было, просто заведующая заказывала со склада, очень удобно. За уборщицу не надо было работать, та уже из отпуска вышла. И меня тётя фармацевт как-то раз взяла в фасовочный цех. Вот это был рай для химика. Каких только колбочек и пробирочек там не было! Не то, что у нас в школе, в лаборантской по химии: две пробирки и полторы спиртовки на весь класс. Зайдя туда, я просто обалдела от увиденного стекольного разнообразия. Какое царство химического стекла. И давай всё разглядывать. Баночки были подписаны, но не буквами, а химическими формулами, и многие я знала. Стала читать не формулу химическую, а сразу в переводе на русский. Тётки все так и ахнули, сказали: «Свой человек». Но «химичить» мне ничего не дали, хотя по химии у меня была пятёрка, да я и сама бы, не стала. Мало ли чего там перепутаю и бабах… нету аптеки.

И поручили мне порошок какой-то взвешивать. Не-е… не наркоту. Мы тогда о ней и не знали. У тёток пальцы были толстые, да и не только пальцы. А у меня тоненькие, музыкальные. А гирьки малюсенькие, вот мне и поручили самую кропотливую работу по взвешиванию. Потом этот порошок упаковывали в самодельные конвертики-пакетики. Мне не понравилось, что надо было каждый раз каждой тёте менять гирьки на весах. Ведь у каждой был свой состав и, значит, вес разный. Я предложила следующее: «А что, если попробовать изменить порядок работы? Весы-то одни были, и каждой хотелось сделать свою работу быстрее. Например, берём самый малый вес, грамм, и взвешиваем десять доз, потом набираем до следующего нужного веса. А кому уже взвесили, тот спокойно сидит и упечатывает порошок». Некоторые не согласились и хотели отправить меня резать бумагу на конвертики-пакетики, чтобы сидела и делом занималась. И не вмешивалась в их работу.

Неожиданно пришла заведующая, посмотреть, как я справляюсь с новой работой. Тётки все загалдели, мол, она тормозит производственный процесс. Заведующая давай выспрашивать, чего тут я опять модернизирую. Ну, я ей всё и рассказала. Идея ей не очень понравилась, и она спросила: «А что будут делать фармацевты, ожидая своего веса? Пить чай?» Ведь конвертики-пакетики складывала отдельная тётя. На что я ей ответила, что пока они ждут, пусть сами и упаковывают. Такой наглости не ожидал никто. Какая-то соплюха рушит их привычный уклад работы. Глаза у неё стали наливаться кровью. Ну, думаю, сейчас выгонит с работы вообще! А я продолжаю объяснять ей, мол, освободятся ещё одни руки, и работа будет сделана быстрее. Она всё ещё сомневалась, но сказала, что зайдёт через полчаса и посмотрит, сколько работы сделано, спросив при этом, сколько осталось накрутить до трёх часов. Оказалось до фига, полторы штуки пакетиков, часа на три работы. Тётки начали шептаться и шушукаться. Но приказ начальства надо выполнять. Я стала им фасовать, они закручивать, каждая свой конвертик. Дело вроде пошло.

Через полчаса, как и обещала, заведующая заглянула к нам снова. И спросила, сколько ещё осталось. И тут тётки сменили гнев на милость и сказали, что примерно по пятнадцать-двадцать доз на каждую. Заведующая была приятно удивлена ускорившейся работе почти на час. Потом тётки отправили меня в магазин за тортом и до конца рабочего дня мы пили чай. Вот такая история была у меня с аптекой, где я проработала два с половиной месяца в летние каникулы.

После окончания десятого класса казалось, что все дороги тебе открыты, иди и работай куда захочешь. Ага, как бы, не так. Везде надо было хотя бы ПТУ (Профессионально-техническое училище) закончить. Или только учеником в ползарплаты. И Светка предложила мне поработать у её мамы в бригаде, малярами. Сколько сделаешь, столько и получишь. Ну, я и согласилась. На работу надо было к восьми часам утра. На остановке уже в семь, так как ехать было далеко и с пересадкой. Первым объектом было двадцать третье училище, сейчас там Металлургический колледж. Мы встретились и пошли работу работать. Светкину маму, тётю Зину, я уже знала. В школьные годы, на больших переменах, мы ходили к Светке домой. Она в соседнем доме жила, рядом со школой. У них всегда пахло вкусно выпечкой. И вечерами, когда сделаны были уроки, мы приезжали к Светке и чего-нибудь пекли. Начинали с простых блинов, потом оладьи и бисквит, песочное тесто, а вот до пирогов нас не допускали, только пробовать.

Мы даже первое место заняли в школе на конкурсе тортов. Придумали необычный торт «Ананас». Светка готовила бисквит, я из дома принесла масло для крема, Лилька сахар. Шприцов для крема не было, и я придумала в целлофановый пакет его укладывать, а носик наугад ножницами вырезала фигурной линией, и крем покрасила каплей зелёнки для листьев, а для чешуек, что на самом ананасе, сделали шоколадный крем из какао. Получился шедевр… от которого нам и кусочка не досталось. Всё парни из класса съели. Что-то я опять отвлеклась.

Ну вот. Показали нам фронт работ, а это был спортзал с огромными окнами. Вот эти окна и решетки на них нам и надо было покрасить. На верхотуру нас, конечно, не пустили. Ученицы всё-таки. По лесам ползали тётки с опытом работы. Остекление было двойными рамами. Те, что с улицы, остались на месте, а внутренние рамы стояли на полу боком, и мы их красили с высокой тумбочки. К обеду мы осилили на двоих одну такую раму. Прибежала бригадирша и как разоралась на нас: «Такими темпами и до Нового года не успеете!» На её вопли откуда ни возьмись, защищать своё дитятко, прилетела тётя Зина, Светкина мама. Женщина она была рослая, весомая, этак кило под сто. И давай на неё, мол, чем орать, научила бы хитростям. Та ей в ответ: «Твои практиканты, вот ты и учи». Мы к обеду, если сказать, что были по уши в краске, это ничего не сказать. Ладно, Светка заставила платок одеть, а то пришлось бы под «ноль» стричься, потому как сверху она опрокинула на меня плошку с краской. Пальцы от краски слипались, по локтям текло, стёкла все заляпаны.

Тётя Зина, Светкина мама, отобрала у нас плоские кисти и выдала круглые. Показала, как нужно её вести вдоль стекла, чтобы и стекло не пачкать и раму прокрашивать сразу, а не тратить обеденный перерыв на стирание «соплей». Это так подтёки называли они на стекле. Медленнее так было красить, но зато не надо было, потом с тряпочкой дефекты устранять. Дня через два мы так натренькались, что рамы у нас как от зубов отскакивали. К концу недели мы уже выполняли норму взрослых. Мы тогда так собой гордились, что на взрослых похожи. Тётки красили рамы только тогда, когда на основной работе кончалась краска. Они красили стены и пол. А потом разноцветные линии рисовали для баскетбольной площадки. Одна тётка, дак вообще закруглённые линии от руки рисовала. Прикиньте! Это вам не ручкой по бумаге, а толстой кисточкой с масляной краской, и чтобы линия одинаковой толщины везде была. Да-да, я тоже так думала, что просто. А когда попробовала, поняла, почему у малярш такие руки сильные, как говорится, помахай кисточкой восемь часов. Короче, к концу первого месяца работы я их очень сильно уважала, за их тяжёлый и «пахучий» труд. Вот я, например, обожаю запах краски, но не в таких количествах и не в закрытых помещениях.

А бочки как они с краской разгружали! Это надо было видеть. Бочки стопятидесятикилограммовые… Мужики бы до такого никогда бы не додумались. Они втроём подходили к бочке вплотную, приседали, растопыривали руки в стороны и обхватывали друг друга за талию. Поднимали бочку, зажимая её телами, и шагали вместе с ней. Когда я первый раз это увидела, я подумала, тёти балуются. А потом мне Светка шепнула, что они это придумали, чтобы простоев не было в работе, а то премиальных лишат за невыполнение плана. Ведь на стройке почти никогда нет ровных площадок, чтобы бочки катить, например. Мужиков тоже не было, если только водитель. А что он один сделает?! Вот женщины и ухитрялись обходиться без них.

Бригада у Светкиной мамы была дружная. Через два часа нас выгоняли на улицу, подышать воздухом. Потом было чаепитие. На работе нас никогда не задерживали, а если сделаем что-то быстрее окончания смены, нас отпускали раньше домой. А мне и хорошо. Дома бабушка одна скучает. Так пролетел незаметно месяц моей работы и настал день получки. Все куда-то ринулись, когда какая-то тётка приехала. Мы от греха подальше не пошли, вдруг какая комиссия. И остались выполнять свою работу. Нам уже доверили на ступеньках рисовать полоски по бокам. А голос у тётки был противный, визглявый. И вдруг этот голос как завизжит у нас за спинами: «А вам особое приглашение надо? В контору тогда поедете!» У нас аж кисточки из рук повылетали. Оказалось, она зарплату привозит и ей особо некогда, потому как много объектов надо объехать. Сунула нам ручку для подписи в одну руку, потом деньги в другую и помчалась как угорелая, всё сшибая на своём пути. Мы посчитали денежку, у обеих получилось чуть больше полтинника. Это был восемьдесят шестой год, и для заработка ученика вполне приличная сумма. Мы радовались и скакали, как дуры. Это были первые самостоятельно заработанные деньги после окончания школы. Я такая счастливая прибежала домой, давай маме названивать на работу, бабушке рассказывать… голова кружилась от того, что я начала самостоятельно зарабатывать… жизнь удалась!

Со второго месяца мы работали как взрослые. Клеймо учениц с нас сняли. Вскоре нас перекинули на ремонт квартиры. Ну, не бывает так! Это оказалась квартира нашей директорши школы, Альбины Евгеньевны. Как всё в жизни переплетено… Там мы работали недели две. Я научилась клеить обои, наносить побелку на потолок. Научили нас и стены штукатурить. Только у нас получалось неровно, и нас отправили красить балконные ограждения. Потом всю бригаду перекинули на другой объект, где-то на территории завода. Но там я не поработала, только собрали весь инструмент, одежду и загрузили в машину. И на этом моя работа маляра-штукатура закончилась. Правда, мне потом «корочки» выдали: маляр-штукатур первого разряда.

Глава третья. Первая потеря…

Придя с работы, я увидела, что бабушка лежала в кровати. Она не была причёсана, как всегда. Когда я была ещё маленькая и часто жила летом у бабушки в Матурино, она всегда перед сном разбирала свой пучок из волос. Волосы у неё были длинные и все седые. Бабушка их долго расчёсывала, потом заплетала косу и делала такой узелок из них же на конце косички. А сегодня я пришла около шести вечера и не ожидала застать её в кровати. Я испугалась и начала расспрашивать её. Она сказала, что-то в грудине жмёт. В комнате пахло корвалолом. От скорой она отказывалась. Говорит: час, наверное, прошёл после приёма лекарства, а боль всё не отходит. Я как услышала про это, давай маме на работу звонить. Та меня отругала, что ещё до сих пор не вызвала скорую. Бабушка всячески отговаривала меня, но видя её синие губы, я всё-таки вызвала неотложку.