50 оттенков рассвета

— Боюсь…

— Меня? Тебя кто-то… обидел в прошлом? Я? Мы никогда не говорили с тобой о той ночи… что именно тогда произошло… Я… был груб?

Твою мать. Конечно, был. Даже если и не сорвался, у неё был первый раз, о котором я тупо не знал. По меньшей мере, ей было больно и…

— Нет.

— Прости?

— Ты был… всё было хорошо. Правда. Я не жалею.

— Тогда… что?

Ева молчит и опускает голову.

— Ева, что? Почему ты боишься… близости…?

— Я… Я не знаю, как сказать.

— Как есть? Правду лучше всегда говорить такой, какая она на самом деле. Я тебе… противен?

— Что? Нет. Нет, Боже… — Малышка прикладывает руку ко лбу, вскидывает на меня взгляд. — Ты… я… Я же говорила, что люблю тебя. Просто всё очень… сложно…

— Сложнее, чем у нас есть, уже не будет.

Она увлечена внутренней борьбой и совсем забывает, что стоит передо мной в одних крошечных трусиках и забавных белых носочках с помпонами. И эти помпоны…

Шумно выталкиваю из себя весь воздух, стараясь сосредоточиться на словах.

— Я слушаю.

— Понимаешь… я… Я не сама. Он… он меня заставил, а я… Я не хотела…

Смыкаю веки, чтобы попытаться понять. Он… кто он!? Что он… !?

— Он меня в больницу, а там… Я не проститутка! У меня кроме те…

— Стоп. Кто он, причем здесь больница и проститутка?

— Дядя, он… он отвез меня после того, как… А такое же делают только простит…

Наконец, улавливаю суть среди этих сумбурных слов.

— Дядя отвез тебя в больницу, где тебе восстановили девственность и ты снова це… девочка?

— Я…

Из груди рвётся хохот, который приходится подавить. Она не поймет и решит, что я смеюсь над ней.

— Маленькая глупышка. Я давно это знаю. Умозаключения про проституток потом обязательно расскажешь. А пока…

Цепляю острый подбородок и больше не сдерживаю свои желания. Прижимаю к себе, жадно впиваясь в розовые губы. Проникаю языком внутрь и присваиваю себе, впитываю её вкус, её рвущиеся стоны. А мы ведь только начали.

Подбрасываю девчонку повыше, заставляя обвить меня ногами. Опускаю нас на кровать и отрываюсь от губ лишь для одной фразы:

— Кажется, я задолжал тебе наш первый раз. Нашнастоящийпервый раз.

Судьба не часто и не всем даёт второй шанс или возможность что-то исправить. Мне выпала честь войти в одну и ту же реку дважды. И больше прав на ошибку у меня нет…

***

Медленно веду руками по обнаженным плечам, расслабляя напрягшееся девичье тело. Ева боится, но не отталкивает, а наоборот — льнет ближе, царапая ткань моей футболки заострёнными сосками.

Смотрю на её грудь, и во рту выделяется слюна от того, как хочется быстрее ощутить вкус этих розовых ягодок на своём языке. Но сначала…

— Идём до конца или ты боишься?

Ева молчит, пытаясь сфокусировать на мне поплывший взгляд. Замирая, специально давая ей время на чёткий и осознанный ответ. Как я говорил, никаких прав ошибиться снова у меня нет, а это означает только одно: всё произойдёт ровно того, когда девушка будет готова.

— Еваааа? — Задеваю кончик носа подушечкой пальца и улыбаюсь от того, как забавно она скашивает глаза. Понимаю, что вряд ли сейчас подходящее время для продолжения и поднимаюсь, усилием воли отлепляясь от желанного тела.

Не созрела пока моя ягодка. А значит, новый круг в зале и ледяной душ в помощь.

— Переодевайся, не буду больше смущать, — со вздохом отвожу взгляд в сторону и направляюсь к двери. — Жду тебя внизу.

Заодно разогрею наверняка уже остывшую еду и соберу остатки фруктов, которые рассыпались: руки и голову необходимо занимать хоть чем-то, иначе свихнусь и вернусь.

Осторожные шаги на лестнице слышу, когда на полном серьезе собираюсь ставить тарелки греться второй раз. Есть особо не хочется — в крови продолжает гулять возбуждение, а парус на тонких домашних штанах пропадать и не собирается.

Не забывайте старой истины — спешить надо медленно.

Давным—давно забытая фраза из Стокера всплывает в мозгу, стоит повернуться, и увидеть… Моргаю, подозревая, что от воздержания у меня начались глюки.

Ева…

Распущенные ранее волосы собраны на затылке и открывают тонкую шею, которую украшает серебряная цепочка. На губах застыла лукавая улыбка, а глаза хитро прищурены.

— Не упади, — вырывается, когда девчонка поскальзывается в своих смешных носочках на последней ступеньке.

— Не упаду. Ты же… эээ… не дашь мне… упасть?

— Не дам, — хриплю в ответ, сканируя Евино лицо. Именно лицо, ниже я сознательно пытаюсь не смотреть…

… потому что цепочка, носочки и… и кружевная полоска черных трусиков. На автомате отмечаю, что до этого на ней было бельё белого цвета. Кажется… Кажется, было, да?

Ау, мозг, срочно вернись на место, я не справляюсь!...

— Ты спрашивал меня там, наверху… Я… я готова…

Малышка смело подходит ко мне, застывшему каменным изваянием и открыто смотрит в глаза. В них решимость, огонь и немного страха, который, впрочем, ей удается подавить.

— Ева, — выдыхаю, — ты что творишь? Предупреждаю сразу, что больше не остановлюсь.- Последние слова тонут в голодном поцелуе, а пресловутая тарелка летит на пол, разбиваясь уже окончательно. Но кого это интересует?!

Торопливые шаги к дивану, не разрывая поцелуя… мои руки, норовящие дотронуться до каждой клеточки любимого тела… Невесомые касания пальчиков, которые пока только начинают исследовать своего мужчину…

Футболка и штаны летят в сторону, а я опускаюсь на колени перед своей королевой.

46.

Ева.

Вы не думаете, что существуют вещи, которых вы не понимаете, но которые, тем не менее, существуют, что есть люди, которые видят то, чего другой не может видеть; но имейте в виду, существуют вещи, которых просто так не увидишь. В том-то и ошибка нашей науки, она всё хочет разъяснить, а если это не удаётся, утверждает, что это вообще не поддаётся объяснению.

(Ван Хельсинг)