6:0 в пользу жизни

Лере, сидевшей у чуть слышно работающего телевизора, отлично было слышно каждое слово, сказанное в соседней комнате. Папу продолжал беспокоить откладывающийся на неопределенное время ночной сон моей жены.

— Ну как так можно, — вновь задал он беспокоивший его вопрос, — Разве в такое время ходят в гости?

Мама, уже успевшая лечь в кровать, и от этого, наверное, настроенная более миролюбиво, возразила:

— Но ведь он не к тебе в гости придет. Тебе что, будет мешать присутствие Сереженьки на кухне?

— Нет, они мне не мешают, — ответил папа.

— Ну, так ложись спать, пусть они себе говорят сколько хотят.

Папа вздохнул. Хотя мама говорила правильные вещи, он, все же, не торопился с нею соглашаться.

Между тем погода на улице портилась с каждой минутой.

Иерусалимская зима — ветреная и дождливая, как будто решила дать последний бой приближающемуся лету. Ветер иудейской пустыни, непрерывно дующий уже второй день, свистящий во всех щелях раздвижных иерусалимских окон и в неплотностях дешевых дверей, извлекающий звук из любого предмета, пригодного для этой цели, резко усилился и от его порывов сперва в начале улицы, а, затем, за ближайшим углом принимались истошно орать сигнализации припаркованных на ночь автомобилей. В довершение этого разгула стихии сверкнула молния и тут же послышался сухой треск громового разряда.

Мама испуганно воскликнул:

— Ой-ёй-ёй! Что это такое?

Папа с гордостью, как будто гром и молния были его союзниками, ответил на мамин вопрос:

— Это всего лишь гром гремит. А сейчас еще пойдет дождь. Со снегом, — добавил папа для усиления эффекта сказанного.

Эффект сказался немедленно. Мама воскликнула

— Как это Сереженька пойдет под дождем? У него, небось, и зонтика нет.

Папа подлил масла в огонь.

— Какой зонтик? При таком ветре зонтик от дождя не защищает, да и Сережа его никогда не берет.

— Ой-ёй-ёй! Надо Сереженьке позвонить, пусть лучше домой сразу идет. Такая ужасная погода на улице.

Папа, конечно, тут же согласился с мамой, но, понимая, что Сережа его вряд ли послушает, проявил осторожность:

— Пойду, предложу Лере позвонить Сереже, — и, дождавшись маминого согласия, вышел из спальни и обратился к Лере: — Давай Сереже позвоним. Смотри, какая погода на улице! Ну как он под дождем потом отсюда домой пойдет?

Лера мягко возразила:

— Папа, Сережа уже взрослый мужчина и сам способен решать куда ему идти и в какую погоду.

Папа выслушал ответ и скрылся за дверью родительской спальни, оттуда по-прежнему доносилось любое сказанное слово и было слышно как папа отчитывается перед мамой за результат своей вылазки.

— Она сказала, что Сережа сам может решить, что ему делать, — со вздохом сказал он.

— Правильно, я давно знаю, что Сережа нас не будет слушать и всегда поступит так, как считает нужным, — покорно согласилась с Лерой мама.

Родители огорченно замолчали, но время от времени из-за закрытой двери спальни раздавался то один вздох, то другой. После минуты тишины в спальне вновь прозвучал мамин голос:

— Когда Сереженька должен придти?

Папа откликнулся так, как будто он неотрывно смотрел на часы:

— Осталось десять минут.

Мама вздохнула:

— Вот он явится позже, а Лере его придется ждать Она и так, бедненькая, целый день на ногах. Саша вот уже сколько времени спит, а она мается тут из-за этого Сережи. Будто другого времени для визитов нет, — и мама вздохнула опять.

— Давай, я позвоню Сереже и узнаю, хотя бы, где он сейчас, — с надеждой произнес папа, и у Леры не было ни малейшего сомнения в том, что он вновь погладил маму по руке.

Вскоре из спальни раздался бодренькой голос папы, дозвонившегося до младшего внука:

— Сережа, это я, дедушка. Ты к нам собираешься?

Выслушал Сережин ответ, папа так же бодро сказал в трубку:

— Хорошо, — и принялся выключать телефон.

Мама нетерпеливо спросила его:

— Ну что там? Он идет?

— Идет. Сказал, что уже возле дома.

— А ты не спросил его, зачем так поздно надо ходить в гости?

— Не спросил, — ответил папа, — Ты разве не знаешь, что его лучше ни о чем не спрашивать?

— А что он тебе сказал? — продолжала допытываться мама.

— Сказал, что его ждет тетя Лера, а нам пожелал спокойной ночи.

— Азхен вей!^[24]– отозвалась мама.

Во входную дверь тихо постучали. Саша встала, чтобы открыть дверь и взглянула на часы. Часы показывали ровно одиннадцать часов. Она открыла входную дверь и увидела моего кучерявого и длинноволосого племянника Сережу.

Стараясь не шуметь, Лера с Сережей прошли на кухню.

Следом за этим, дверь родительской спальни тихонько скрипнула и, прокравшись по коридору, из-за книжного шкафа на кухню заглянул папа. Увидев Сережу, он радостно заулыбался, помахал ему рукой и сказал:

— Привет!

— Добрый вечер, — вежливо ответил Сережа.

На следующий день папа, еле дотерпев до момента, когда утренний гомон на кухне немного стих, удовлетворенно сказал Саше:

— А хорошо, что я вчера позвонил Сереже, а то ты так и ждала бы его неизвестно сколько времени!

Иерусалим, 2006 год

Поручение

Поручение

День собирался стать жарким.

Солнце сияло на голубом безоблачном небе и стремительно высушивало траву везде, где яркому свету удавалось отвоевать новую часть покрытого росою газона.

Я положил в багажник нотебук, сумку с вещами и пакет с мусором. Затем отодвинул до упора назад пассажирское сиденье, наполовину откинул его назад, после этого накинул на сиденье старое детское одеяльце и вопросительно посмотрел на жену:

— Грузим? — спросил я.

Моя жена Лера, не доверяя сделанным приготовлениям, еще раз проверила подготовленное место, после чего кивнула и сказала:

— Пойдем, принесем.

После чего мы, пыхтя и отдуваясь, принесли из-за бани полутораметровую тую, растущую в большой полиэтиленовой кадке. Затем Лера, не допуская меня до работы с пушистой красавицей, упаковала ее в большой черный пакет и перевязала упаковку в двух местах. Дерево стало гораздо компактнее, но, все равно, в середине ствола оставалось еще достаточно широким.

— Я тебя очень прошу, — сказала жена, — довези тую аккуратно, не поломай ей веточки. Видишь, какая красавица будет у нас дома расти.